– Вот ещё, – фыркнула Кикиморка. – Я тебя никуда не отпущу. Мы же лучшие друзья, а друзья не должны расставаться ни на минуту. Ты должен быть со мной в радости и печали, в печали и в радости. Или ты не хочешь за меня радоваться?
– Я радуюсь за тебя. Просто…
– Просто? Нет, длинноносый, это всё совсем не просто. Я тебя раскусила: ты не любишь, когда удача улыбается другим. Ты злой и завистливый эгоист.
Кикиморка разошлась не на шутку. Глаза её горели, щеки приобрели темно-зеленый оттенок, губы почернели, а голос стал похож на сирену.
– Погоди, длинноносая в четыре раза, так дело не пойдёт, – запротестовал Петрушка. – Если ты не прекратишь кричать, то мы поругаемся. Я уйду от тебя навсегда.
– Ну и уходи, раз ты такой… такой… неблагодарный, – всхлипнула Кикиморка. – А куда ты пойдешь, если не секрет?
– Госпожа Мышка просила написать новую сказку для их театра. Я напишу и вернусь. Не грусти, длинноносая в четыре раза, – Петрушка погладил Кикиморку по растрепанным волосам.
Она оттолкнула его руку и злобно захохотала:
– Его просила госпожа Мышка, ха-ха-ха. Ты думаешь, им нужна твоя сказочка? – Петрушка утвердительно кивнул. А Кикиморка от смеха даже упала на траву. Она каталась по земле и приговаривала:
– Ой, умру со смеху. Ой, уморил ты меня, длинноносый. Хочешь, я скажу, что они сделают с твоей сказочкой?
– Ну, скажи, длинноносая в четыре раза.
– Они выкинут ее в мусорное ведро. Или нет, всё будет не так… – Кикиморка поднялась и зло выкрикнула Петрушке в лицо:
– На твою сказочку даже не глянут, а тебя самого вытолкают за дверь.
Петрушка отшатнулся и замахал руками. Глаза у Кикиморки стали совсем узкими.
– Не веришь? – прошипела она. – Ну и зря, потому что я их насквозь вижу. Насквозь.
– Но, но… она же просила… сама просила. А я обещал… обещал я…
– Обещал я, – передразнила его Кикиморка. – Тьфу. Я-то думала, что ты герой, а ты… мямля.
Петрушка развернулся и пошел прочь.
– Ладно, длинноносый, не сердись, – догнала его Кикиморка и замурлыкала, как котенок: – Я нашла выход из положения. Поступим так: я быстренько расскажу тебе сказку, ты быстренько перескажешь её своей Мышке и быстренько вернешься ко мне, чтобы служить мне верой и правдой… То есть дружить со мной верой и правдой. Идёт?
– Вынужден огорчить тебя, длинноносая в четыре раза, но…
– Никаких «но», – закричала Кикиморка и замотала головой. – Ты ещё не понял, что мне нельзя говорить никаких «но», я не лошадь, а КИ-КИ-МО-РА! Ты должен меня хвалить, ты обязан мне служить, то есть дружить верой и правдой, угождать мне и подчиняться всем моим прихотям, то есть требованиям.
– Извини, длинноносая в четыре раза, у меня несколько иные представления о дружбе, поэтому нам лучше расстаться, – сказал Петрушка спокойным голосом.
– Значит, вот ты как решил отблагодарить меня за всё, что я для тебя сделала? А я-то понадеялась на тебя… Всё, хватит, с меня… убирайся. Не желаю тебя больше видеть. Обойдусь без тебя, потому что я – главная Кикимора!
Она топнула ногой и исчезла, лишь осталось маленькое облачко пыли.
– Апчхи!
Петрушка поспешил к ручью, чтобы послушать веселую песенку и посмотреть, как сверкает на солнышке вода, становясь похожей на хрусталь, в котором плещутся крошечные, полупрозрачные рыбки.
Не печалься, не грусти,
Время всё, всё, все излечи.
Не печалься, не грусти,
Будет день и будет вечер.
– запела птичка-невеличка над Петрушкиной головой.
Он прислушался. Птичка пела о том, как красива земля, когда она засыпает и просыпается, о цветах и деревьях, о траве и листьях, о бескрайнем небесном просторе, где гоняются друг за другом облака, и о том, что надо радоваться каждому новому дню.
– Спасибо тебе, милая птичка, – сказал Петрушка, когда птичка умолкла. – Пока звучала твоя веселая песенка, я придумал удивительную сказку, похожую на правду. Побегу к госпоже Мышке, обрадую её.
Но госпожа Мышка совсем не обрадовалась. Наоборот, она недовольно сморщила серый носик, молитвенно сложила лапки на груди и раздраженно пропищала:
– Нам сейчас не до ваших сказок. Не до ваших… Мы так оглушены триумфальной победой на фестивале, что не можем ни о чем думать, кроме мировой славы. Мировой славы…
Госпожа Жужетта глянула на Петрушку, как на врага, который хочет похитить у них эту ещё не полученную мировую славу и грозно прокричала:
– Не нужны нам чужие сказки. Мы сами будем сказки писать. Сами!
Глаза у Жужетты вылезли из орбит, сама она вся напряглась и стала раздуваться от гнева. Мышка схватилась за сердце и замахала на Петрушку руками:
– Подите прочь, прочь, господин акт… гость нашего театра. Из-за вас может произойти ужасное…
Петрушка не дослушал. Он быстро вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь, которая сочувственно скрипнула:
– Как некрасиво они себя ведут. Как подло они поступают. Боюсь, что скоро они растерзают друг друга.
