Пиноккио рассказал все, как было, от начала до конца. Обезьяна выслушала его милостиво и даже казалась растроганной его бедствиями, и, когда Пиноккио кончил, протянула ему лапу и позвонила в колокольчик.
На зов сейчас же вошли на задних лапах два бульдога, одетые солдатами, и, взяв под козырек, вытянулись в струну. Судья показал им пальцем на Пиноккио и сказал:
— У этого дурака украли четыре золотые монеты. Отведите-ка его в тюрьму.
Пиноккио умолял отпустить его. Он даже не понимал, за что его осудили, кричал, рвался из рук у солдат, но все было напрасно. Ему заткнули рот и потащили, как поросенка.
Четыре месяца, четыре долгих, как годы, месяца, без всякой вины просидел Пиноккио в тюрьме. Может быть, сидел бы он и гораздо дольше, если бы не счастливый случай: в этой стране случилась небольшая революция, — самая пустяшная. Но все же было решено выпустить из тюрьмы всех, кто там сидел. Пиноккио освободили.
Пиноккио хочет вернуться к Волшебнице, но…
Выйдя из ворот тюрьмы Пиноккио плюнул, выругался и сейчас же ушел из проклятого городишки. Он побежал по дороге, ведущей к владеньям Волшебницы. После долгих дождей все дороги размыло, грязь была непролазная, по колено, канавы полны водой, но Пиноккио перескакивал их, как охотничья собака.
По дороге он жестоко раскаивался: «кто во всем виноват? Сам, сам во всем виноват… Что подумает обо мне Волшебница?… Что подумает бедный папа Карло?… Ах, Боже мой! Сроду не буду больше гадким, противным, непослушным, глупым, разиней… Ну, уже теперь я исправлюсь»…
Эти размышления прервались самым неожиданным образом.
Огромная зеленая Змея, с пышущими огнем глазами, с хвостом, дымящим, как печная труба, лежала поперек дороги. Пиноккио перепугался до смерти, стрекнул в кусты, уселся на камешке и стал ждать, когда Змея уползет по своим делам. Прошел час, и два, и три, а Змея не уползала по своим делам. Тогда Пиноккио набрался храбрости, на цыпочках подошел к чудовищу и тоненьким голоском вежливо сказал:
— Извините, пожалуйста, многоуважаемая Змея, вас не затруднило бы подвинуться немножко с дороги и пропустить меня пройти?
Но слова его, как от стены горох! Змея молчит, лежит, как бревно.
Тогда Пиноккио тем же тоненьким голоском во второй раз сказал:
— Извините за беспокойство, многоуважаемая Змея, но я спешу домой, меня ждет папа Карло, с которым мы не видались четыре месяца.
Змея молчит, будто заснула или окоченела, — глаза закрыла и даже из хвоста перестал идти дым.
— Да она издохла! — обрадовался Пиноккио. — Мы теперь через нее перескочим!
Но не успел он поднять ногу, как Змея развернулась, будто пружина, и разинула ужасную пасть.
Пиноккио отскочил, перекувырнулся и прямо головой попал в глубокую лужу. Змея, видя, как Пиноккио барахтается в грязи, принялась хохотать, хохотать, хохотать… От хохота у нее страшно раздулся живот, до того раздулся, что Змея не могла даже пошевелиться, и только хохотала…
Пиноккио вылез из лужи и пустился бежать, не оглядываясь.
Бежал, бежал, — видит: за изгородью висят гроздья спелого винограда… Ах, Пиноккио не надо бы тебе было смотреть на виноградные гроздья!.. Он перелез через забор, сорвал самую большую гроздь, и, вдруг, — крак! Нога его попала в капкан который был поставлен здесь для хорьков, лазивших через этот забор в курятник.
Пиноккио ловит крестьянин и сажает в собачью будку стеречь курятник
Напрасно Пиноккио рвался, плакал, кричал, дергался… Никто не шел на помощь. Деревня была далеко, а дорога пустынна. Темнело. От боли и страха Пиноккио почти терял сознанье.
Сверкая в темноте, как крохотный зеленый фонарик, совсем близко пролетала Лучола.
— Лучолина, милая! — взмолился Пиноккио. — Освободи меня, избавь от этого мученья!
— Бедный мальчик! — приостановилась Лучола. — Как это ты попал в эти железные клещи?
— Я забрался сюда, чтобы сорвать веточку винограду…
— Разве это твой виноград?
— Нет… нет… Мне есть хотелось…
— То-то — есть хотелось… Пошел бы попросил, а ты — воровать…
В это время послышались совсем близко чьи-то осторожные шаги. Это хозяин виноградника шел с фонарем и смотрел, не попались ли в капканы хорьки.
Хозяин так и подпрыгнул, когда вместо хорька увидал в капкане Петрушку.
— Ага! Так это ты, значит, таскал у меня кур!
— Я не воровал ваших кур, — рыдал Пиноккио, — я хотел сорвать лишь веточку винограду!..
— Врешь!
Крестьянин открыл капкан, схватил Пиноккио за шиворот и понес во двор.
— Ну, — сказал он, ставя его на землю, — теперь уже поздно, и я хочу спать. Мы рассчитаемся с тобой, как следует, завтра. А пока, видишь, собачья будка, — сегодня сдох цепной пес, — ты останешься на эту ночь на его месте и будешь сторожить курятник.
Крестьянин надел Пиноккио на шею толстый ошейник с медными бляхами, стянул его покрепче, а длинную железную цепь прикрепил к стене.
