— Пожалуй! — быстро подхватил Петров.
— Ну ладно, — сказал Васечкин и с ненавистью посмотрел на Петрова, — пойду в другом месте поищу! Пока, что ли?
— Пока! — облегченно вздохнул Петров.
И Васечкин снова потащил коробку туда, откуда пришел.
Петров, в свою очередь, тоже сделал было несколько шагов, но тут же вернулся и, выглянув из-за угла, осторожно посмотрел вслед Васечкину.
Убедившись, что тот действительно удаляется, Петров быстро развернул свой сверток. Там оказалась маленькая гармошка-концертино. Потом он вынул из кармана туго скомканную белую войлочную шляпу от солнца, расправил ее и нахлобучил себе на голову, стараясь при этом завернуть поля так, как у кабальеро на обложке пластинки. Затем Петров немножко почистил рукой кусочек асфальта и опустился на одно колено. Руку при этом он вытер о штаны.
После чего он взял концертино в руки, откашлялся и заиграл. Ему пришлось повторить проигрыш раз пять или шесть, пока наконец на балкон не вышла Маша.
— Ты чего это там делаешь, Петров? — удивилась она.
Вместо ответа Петров, соблюдая достоинство, еще раз сыграл проигрыш и, набрав в легкие побольше воздуха, запел:
Под окном стою я, Маша,
И спою тебе сейчас,
Что, хотя в кружки ты ходишь,
Я же вовсе не хожу!
— Это первый куплет! — сказал Петров. — Сейчас будет второй!
Но прежде чем перейти ко второму куплету, необходимо рассказать, как Петров пел первый. Каждую последующую строчку этого небольшого куплета он исполнял громче, чем предыдущую. Так что к концу куплета Петров уже просто кричал во всю мочь.
Давно уже металась по балкону Маша, пытаясь удержать вибрирующие от звуков мощного петровского голоса горшочки с цветами.
Давно уже распахнулись соседские окна. Давно уже остановились машины, которым Петров перекрыл проезд. Впрочем, даже если бы он и не перекрыл его, они, видимо, все равно бы остановились, настолько удивительное зрелище представлял собой по-юще-орущий Петров. Время от времени кто-то из шоферов нажимал на сигнал, и гудки эти, как дополнительный аккомпанемент, странным образом точно вписывались в петровскую песню.
Но Петров ничего этого не замечал. Он был полностью захвачен своим исполнением. Он еще раз изо всех сил дунул в свою гармошку и начал петь второй куплет. Для того чтобы получилось погромче, он даже прикрыл глаза. И что было сил завопил:
Ведь и так могу я, Маша,
В сто раз громче петь, чем ты,
Потому что от природы…
Но что именно «от природы», узнать, к сожалению, не удалось. Дело в том, что в момент исполнения последней строки Петров решил показать все, на что он способен, и немножко не рассчитал. На самой высокой и пронзительной ноте голос его сорвался, и… дальше только сипение вырывалось из его горла.
Впечатление было такое, что кто-то взял и выключил звук у телевизора, а изображение оставил.
Петров все еще делал безуспешные попытки что-то произнести. Внезапно наступившая тишина настолько поразила водителей, что, даже тронувшись в путь, они не решались потревожить онемевшего Петрова, а медленно и скорбно объезжали его.
Маша, собиравшая на балконе черепки горшочка, который все-таки разбился во время злополучной петровской арии, посмотрела на Петрова, который по-прежнему продолжал говорить что-то свое, неслышное, пожала плечами и ушла с балкона.
Петров еще некоторое время продолжал бороться. Было видно, что он с чем-то не соглашался и даже спорил. Но потом примирился с необратимостью происшедшего, безнадежно махнул рукой, встал с колена, сунул концертино под мышку и пошел прочь. Он уходил так, как уходит со сцены великий актер, не понятый публикой, но все-таки сыгравший свою роль до конца.
Васечкин, вышедший из-за угла, проводил его сочувственным взглядом. Затем он поднял голову и посмотрел на Машин балкон.
Он понял, что час его настал. Глаза его засверкали стальным блеском.
Он извлек из коробки и расставил полукругом, обращенным к балкону, магнитофон, усилитель и два динамика.
В это время из Машиного окна зазвучала красивая медленная мелодия. Вслед затем на балкон вышла Маша и, не обращая на Васечкина внимания, занялась балетной разминкой.
Васечкин между тем, закончив подготовку, еще раз взглянул на нее, вздохнул и мужественно вступил в состязание.
Маша — ножкой, и Васечкин — ножкой. Маша — два притопа, три прихлопа, и Васечкин — тоже.
Маша занервничала. Ускорила темп. Но и Васечкин не отставал, несколько неуклюже повторяя ее движения.
Маша, делая вид, что не замечает его, совершала уже совсем головокружительное па…
Движения обоих соперников все более походили теперь на своеобразную дуэль.
Васечкин понял, что он отомстит за своего друга — сейчас или никогда, и, пустив в ход свой главный козырь, включил магнитофон. Из динамиков понеслись современные ритмы, совершенно заглушившие музыку, доносившуюся из Машиной квартиры.
Маша, однако, невозмутимо продолжала делать свои упражнения, все более походившие на некий танец, уже под эту, новую музыку. Пустился танцевать и Васечкин. Но танец его выглядел как пародия на то, что делала Маша. Все, что у Маши получалось изящно и легко, у Васечкина выходило угловато и немузыкально. Мало того, он сбил урну и дважды чудом избежал падения. Правда, ничего этого он уже не замечал.
