— Ты как знаешь, а я убегу отсюда, — решительно сказал Пиноккио.
— Попробуй!
— И попробую… А как велика эта акула? — в раздумьи спросил Пиноккио.
— Да, не маленькая.
Во время этого разговора показался слабый огонек.
— Кто это там?
— Так какой-то сидит, ждет, когда переварится.
Пиноккио подумал и сказал:
— Прощай, Тонно! Все-таки я попробую удрать отсюда.
— В добрый час, Пиноккио.
Пиноккио встречается с папой Карло
Скользя в темноте, Пиноккио пошел на мерцающий огонек.
Под ногами хлюпала вонючая, жирная каша. Это была рыба, уже переваренная в желудке акулы. Содрогаясь от ужаса и отвращения, Пиноккио шел все вперед и вперед на огонек. Огонек светлел. И… но тут уже Пиноккио едва не спятил от изумления и радости. Он увидел в уголку, в складках желудка, ящик, на нем свечу, остатки еды и сидящего перед ящиком, положив на него локти, — самого папу Карло… Борода у него была совсем седая, лицо грустное…
Пиноккио задрожал и не мог выговорить ни слова.
— Папа Карло! — крикнул он, бросаясь к старику на шею.
— Пиноккио!.. Не верю глазам… Ты ли это?…
Папа Карло щупал, вертел Петрушку, целовал его, гладил…
— Это я! Это я! — лепетал Пиноккио. — О, если бы вы знали, сколько несчастий мне пришлось пережить. Помните тот холодный день, когда вы продали куртку, чтобы купить мне азбуку? А я, гадкий, неблагодарный, не пошел в школу, а убежал в кукольный театр. Директор театра хотел меня бросить в печку, чтобы дожарить барана… Но потом дал мне пять золотых, чтобы отнести вам… По дороге я встретил Лису и Кота, — они заставили заплатить за ужин, а сами убежали. Ночью на меня напали разбойники и повесили на суку… Я совсем уже умирал, но Волшебница послала за мной коляску и перевезла в свой домик… Потом я выздоровел… Волшебница спросила меня, где золотые… Я… солгал… и у меня вырос нос…
Пиноккио вытер слезы. Рассказ длился ужасно долго. Папа Карло рыдал, опираясь локтями о ящик.
Наконец, Пиноккио спросил:
— Сколько времени вы здесь в акульем брюхе?
— Ах, и не спрашивай — долго.
— Но как же вы не умерли с голоду? Где вы взяли свечи, спички, еду?
— Я тебе все сейчас расскажу, — проговорил папа Карло. — Помнишь, была жестокая буря в тот день, когда я поплыл за море тебя искать? Лодочка моя потонула, как скорлупка, и тут же рядом погибал торговый пароход. Команда спаслась, но пароход пошел ко дну. Акула в тот день должно быть очень проголодалась и глотала все, что ей ни попадалось на язык, — ящики, людей, веревки, бочонки… На мое счастье этот пароход оказался нагруженным консервами мяса в жестяных банках, бисквитами, сухарями в коробках, бутылками с вином, стеариновыми свечками и шведскими спичками. Попал и я ей в брюхо… Поосмотрелся и, вот видишь, устроился понемножку… А свечечек-то у меня больше нет, последняя. Останемся оба в темноте!
— Тогда, папа Карло, нужно сейчас же бежать!
— Куда бежать?
— В море!..
— Тебе хорошо говорить, но я плавать то не умею.
— Это не беда, сядете на меня верхом.
С этими словами Пиноккио взял папу Карло за руку и повел его, освещая свечой отвратительную эту дорогу. Так шли они долго по желудку акулы, вошли в горло, приостановились, осмотрелись. Нужно вспомнить то, что акула страдала отдышкой и спала всегда с открытой пастью. Пиноккио выглянул из акульего рта и увидал спокойное море, освещенное луной.
— Бежим! — шепнул он, — акула дрыхнет, море как зеркало, луна, светло. Бежим!
Через горло они прошли в пасть и, осторожно придерживаясь за язык спящего чудовища, доползли уже до того места, откуда хотели броситься в море.
Но, о ужас! Акула чихнула… и втянула их обратно в желудок. Свечка упала и погасла. Беглецы остались в глубокой темноте.
— Что же теперь делать?
— Пропали! — сказал папа Карло.
— Дайте руку! Пойдемте. Не падайте духом!
И опять Пиноккио потащил папу Карло в темноте по отвратительному желудку. Опять добрались они до акульего рта и цепляясь за язык, поползли через всю пасть и чуть не завязли в тройном ряду зубов. Снова впереди показалось море, ярко освещенное луной.
— Прыгаем! Держитесь крепче за меня, — быстро прошептал Пиноккио.
Море было, как зеркало. Акула дрыхла, похрапывая, ее бы и пушки не разбудили. Беглецы кинулись в воду.
Пиноккио плыл, таща за собой папу Карло, задыхаясь от тяжести, но не терял мужества. Берег был еще очень далек. Папа Карло начал дрожать с головы до ног от холода и слабости.
— Ну-ка еще немножко потерпите, — крикнул Пиноккио, — сейчас — берег.
— Не могу больше… Тону… Прощай…
— Кто тут вздумал тонуть? — раздался глухой голос, похожий на звук басовой гитарной струны. И сейчас же около погибающих беглецов показался Тонно.
— Тонно, милый, спаси нас! — крикнул Пиноккио.