— Если пойдет дождь, ты можешь спрятаться в будку. Там еще осталась солома, на ней два года спала бедная собачка; если заслышишь воров, — лай, как можно громче, и буди меня!
С этими словами он вошел в домик и заперся на все засовы и замки. А бедный Пиноккио ни жив, ни мертв остался один в темноте на цепи.
— Так тебе и надо! Так тебе и надо, бродяга! — бранил он себя, вытирая кулаком слезы. — Не слушал бы дурных советов, не бегал бы из дому, работал бы, учился, — никто не посадил бы тебя на цепь. Ах, если бы начать всю жизнь сначала!..
Облегчив горе слезами, он тихонько забрался в будку, лег на солому и заснул.
Пиноккио ловит ночных воров
Пиноккио проснулся около полуночи от какого-то странного шороха. Он высунул из будки нос и увидал четырех темных зверьков, вроде кошек, которые шепотом о чем-то совещались.
Но это были не кошки, а хорьки, большие охотники, до винограда и цыплят.
Один из них подошел к будке, заглянул внутрь и сказал:
— Здравствуй, Мелампо!
— Я не Мелампо!
— А кто же ты?
— Пиноккио.
— Что тут делаешь?
— Курятник стерегу.
— А где же старый Мелампо?
— Сдох сегодня утром.
— Ах, бедный, бедный! Он был такой добряк! Но и ты, должно быть, тоже не злая собачка?
— Извините, но я вовсе не собачка.
— А кто же ты?
— Петрушка!
— Ну ладно, нам это все равно, давай, заключим условие, как с покойным Мелампо, — останешься доволен.
— Какое условие?
— А вот: мы будем ходить сюда ночью раз в неделю, и уносить по восьми кур. Семь — нам, а восьмую будешь получать ты, только не лай и не буди хозяина.
— Мелампо так всегда делал? — спросил Пиноккио.
— Ну да, и мы все были довольны. Теперь ложись спать и будь покоен, уходя, мы тебе оставим к завтрему совсем ощипанную курочку. Значит понял?
— Понял! Ладно. Идите, воруйте!
Когда четыре хорька, уверенные в полной безопасности, прошмыгнули один за другим в курятник, вдруг дверь за ними неожиданно захлопнулась, — это было дело Пиноккио. По близости лежал камень. Он подкатил его к двери, чтобы хорьки не вылезли, и начал лаять, и визжать, что есть духу.
Хозяин немедленно высунулся из окна:
— Что случилось?
— Воры!
— Где?
— В курятнике.
— Сейчас, бегу!
Не прошло и минуты, — хозяин вбежал в курятник, переловил хорьков, посадил в мешок и стал от радости, что, наконец-то, поймал лютых воров, прыгать и колотить себя сзади пятками. Затем он погладил Пиноккио по голове, похвалил за хорошую службу и спросил, кто он такой. Пиноккио рассказал ему о своих несчастьях. Хозяин даже прослезился, снял с него ошейник и сказал:
— Иди с богом!
Пиноккио оплакивает смерть девочки с голубыми волосами
Пиноккио бросился бежать со всех ног и бежал без передышки, покуда не показалась дорога, ведущая в лес Волшебницы. Вот и лесок, где встретился он с Лисой и Котом! Вон над деревьями верхушка огромного дуба, где его повесили… Но отчего же не видать на прежнем месте домика девочки с голубыми волосами?
Сердечко у Пиноккио заныло предчувствием беды. Он выбежал на луг, где стоял прежде беленький дом Волшебницы.
А домика не было! Лежала только на лугу белая мраморная надгробная плита, на которой печатными буквами были написаны вот эти печальные слова:
ЗДЕСЬ ЛЕЖИТ ДЕВОЧКА С ГОЛУБЫМИ ВОЛОСАМИ.
Она умерла от горя, потому что ее разлюбил и покинул
ПИНОККИО.
Что тут почувствовал бедный Пиноккио, представьте себе уж сами!
Упав ничком на мраморную плиту, он рыдал и обливал ее слезами. Он плакал так всю ночь до утра, выплакал все слезы до последней капельки, а его рыданья только грустно повторяло эхо.
Он рыдал и говорил:
— Милая Волшебница, зачем ты умерла! Зачем вместо тебя, такой доброй и хорошей, лучше не умер я, злой и гадкий Петрушка! А где же теперь папа Карло? Я хочу жить с ним и больше никогда от него не убегу! Милая Волшебница! Если ты меня любишь, скажи, что ты жива и встань из могилы! Ведь, если придут разбойники, они опять повесят меня, и я умру? А если не придут разбойники, — все равно, кто меня приютит на ночь? Кто мне купит новую курточку? Ой! Ой! Ой!..
Он пробовал рвать волосы, рыдая, но волосы были деревянные, и даже этого утешения у него не было!
Над полем, над плитой, где плакал Пиноккио, в это время пролетал огромный белый голубь и спросил в изумлении:
— Что ты тут делаешь, мальчик?
— Не видишь разве? Плачу! — сказал Пиноккио, поднимая голову и вытирая слезы.
Голубь спросил:
— Не знаешь ли ты случайно одного мальчишки, по имени Пиноккио?
— Пиноккио? Так ведь это я, — это я сам!
Голубь сейчас же опустился на землю. Был он огромный, величиной с индюка.
— Ты знаешь может быть и Карло? — спросил Пиноккио.
— Я его видел три дня тому назад на морском берегу, — ответил голубь.
— Что он там делал?