Наконец Маша исполнила совершенно невероятный пируэт и закружилась волчком.
Васечкин, решив перещеголять Машу, несколько не рассчитал своих возможностей. Он, в свою очередь, закрутился волчком, сшибая все на своем пути. К несчастью, на его пути встала металлическая ограда. Именно в этот момент Васечкин нерасчетливо взмахнул ногой. И этот взмах поставил последнюю точку в его выступлении.
Дело в том, что когда нога Васечкина пришла в соприкосновение с решеткой ограды, это стало их взаимным испытанием на прочность. Васечкинская нога оказалась крепче. Решетка была безнадежно исковеркана. Однако досталось и ноге.
Васечкин продолжал кружиться так же, как и раньше, но теперь уже от боли. Он просто не мог встать на вторую ногу.
Маша же, закончив свой пируэт, изящно поклонилась воображаемым зрителям.
На этом можно было бы и закончить эту историю. Но что же все-таки будет с Васечкиным и Петровым, неразлучными друзьями? Неужели к Петрову так и не вернется его мощный голос, а Васечкин так и будет прыгать на одной ноге? Ну, разумеется, нет!
Голубой свет кварцевых ламп, белоснежно хрустящие простыни, многочисленная сверкающая аппаратура — все это предназначалось для наших любимых героев — Петрова и Васечкина, находившихся в кабинете физиотерапии.
А кто бы, вы думали, заботливо помогал им принимать — увы! — необходимые процедуры? Кто поправлял подушечки и прикладывал к осипшему петровскому горлу металлические пластинки аппарата «По-тон»? Кто укреплял электроды на ушибленной васечкинской ноге? Ну, конечно же, их одноклассница и недосягаемый идеал — Маша Старцева.
— Эх вы, музыканты! — улыбнулась Маша Петрову и Васечкину.
— Ох, Маша! — вздохнул Васечкин.
— Ладно, ладно! — просипел Петров.
Красная шапочка и ле лю гри
Юрику Перову
… В нашем родном 4-м «Б» шла контрольная по французскому языку.
— А теперь, мэз анфан, — сказала Инна Андреевна, — сдавайте контрольные! Петров и Старцева, рамассэ ле кайе!
По классу пронесся вздох сожаления, все зашуршали тетрадками, засуетились. Маша встала и пошла по рядам, собирая тетрадки. Петров, однако, не двинулся с места. Соседнее место, которое обычно занимал Васечкин, пустовало.
— Петров! Я же сказала, собери тетради!
— Понимаю! — обрадовался Петров и вскочил с места.
— Все помнят, что сегодня у нас французский вечер?
— Все! — дружно выкрикнул 4-й «Б».
— Роли свои все помнят?
— Все! — еще громче заорал 4-й «Б».
— А как же волк? — спросил маленький Вова Сидоров. — А, Инна Андреевна?
— Действительно, — задумалась Инна Андреевна, — а как же волк? Кстати, — обратилась она к Петрову, — как себя чувствует Васечкин? Ты его навещал?
— Васечкин очень плох! — сказал Петров тихим проникновенным голосом. — Очень!
— Да, видимо, на самом деле он очень серьезно болен! — сказала Инна Андреевна, внимательно глядя на Петрова. — Ведь только очень серьезная болезнь могла помешать ему прийти на четвертную контрольную. А жаль — это был для него последний шанс исправить тройку в четверти! Но что же все-таки нам делать с волком? — спросила она, перелистывая петровскую контрольную. — Может, Петров, ты заменишь своего друга? Ведь твои знания тоже оставляют желать лучшего! Заодно повторишь спряжение глагола «этр».
— Я? — поразился Петров.
— А Красная Шапочка сейчас задержится после урока и порепетирует с тобой.
— Я? — на этот раз возмутилась Маша.
— Я согласен! — быстро сказал Петров.
Совершенно здоровый Васечкин, находясь у себя дома, занимался тремя замечательными делами сразу. Одной рукой он играл в настольный футбол, а другой дергал за веревочку, играя с котом, при этом он прижимал плечом к уху телефонную трубку, говоря в нее следующее:
— Это кто это? Яблочкина, ты, что ли? Ты чего звонишь-то? А, по поручению. Ну, чего? Температура? Температура очень высокая! — говорил Васечкин, забивал гол. — Тридцать девять! — радостно завопил он и тут же забил гол в ворота противника. — Восемнадцать! Что? Не бывает тридцать девять и восемнадцать? А с чего ты взяла? А-а! Тридцать девять и восемь я хотел сказать! Как там контрольная прошла? Ага. Знаешь, я, вообще-то, себя получше чувствую. Во сколько вечер-то у нас? Придется, наверное, встать, прийти и выручить вас! — слабым голосом говорил Васечкин. — Как не надо? Почему? Кто ж Волка-то будет играть? Петров? Как Петров? — заорал вдруг Васечкин во весь голос, забывая о футболе и о коте. — Да какой из Петрова волк! Он такой же волк, как я боль… как я балерина! Тоже мне нашли волка! Ну и что ж, что болен! А потом он же роль не знает! Как уже «ре-пе-ти-ру-ют»? — спросил Васечкин упавшим голосом. — Ну ладно, Яблочкина, мне лекарство принимать пора!