– Так с ними – приключения за приключениями. И аттракционы, и прогулка, и пятнашки. Макс пригласил в катерный гараж – там что-нибудь может приключиться. А впереди этот самый «Клуб Совы», игра с доцентами и аспирантами. Помнится, в программе было приключение «побывать в высшем обществе» – чем не высшее общество?
Лёшка думал, что МИК возразит или согласится. Вместо этого тот сказал:
– Вот приключение, совсем не в высшем обществе.
И был прав. Поезд остановился в Старом Петергофе. С резким лязгом распахнулись двери безлюдного вагона. На пороге стоял Кондраш и двое приятелей.
– Игорь Михайлович, как вы думаете, он понял?
– Надеюсь. Сегодня я наблюдал только урывками. Не самая подходящая компания, зато подходящие приключения.
– А я смотрел трансляцию почти весь день. Алёша точно взялся за ум: когда захотели взять интервью, перевел тему разговора.
– Конечно, не он, – заметил Игорь Михайлович, – перевел аппарат. Но мальчик его слушается – это хорошо.
Представитель заказчика находился в Москве, Иван Николаевич, руководитель проекта, в Питере. Они оба смотрели на экраны и наблюдали одну и ту же картинку – длинный ряд вагонных сидений, дверь напротив. Переговаривались по телефону.
– Компания потенциально опасная, – задумчиво заметил представитель заказчика, – журналист, даже юный, это всегда журналист. Жаль, другую компанию мы за оставшиеся дни не найдем. А общение с друзьями напрямую прописано в техническом условии полевого испытания. Спасибо, нашел этих… Спасибо, что не таких, – уже быстрее сказал он, увидев новую картинку. – Где Денис?
– Дома, – быстрым и испуганным тоном сказал Иван Николаевич. – Он может быть в Старом Петергофе минут через сорок, не раньше.
– Позвоните, пусть будет готов выехать. А вы – расслабьтесь. Настоящее тестирование вашего прибора начнется только сейчас.
– Ты слишком мало отжимался, – заметил МИК.
– Пошутил, а теперь выручай, – спокойно сказал Лёшка.
– Опасность в очень большом диапазоне. От семерки до единицы, – сообщил МИК.
– Без тебя вижу! – нетерпеливо ответил Лёшка. – Давай подсказывай, что делать будем.
Кондраш сотоварищи надвигался. У одного из них, высокого чернявого парня, включился мобильник и издал залихватскую мелодию.
– Вариантов много. Ты хочешь бороться или сдаться? – спросил МИК.
Вообще-то сдаться – тоже вариант. Вывернуть карманы, помня, что основная сумма осталась дома. Все равно Кондраш будет поражен добычей. Да, кстати, можно подсказать ему, что отнять три тысячи – настоящее преступление. Пусть возьмет себе тысячную бумажку да по две сотни друзьям и отстанет. Лучше до конца месяца…
«Лёшка, какой ты умничка!»
Лёшка вспомнил прощальный взгляд Полинки. Представил, как у нее на глазах выворачивает карманы. Или даже отдает тысячу, отсчитывает сотни. Платит. А за что? За то, что прожил полтора месяца в унизительном страхе?
Нет!
– Нет! – сказал Лёшка. – Будем бороться.
– Бороться? – Кондраш, услышавший эти слова, даже замер на месте. – Ты что, греко-римской борьбой увлекся? С очкастых борцов повышенный тариф.
Его чернявый напарник произнес две фразы по мобильнику, на незнакомом языке, и отключился.
Внезапно Лёшка услышал похожие слова. МИК говорил медленно и отчетливо, так, что можно было повторять.
Лёшка взглянул в глаза чернявому грабителю:
– Сени атанг билемиди былай этиб айланнганынгы? Вагонлада айланыб, адамланы тонаб? Сен обурмуса, берюмюсе, адамлагъа чабаргъа? (Скажи, твой отец знает, что ты ходишь по поездам и отнимаешь у людей деньги? Ты оборотень или волк, чтобы охотиться на людей?)
Парень замер на месте. Кондраш и другой его приятель – тоже.
– Бизни тилибизни билемисе? (Ты знаешь наш язык?) – удивленно спросил чернявый.
– Мен болгъанны да билеме. (Я всё знаю), – ответил Лёшка. – Алай, а, сен меннге джуаб бермединг. (Но ты не дал мне ответ.)
– Что он говорит? – спросил изумленный Кондраш.
– Что он всё знает, – ответил столь же удивленный чернявый.
– Да ну! – сказал Кондраш. – Что ты знаешь, например, про Леща?
Указал на второго приятеля – коренастого, с рыбьим лицом и чуть шаркающей походкой.
– Сейчас скажу, – ответил Лёшка, внимательно вглядываясь в него. Точнее, наводя микрокамеры очков. Думал, а тревога переходила в страх: что же придумает МИК? Лещ пока молчал. Лёшка, кстати, узнал его: он сел рядом с ним в день предыдущей встречи, повторял слова Кондраша и пихал в бок. Вот только какая польза от этого?
– Ну и… – недовольно произнес Кондраш.
И тут Лёшка услышал подсказку МИКа.
– Когда у тебя был перелом ноги?
– В… В позапрошлом году, – ответил изумленный Лещ.
