Погода стояла дождливая, и земля превратилась в хлипкое месиво, в которое Пиноккио проваливался по колено. Но он не сдавался.
Подгоняемый желанием увидеть наконец своего отца и девушку с голубыми волосами, с ног до головы облепленный грязью, он бежал, словно гончая, и повторял про себя снова и снова: «Сколько несчастий со мной приключилось — и я их заслужил. А всё потому, что я упрямая деревянная кукла. Вечно хочу поступать по-своему и не слушаю тех, кто желает мне добра, а ведь у них здравого смысла в тысячу раз больше, чем у меня! Но теперь-то я точно исправлюсь и стану послушным. Я уже убедился, что непослушных мальчишек никогда ничего хорошего не ждёт. Только встретит ли меня мой отец? Застану ли я его в доме Феи? Бедный он бедный, сколько же страданий я ему причинил! Как же я хочу его обнять и расцеловать! А Фея? Простит ли она меня за то, что я ослушался её? Сколько добра и заботы я от неё получил! Подумать только, если бы не она, меня и в живых-то не было бы! Есть ли на свете мальчишка более неблагодарный и бессердечный, чем я?!
И вдруг Пиноккио остановился и попятился в ужасе назад.
Он увидел огромную змею, вытянувшуюся посреди дороги. Кожа у неё была зелёная, глаза — красные, а из хвоста валил дым, как из печной трубы.
Пиноккио испугался не на шутку и осторожно отошёл на безопасное расстояние, сел на камень и стал ждать, когда змея уберётся восвояси и освободит дорогу.
Он прождал час, и два, и три, но змея не двигалась с места, и даже издали Пиноккио видел красный блеск её пылающих глаз и столб дыма, поднимающийся из хвоста.
Наконец Пиноккио, стараясь придать себе как можно более отважный вид, приблизился к змее и тихим голосом произнёс:
— Прошу прощения, госпожа Змея, не будете ли вы так добры чуть-чуть подвинуться в сторону — хоть самую малость, чтобы я мог пройти?
С тем же успехом можно было обращаться к стене. Змея не шелохнулась.
Пиноккио вновь заговорил всё так же кротко:
— Дело в том, госпожа Змея, что я направляюсь домой, там меня ждёт отец, с которым мы очень давно не виделись! Не позволите ли вы мне продолжить путь?
Пиноккио подождал в ответ хоть какого-нибудь знака, но его так и не последовало. Более того, змея, которая только что была полна жизни, вдруг застыла без движения. Она закрыла глаза, а хвост перестал дымиться.
— Неужели она умерла? — радостно воскликнул Пиноккио. Но только он собрался перепрыгнуть через змею, как она взвилась вверх, точно выпрямившаяся пружина. Пиноккио в ужасе отпрянул назад, споткнулся и рухнул на землю.
Упал он так неудачно, что голова его уткнулась в грязь, а ноги задергались в воздухе.
При виде куклы, торчащей головой в грязи и неистово дрыгающей ногами, на змею напал приступ смеха, и она хохотала и хохотала до тех пор, пока у неё не лопнула шкура. И на этот раз она и вправду умерла.
Пиноккио быстро поднялся на ноги и помчался бегом дальше. Ему очень хотелось добраться до дома Феи до наступления темноты. Но вскоре Пиноккио почувствовал такой голод, что свернул с дороги на поле, тянущееся вдоль дороги, чтобы нарвать немного винограда. Лучше бы он этого не делал!
Едва Пиноккио потянулся к лозам, как — крак! — два ряда острых железных зубьев сомкнулись на его ногах. Боль была такой сильной, что перед глазами несчастного человечка заплясали мириады разноцветных звёзд. Пиноккио попался в капкан для куниц, разорявших птичники по всей округе.
ГЛАВА 21Пиноккио пойман крестьянином, который заставляет его сторожить курятник вместо собаки
От боли Пиноккио принялся кричать и плакать. Но никто не мог видеть его слёз, слышать его стонов: вокруг не было видно никакого жилья, и ни одна живая душа не появилась на дороге.
Настала ночь. Пиноккио едва не терял сознание от боли в зажатых капканом ногах и от страха, что он очутился в кромешной тьме посреди поля. И тут рядом он увидел слабое свечение: это был светлячок.
— Маленький светлячок! — позвал его Пиноккио. — Помоги мне, освободи меня от этой муки!
— Бедный мальчик! — воскликнул светлячок. — Как же ты попался в эти острые железные зубья?
— Я свернул на поле, чтобы нарвать немного винограда, и...
— А разве это твой виноград?
— Нет.
— Тогда как же ты можешь брать то, что принадлежит другим людям?
— Я был так голоден!
— Голод, мой мальчик, это не причина брать чужое.
— Это правда, правда! — выкрикнул Пиноккио сквозь слёзы. — Я больше никогда так не сделаю.
Тут их разговор был прерван звуком осторожных шагов. Это был хозяин поля, он крался на цыпочках, чтобы проверить, не угодила ли в ловушку одна из куниц, воровавших у него цыплят по ночам.
Ну и удивился же он, когда, вынув из-за пазухи фонарь, увидел в капкане деревянную куклу вместо куницы!
— Ах ты, мелкий воришка! — воскликнул рассерженный крестьянин. — Так это ты таскаешь у меня цыплят?
— Нет, это не я! Правда не я! — всхлипывая, пролепетал Пиноккио. — Я только хотел нарвать немного винограда!
