— Это никуда не годится, — упрекнул его хозяин. — Так всегда можно ошибиться.
— Я никогда не ошибаюсь, — снова проговорил Шагосчет. — Вот
— Понял, — как эхо, повторил Шагосчет. — Дважды два будет четыре.
— А если я сделаю такой шаг, — продолжал Трафарет и раздвинул ноги пошире. — В этом шаге укладывается три раза два вершка, а дважды три будет шесть.
— Дважды три будет четыре! — донесся со двора звонкий голос, но занятые разговором Трафарет и Шагосчет не обратили на него внимания.
— А теперь… — Трафарет раздвинул ноги еще шире.
— На этом расстоянии два вершка укладывается четыре раза, — объяснил Шагосчет. — Дважды четыре — восемь.
— Дважды четыре будет четыре, — донесся из окна тот же голос.
Трафарет прислушался, а сам отодвинул правую ногу еще дальше от дверей.
— Теперь что скажешь, Шагосчет?
— Здесь два вершка укладывается пять раз. А дважды пять — десять.
— Дважды пять — четыре, — прозвенел тот же голос. — Шагосчет ие знает счет. Тра-ля-ля! Дважды два — четыре. Дважды три — четыре. Шагосчет не знает счет. Тра-ля-ля!
Трафарет поднял голову, на минуту задумался и подошел к окну. Петрушка, чтобы доставить Трафарету больше неприятностей, всегда вытряхивал циновки под окном комнаты, в которой сидел Трафарет. Ему приятно было слышать, как правитель чихает или откашливается от пыли. А сейчас он услышал интересный разговор и подумал о том, что можно обмануть и Трафарета и Шагосчет.
— Повтори, что ты сказал? — спросил правитель.
Петрушка с готовностью повторил и в конце так же лихо добавил:
— Шагосчет не знает счет. Тра-ля-ля! Тра-ля-ля!
— А ты знаешь счет? — Трафарет заинтересовался словами мальчика. — Ну-ка, иди сюда!
Петрушка с готовностью крикнул:
— Есть! — И, ухватившись за наличник окна, мигом перемахнул в комнату.
Шагосчет от возмущения потерял дар речи. Он хотел указать Трафарету на нарушение закона о длине шага, но хозяин не обращал на него ^внимания. Он расспрашивал Петрушку.
— Я знаю две арифметики, — отвечал проказник, высоко вскинув голову и вытянув руки по швам. — Одна арифметика обычная, а другая трафаретная. Мастер Трофим научил меня. А я научил девчонку Аленку. Арифметика трафаретная… Она же очень простая и очень удобная. Я вам только что говорил…
— Ты не глупый мальчишка, — похвалил Трафарет Петрушку. — Займись-ка с этим болваном. Научи его трафаретной арифметике.
— Я? — Петрушка нарочно сделал глупое лицо, выпучил глаза и ткнул себя пальцем в грудь. — Его я учить не смогу. Он ведь не девчонка. Он вон какой длинный дяденька. Он меня и слушать не будет.
— Слушайся его! — приказал Трафарет помощнику. — Да смотри, чтобы у вечеру знал назубок трафаретную арифметику.
…На следующее утро Шагосчет едва вышел из дома, как столкнулся с водоносом Горбылем. Горбыль немного проспал в этот день, опоздал вовремя принести правителю воды и теперь торопился, делая шаги сразу по шесть вершков.
— Стой! — закричал Шагосчет. — Ты нарушил закон, и хозяин тебя накажет.
Горбыль так и замер, расставив ноги. А Шагосчет нагнулся и проверил, сколько раз два вершка укладывалось на расстоянии от одной ноги до другой. «Ровно три. Значит…» — Шагосчет хотел сказать по привычке шесть вершков, но опомнился: ведь по трафаретной арифметике все равно было четыре.
— Иди, Горбыль, — безнадежно махнул он рукой. — Иди, иди. У тебя нарушений нет.
— Ух, ты! — облегченно вздохнул Горбыль и пошел дальше такими же шестивершковыми шагами.
Потом на глаза Шагосчету попался сапожник Карай. Он не успел вместе со всеми получить свою порцию воды и теперь, беспокойно оглядываясь по сторонам, бежал к бассейну. Он боялся, что кружечник уйдет и пропадет его порция воды.
Шагосчет хотел его остановить, но опять вспомнил злополучного Петрушку и его арифметику. Он воткнул палочки между двумя отпечатками ног Карая и определил: два вершка укладывается здесь пять раз.
— Нарушение? Да. Вопиющее нарушение! — хотел возмутиться Шагосчет, но опять удержался: ведь по трафаретной арифметике выходит, что дважды пять — тоже четыре.
— Иди. Черт возьми, — выругался Шагосчет. — Теперь не знаешь, как и нарушителя ловить!
А по поселку уже пополз слух, что шаги теперь можно делать разные: все равно Шагосчет не накажет. Ведь он считает шаги по новой арифметике, по трафаретной.
СОБАКИ И КОШКА
Аленка стала жить в доме Дыхомера. Его жена, тихая женщина с печальными глазами, не обижала девочку. Правда, спала Аленка в сенях на голом сундуке. Каждое утро жена помощника подходила к ней и, склонившись над ее изголовьем, тихо говорила:
— Вставай, Аленка. Пора. — Её длинные светлые волосы касались лица Аленки, и девочка сразу вспоминала, как они с Петрушкой жили у Матрешки, и мама Матрешка ласково будила их:
— Вставай, Аленка. Пора.