— Это можно… Держите меня оба за хвост покрепче. В пять минут будем на берегу. А я ведь тоже удрал вслед за вами… Хо-хо-хо…
Пиноккио и Карло не заставили себя упрашивать, и крепко уцепились за хвост доброй рыбы, а затем, чтобы было удобнее, перебрались к ней на спину.
Но вот — наконец — и берег. Пиноккио первым соскочил на песок и в восторге закричал:
— Позволь мне расцеловать тебя, миленький Тонно!
Тонно высунул морду из воды и тотчас же после поцелуя сконфуженно нырнул в воду. Он не привык к таким нежностям.
Пиноккио становится мальчиком
— Куда же теперь мы пойдем? — спросил Карло.
— Пойдем, попросимся у кого-нибудь отдохнуть и обсушиться.
Не прошли они и сотни шагов, как посреди улицы им попались два жалких нищих, выпрашивающих милостыню у прохожих. Это были Лиса и Кот. Но их и узнать то было трудно. Кот прежде только притворялся слепым, а теперь ослеп на самом деле. Лису разбил паралич, и она была даже без хвоста, — продала его однажды старьевщику в черный, голодный день.
— Пиноккио, дорогой мой! Подай милостыньку двум несчастным калекам! — запела Лиса, протягивая облезлую лапу.
— Проходите, обманщики! — сурово ответил Пиноккио. — Скажите спасибо, что в участок вас не отведу за ваши проделки…
Пиноккио и Карло продолжали путь, пока не увидали вдали жилье. Это была маленькая хорошенькая избушка с черепичной крышей, очень приветливая с виду. Беглецы постучались в дверь.
— Кто там? — спросил изнутри голосок.
— Несчастные путники без крова и хлеба, — ответил Пиноккио.
— Войдите. Дверь не заперта. Они вошли. Никого.
— А где же хозяин? — спросил Карло.
— Я здесь, — ответил тот же голосок с потолка.
Пиноккио поднял голову и увидал сидящего на балке Говорящего Сверчка.
— Дорогой Сверчок, ты жив, значит?
— Ага, теперь ты называешь меня «дорогим», а помнишь, как запустил мне в голову молотком.
— Ах, все это верно, — вздохнул Пиноккио. — Виноват я перед тобой… Прогони нас, мы уйдем.
— Я не помню зла, — ответил Сверчок. — Оставайтесь, располагайтесь, как дома.
— Это твой дом? — спросил Пиноккио.
— Мой собственный.
— Кто его тебе подарил?
— Волшебница…
Пиноккио подскочил, как ужаленный:
— Где она сейчас? Она придет сюда?
— Нет, она никогда больше не вернется. Она уехала. Когда уезжала — все вздыхала печально, повторяла! «Бедный, бедный Пиноккио! Я не увижу его больше никогда. Его проглотила акула».
Пиноккио горько заплакал. Выплакавшись, он вытер глаза, постлал для папы Карло соломки на лавку и спросил Говорящего Сверчка:
— Где бы тут достать стаканчик молока?
— Версты три отсюда живет молочник Гвидо, сбегай к нему.
Пиноккио побежал, но молочник даром молока дать не захотел.
— Деньги заплати. Три сольдо!
— Но у меня нет ни гроша!
— А у меня нет молока!..
Пиноккио повесил голову, пошел, еле передвигая ноги.
— Постой! — остановил его молочник. — Ты умеешь вертеть колодезное колесо?
— Умею.
— Так вот, — ты будешь ходить и вертеть колесо, а я буду считать ведра. Когда будет начерпано сто ведер, дам тебе молока.
— Ладно!
Молочник повел Пиноккио в огород и научил вертеть колесо. Пиноккио вертел его, обливаясь потом, а молочник рассказывал:
— Раньше у меня это делал осел, а теперь он, кажется, собирается сдохнуть.
— Позвольте посмотреть на него.
— Пойди, пожалуй, посмотри.
В стойле лежал при последнем издыхании изнуренный голодом и непосильной работой осел.
Пиноккио пристально посмотрел ему в глаза: осел был знакомый… ужасно даже знакомый…
— Как тебя зовут, — спросил он, нагибаясь к бедняге.
— Фи-ти-лек! — промычал несчастный.
Закрыл глаза и вздохнул глубоко в последний раз.
— Бедный Фитилек! — прошептал Пиноккио, вытирая рукавом слезы.
— Ты плачешь об осле, который тебе не стоит ни гроша, а что же я должен делать, — у меня денежки пропали, — сказал молочник.
— Я плачу, потому что это мой друг.
— Что? Это осел то твой друг?
— Ну да, школьный товарищ.
— Как-как? — захохотал молочник. — Школьный товарищ? Это осел-то? Хороша была школа!
Пиноккио не сказал больше ни слова, взял молоко и побежал к отцу. С этого дня в течение пяти месяцев он бегал на ферму каждое утро на рассвете и вертел колесо за стакан молока. В свободное время днем он плел корзиночки на продажу. По вечерам учился, читал и писал. Не было чернил, — макал гусиное перо в вишневый сок, и выходило очень хорошо.
Однажды утром он сказал папе Карло:
— Пойду сегодня на рынок, хочу купить курточку, шапку и сапоги. Когда вернусь, ты меня и не узнаешь!
Когда Пиноккио вприпрыжку бежал на базар, его окликнули:
— Пиноккио!
Он остановился. Большая улитка, шевеля рогами, сидела на плетне.
— Не узнаешь?
— Нет… Что-то не припоминаю.
— А помнишь Улитку, которая отворила тебе дверь в домике Волшебницы.
— Вспомнил! Вспомнил! А где Волшебница?… Она уехала?… Делеко? Вспоминает ли меня? Увижу я ее