— Тот, кто ворует виноград, способен украсть и цыплят. Что ж, я преподам тебе урок, который ты не скоро забудешь.
Крестьянин открыл капкан, схватил куклу за шиворот и как ягнёнка поволок к себе домой.
Войдя во двор, он швырнул Пиноккио на землю и, придавив ногой его шею, сказал:
— Время позднее, давно пора спать ложиться. С тобой разберёмся завтра, а пока вот что: сегодня издох пёс, охранявший мой дом, и ты займёшь его место. Станешь моей сторожевой собакой.
С этими словами крестьянин достал огромный ошейник с бронзовыми заклёпками и застегнул его на шее Пиноккио так туго, что тот никак не смог бы из него выбраться. От ошейника к стене тянулась тяжёлая цепь.
— Если пойдёт дождь, можешь забраться в конуру, — сказал крестьянин. — Там ещё лежит солома, четыре года служившая подстилкой моему бедному псу. Да в оба смотри, и уши навостри хорошенько. И лай или кричи, если нагрянут воры.
Дав Пиноккио такие наставления, хозяин ушёл в дом, закрыл за собой дверь и запер её изнутри.
Бедный Пиноккио лежал на земле скорее мёртвый, чем живой, от голода, холода и страха. Время от времени он в отчаянии дёргал ошейник, впившийся в его шею, и твердил сквозь слёзы:
— Так мне и надо! Поделом! Сам решил стать бродягой и бездельником. Слушал плохих советчиков, вот и сваливались на меня всякие несчастья. Был бы я хорошим мальчиком, хотел бы учиться и честно работать, остался бы дома со своим отцом — не сидел бы сейчас в конуре сторожевой собакой. О, как бы я хотел родиться заново! Но теперь уж ничего не поделаешь, приходится терпеть!
И Пиноккио уныло поплёлся в собачью конуру, улёгся там и заснул.
ГЛАВА 22Пиноккио ловит воров и в награду за это получает свободу
Пиноккио проспал часа два как убитый, но около полуночи его разбудил странный шёпот, доносившийся из внутреннего двора. Он высунулся из конуры и увидел четырёх зверьков, сбившихся в кучку. Они были похожи на кошек, но это были вовсе не кошки, а куницы — хищные зверьки, большие охотники до птичьих яиц и маленьких цыплят. Одна из куниц отделилась от остальных, приблизилась к конуре и произнесла едва слышно:
— Добрый вечер, Мелампо!
— Я не Мелампо! — ответил Пиноккио.
— Вот как! А кто же ты тогда?
— Пиноккио.
— А что ты здесь делаешь?
— Служу сторожевой собакой.
— Но где же Мелампо? Где старый пёс, живший в этой конуре?
— Он умер сегодня.
— Умер? Бедная животина! Он был такой славный. Но и ты, как я погляжу, собака что надо.
— Простите, но я не собака.
— Не собака? Тогда кто ты такой?
— Я деревянная кукла.
— И ты служишь собакой?
— Да, в наказание.
— Что ж, раз такое дело, предлагаю тебе такие же условия, как и покойному Мелампо, и думаю, что они тебя устроят.
— И что это за условия?
— Раз в неделю, ночью, ты позволяешь нам наведываться в птичник и забирать оттуда восемь цыплят.
Из этих цыплят семерых съедаем мы, а один достаётся тебе; ты, само собой разумеется, притворяешься спящим, не лаешь и не будишь хозяина.
— Так поступал Мелампо? — не веря услышанному, спросил Пиноккио.
— Ну да, и мы прекрасно ладили. Спи себе спокойно и будь уверен: перед уходом мы оставим возле конуры тебе на завтрак отличного цыплёнка, уже общипанного. Ну что, мы поняли друг друга?
— Отлично поняли, — промолвил Пиноккио, но во взгляде его читалось: «Это мы ещё посмотрим».
Четыре куницы, уверенные в своей безопасности, прокрались к птичьему двору, расположенному неподалёку от конуры, когтями и зубами открыли деревянную калитку и одна за другой проскользнули внутрь. Но едва последняя куница переступила порог, как калитка захлопнулась с громким стуком.
Её закрыл Пиноккио, да ещё для пущей надёжности подпёр большим камнем.
Затем он принялся лаять, точь-в-точь как сторожевая собака:
— Гав! Гав-гав!
Услышав лай, крестьянин вскочил с кровати, схватил ружьё и высунулся из окна.
— Что случилось? — крикнул он.
— Грабители! — ответил Пиноккио.
- Где?
— На птичьем дворе.
— Сейчас иду!
Крестьянин в мгновение ока выскочил из дома. Он ворвался на птичий двор, переловил куниц, засунул их в мешок и сказал с глубочайшим удовлетворением в голосе:
— Наконец-то вы мне попались! Самому бы с вами разделаться, но я не настолько жесток. Довольно будет, если я отнесу вас утром трактирщику из соседней деревни. Он сдерёт с вас шкуры и приготовит как зайцев под кисло-сладким соусом. Вы такой чести не заслуживаете, но великодушные люди вроде меня всегда рады сотворить доброе дело.
Затем крестьянин подошёл к Пиноккио и спросил:
— Как же ты обнаружил этих воришек? Подумать только, Мелампо, мой преданный Мелампо, ни разу не смог их поймать!
Пиноккио мог бы рассказать хозяину, как всё было на самом деле. Мог поведать о бесчестном уговоре между собакой и куницами. Но Пино