– Прощайте, уважаемая дверь, – сказал Петрушка и провел рукой по притолоке.
– Неужели вы больше не придете сюда? – скрипнула дверь.
– Боюсь, что мне нечего делать среди жуков, пауков, мотыльков, мышей и жаб. Прощайте.
– Жа-а-аль, – проскрипела дверь…
Петрушка шел быстрым шагом по лесной дороге, петляющей среди вековых сосен. Ему было нестерпимо больно. На глазах наворачивались слёзы из-за того, что он был непосредственным участником рождения мышиного театра. Он радовался первым победам, грустил от первых неудач и вот, когда на горизонте появились радужные перспективы, ему попросту указали на дверь.
– Почему, почему, почему? – недоумевал Петрушка, спотыкаясь о корни деревьев.
– Потому что ты не такой, как они, – ухнул Филин.
– Почему же сначала никто этого не замечал? – спросил его Петрушка.
– Потому что так им было удобно, – усмехнулся Филин.
– Что же заставило их измениться? – Петрушка поднял голову вверх, чтобы получше рассмотреть важного Филина, который чуть выглядывал из большого дупла.
– Возможно, ты их обидел, – предположил Филин и спрятался в дупле.
– Я? Но чем? – Петрушка даже привстал на цыпочки, чтобы лучше расслышать то, что ответит ему Филин.
– Тем, что ты не такой, как они, – послышалось из дупла.
– Что же мне делать? – спросил Петрушка.
– Расскажи свою сказку ручейку, – посоветовал Филин.
– Точно! – обрадовался Петрушка. – Спасибо тебе, мудрая птица. Я побегу к ручейку и там разыграю свою сказку, которую смогут увидеть и услышать все, кто пожелает!
Воодушевленный Петрушка помчался к ручейку.
– Куда торопишься, длинноносый? – остановила его Кикиморка.
– Бегу рассказывать ручейку свою сказку, – ответил счастливый Петрушка.
– Ха-ха-ха, – рассмеялась Кикиморка. – Да зачем ручейку твоя сказка? Некогда ему твои сказки слушать, он делом занят: бежит к реке. Я тебе советую времени даром не терять, а принять мое приказание, то есть предложение…
– Нет, длинноносая в четыре раза, не смею злоупотреблять твоей безграничной добротой. Ты для меня и так уже слишком много всего сделала. Поэтому я теперь как-нибудь сам, без посторонней помощи справляться буду.
– Ну, не хочешь, как хочешь, – огрызнулась Кикиморка. – Я дважды не предлагаю.
Она топнула ножкой и исчезла.
– Апчхи!
Сказка для ручейка
Веселый ручеёк пел свою песенку, перепрыгивая с камешка на камешек:
Я прозрачный ручеёк.
Я по камешкам прыг-скок.
Пробегу туда-сюда, чтоб холодная вода
Здесь на солнышке согрелась.
Ну, а мне, чтоб звонче пелось.
– Привет, непоседа! – звонко крикнул Петрушка. – Хочешь, я расскажу тебе сказку?
– Сказку? – ручеёк замер на миг, а потом весело зажурчал: – Конечно, хочу. Я та-аа-кой любитель сказок, ты даже не представляешь ка-акой!
– Тогда слушай… – Петрушка решил рассказать ручейку сказку, которую когда-то, давным-давно слышал от бродячего актера.
Сюжет сказки очень понравился Петрушке, поэтому он взял его за основу, добавил в повествование новые краски и детали.
В одной деревне жил кузнец Кузьма. Он был добрым, отзывчивым и всем без исключения помогал. С раннего утра до поздней ночи в кузнице шла работа. Работал Кузьма не покладая рук.
Неподалеку от кузницы жила первая красавица Марьянка, которая только и делала, что пела песни, да собою любовалась:
– Ах, я несказанно хороша. Фигура статная. Глаза, как вишни спелые. Губы, как маков цвет, кожа, как нежный персик. Косы черные смоляные, как два спелых колоса. Я – само совершенство! Нет другой такой красавицы на всем белом свете. А раз я самая красивая, то и одеваться я должна в дорогие наряды. На руках должны быть дорогие перстни, в ушах сережки, а на ногах сафьяновые сапожки.
Много женихов к Марьянке сваталось, да ни на кого она и смотреть не хотела. Ещё бы, станет такая красавица время зря терять, да на деревенских парней глазеть.
– Вот если бы заморский принц прискакал на белом коне! – мечтала Марьянка.
Но принц всё не ехал и не ехал. Решила тогда Марьянка заставить кузнеца Кузьму на себя работать, пообещав, что выйдет за него замуж, если он заработает много денег.
– Да зачем тебе много денег? – никак не мог взять в толк Кузьма.
– Как зачем? – сердилась Марьянка. – Чтобы новые наряды покупать!
– Да зачем тебе новые наряды? – смеялся Кузьма. – У тебя и так всего много. Посмотри на свой сарафан, золотом расшитый, на сапожки, на кольца да сережки…
– А мне надо больше, больше, больше, – кричала Марьянка, а Кузьма только плечами пожимал.
Однажды Марьянка ножкой топнула и приказала Кузьме:
– Иди немедленно в город, просись к царю в кузнецы, иначе не видать тебе меня, как своих ушей.
– Воля твоя, милая Марьянка. Дозволь только кузницу закрыть, – смущенно произнес Кузьма.
– Дозволяю! Только поторопись.