Аленка сразу же поднималась. Жена Дыхомера и девочка черпали воду из колодца, поливали огурцы, и хозяйка рассказывала:
— Здесь жить хорошо. Только никуда мы не выходим. Мои девочки даже за воротами не были ни разу. Только и радости, что огород да цветы.
— А если Трафарет увидит? — проговорила Аленка.
— Он не заходит сюда. Наш дом в стороне от его дорог. Что ему нужно от меня и моих дочерей? Вот мы и сидим, полем грядки. А вечером наслаждаемся запахом цветов и радуемся, что нам, как другим жителям страны Трафарета, не приходится вдыхать одну меру воздуха. И говорить у нас можно. Мой муж не любит помощников Трафарета, Шагосчета и Словолова. Сам к ним не ходит и их никогда не зовет. А мы и рады, — женщина слабо улыбнулась и откинула за спину длинные волосы.
Аленка поняла, почему печальна всегда жена Дыхомера и грустны его дочери. Хоть и зеленый у них двор, а все-таки это тюрьма. Зеленая тюрьма, где зреют помидоры, наливаются огурцы, и качают головками красавицы-розы.
Жена Дыхомера и ее дочери мирились с такой жизнью. Ведь им некуда было деваться. А Аленка… Аленка мириться не хотела. Нужно бежать отсюда. Правда, здесь вдоволь воды и не голодно. Но ведь так жить невозможно. Бежать, обязательно бежать! Но как? Две свирепые собаки день и ночь стерегли ворота. Если кто-нибудь близко подходил к забору, их цепь двигалась по привязанной вдоль стены проволоке, звенела, а собаки заливались оглушительным лаем. Впрочем, желающих подходить к дому Дыхомера не было, и страшный лай раздавался чаще тогда, когда девочка подходила очень близко к воротам.
«Как же мне выбраться отсюда?» — только об этом и думала Аленка и все-таки придумала.
Однажды вечером хозяин выпустил погулять кошку.
— Киса! Киса! — позвала девочка.
Кошка доверчиво пошла к ней на руки.
— Пойдем ко мне, киса! — и девочка принесла кошку в сени. Там она осторожно прицепила к ее хвосту веревку, а на другой конец веревки привязала груду старого тряпья и свой передник.
Вот и все готово, но на улице было еще очень светло. Наконец, стемнело. Девочка приоткрыла дверь. Звезды, как золотые шляпки гвоздей, сверкали на черном потолке неба. Стараясь ступать осторожно, девочка сошла с крыльца и, прижимая к себе кошку, двинулась к воротам. Собаки настороженно смотрели на нее, но пока молчали. Аленка подвигалась все ближе и ближе к воротам. И тут раздалось:
— Мяу!
Кошка рванулась из рук девочки и понеслась к забору. Почуяв своего извечного врага, собаки кинулись от ворот. Путь свободен. Аленка подняла щеколду, выскользнула на улицу и со стуком захлопнула за собой ворота. Потом прижалась к забору. Прислушалась. Непривычная ноша помешала кошке вскочить на забор. Одна из собак вцепилась в тряпки, другая — в веревку. Кошка дернулась изо всех сил. Веревка соскочила с хвоста, и тряпье осталось на растерзание псам. Кошка вскарабкалась на забор. Злобно урча, собаки рвали тряпье и гремели железной цепью.
— Кто там? — показался на крыльце Дыхомер. — Аленка! — позвал хозяин.
Девочка не отозвалась. Дотянувшись рукой до сундука, на котором обычно спала работница, хозяин обнаружил, что там никого нет.
— Да где же она? — Дыхомер зажег фонарь и вышел во двор.
Свирепые сторожа рвали друг у друга Аленкин передник.
— Ах, вы, злыдни! — Дыхомер схватил дубинку и начал охаживать собак то с той, то с другой стороны. — Что сделали? Работницу загрызли. Девочку разорвали! — выкрикивал Дыхомер, а палка ходила и ходила по собачьим бокам.
Псы жалобно заскулили и забились в конуру. Хозяин долго еще ходил по двору, вздыхал и охал: то ли сетовал на то, что лишился работницы, то ли, действительно жалел Аленку.
А между тем девочка шла уже к дому Горбыля. «Теперь меня Дыхомер не будет искать. Он думает, что меня и на свете нет. А я — вот я!» — И с этими словами она постучалась к водоносу.
ЭХО
Матрешка бродила по дому Трафарета. Ее никто не замечал, потому что она была очень маленькая и легко пряталась. Зато она замечала и видела все. Вот и сегодня она увидела, как в своей столовой ужинал Трафарет. Он брал лепешки, которые кучей лежали на краю стола, макал их в масло и совал в рот.
«Мы с Петрушкой относим Ваньке-Встаньке так мало лепешек, что он, всегда голодный. Нужно будет взять у Трафарета. Ведь у него много», — решила Матрешка.
Девочка, прячась за циновками, подобралась к столу, влезла на край его, когда увидела, что Трафарет отвернулся, сбросила лепешку на циновку. Раздался легкий шлепок. Но Трафарет не обратил на это внимания. Когда он ел, он думал только о пище и, кроме того, ужасно громко чавкал. А Матрешка опять дождалась, когда Трафарет опустит лепешку в чашку с маслом, и снова сбросила одну на пол. А потом осмелела, кинула на пол сразу три последние лепешки и вслед за ними спрыгнула сама. Дожевывая последнюю лепешку, Трафарет, не глядя, протянул руку за следующей, но на столе ничего больше не было.
«Неужели все съел? — удивился он. — Ведь тут была целая горка». Не веря своим глазам, Трафарет пошарил по столу рукой и даже заглянул себе под ноги, но ничего не увидел.