– Ты нарушил рекомендации врача и стал хромать. Если через месяц не пойдешь к врачу, будешь хромать всю жизнь. Хочешь этого? – уверенно сказал Лёшка.
– Не… – промямлил Лещ.
– Даже так! – ухмыльнулся Кондраш. Правда, не без удивления. – Так вот ты какой, борец-мудрец! А про меня что скажешь?
– Про тебя, про тебя… – медленно начал Лёшка, надеясь, что МИК умеет выполнять несколько задач одновременно. – Про тебя… – И, услышав подсказку, продолжил: – До октября этого года ты совершил четыре разбойных нападения. Может, хватит?
Кондраш глядел зло и удивленно. Лёшка повторил слова МИКа и решил добавить от себя. Сказать те же слова, что и чернявому:
– Что скажет твоя мама, узнав, что сын – грабитель. А если тебя отправят в колонию? Она очень огорчится.
Внезапно удивление Кондраша прошло. Зато злоба, казалось, брызгала из глаз.
– Что ты про маму знаешь?! Чего ты, вообще, про нас знаешь?!
Шагнул вперед. Чернявый схватил его за плечо. Кондраш вырвался.
Лёшка не ожидал, что человека одновременно может охватить и страх, и задор, – наверное, это и есть настоящий адреналин. Половинка сознания говорила, что надо немедленно взять слова обратно, – он ничего не знает про маму Кондраша и вообще про семейство Кондраша ничего не знает. Вторая половинка советовала подогнуть ногу и, когда Кондраш сделает еще шаг, выпрямить ему в живот со всей силой.
– Четвертая степень. Придется драться. Продолжай говорить, согни правую ногу…
Лёшка не успел обрадоваться тому, что собственная идея совпала с подсказкой. Лязгнула противоположная дверь вагона, в проеме показались контролерша и охранник. Поезд тормозил на станции Университет.
– Вань, потом с ним разберешься. – Теперь Лещ схватил Кондраша за руку, за другую опять схватил Чернявый…
Лёшка запомнил взгляд Кондраша. На миг прочел решимость сначала вырваться из рук друзей, да хоть и убить их, если будут мешать. Потом убить его, Лёшку.
Но разум победил. Кондраш отвернулся и поспешил к дверям со своей напуганной командой.
Пробежался по платформе, слегка постучал в окно. И когда Лёшка обернулся, оскалился и размахнулся. Лёшка уже видел, как ему в лицо летит туча разбитого стекла, а следом врезается окровавленный кулак. Самый мощный, самый злобный удар Кондраша за всю его жизнь.
Но Кондраш не ударил. Стоял с занесенным кулаком, пока поезд не тронулся.
– Почему была опасность четвертого уровня? – спросил Лёшка.
Адреналин, которого не было даже на «русских горках», спадал. Страх ушел, ведь Кондраш с друзьями остались на платформе. Но была непонятная тревога. Почему он так рассвирепел? Может, у Кондраша умерла мама?
– Он мог тебя травмировать в драке. Он настоящий боец, но владеет собой. Не владел бы – была бы опасность второго уровня.
– Да уж, успокоил, – вяло заметил Лёшка, слыша скрежет поезда.
– Если сейчас не встанешь, приедешь в Ораниенбаум, – предупредил МИК.
Лёшка вскочил, домчался до дверей и выпрыгнул на платформу под объявление, что они закрываются.
– Спасибо, друг, выручил, – сказал он как можно веселее. – Давай придем домой и займемся Кондрашом.
Глава 7Разные проблемы разных мам
Сегодня опять ко второму уроку. Лёшка все равно проснулся минут за двадцать до будильника. Заметил ли МИК его пробуждение или нет, было непонятно, будем надеяться, не заметил и не будет приставать. Хотелось чуть-чуть побыть одному и подумать. Даже усмехнулся, надо же так: лежит в кровати, а при этом хочется побыть одному.
Вчерашним вечером заняться Кондрашом так и не удалось. Дома занялись самим Лёшкой.
Он сразу же прошел на кухню – за день перехватил лишь рожок мороженого, аппетит проснулся по дороге. Весело поздоровался с мамой, а вот она ответила совсем не весело:
– Не шуми, Катюшку разбудишь. Я ее еле уложила. Плакала три раза за вечер, да и меня до слёз довела. Сейчас проверю, может, опять проснулась.
Пока говорила, успела положить Лёшке голубцы и полить их домашним томатным соусом, который вкусней любого кетчупа.
– А что такое? – спросил Лёшка растерянно-виноватым тоном. – Вы за меня беспокоились, да?
– С тобой-то в порядке, – чуть помедлив, сказала мама, – был на аттракционах, гулял по парку Победы. Только зачем в Рамбов ездил перед этим?
– За подарком для именинника, – ответил Лёшка.
– Тогда понятно.
В другой момент Лёшка бы вздохнул, что он самый несчастный ребенок на свете, путь которого прослежен и отмечен, как странствования по тайге амурского тигра с чипом в ошейнике. Но повод для печали был впереди.
– А вот зачем ты заходил в детский сад, можешь не рассказывать. Я знаю и так.
У Лёшки было право не отвечать: он доедал второй голубец. Мамины голубцы очень большие, но, к сожалению, съедались быстрее, чем хотелось.
– Мы еще из садика не вышли, а она дважды спросила: «Когда ты папу позовешь?»
Лёшка решил собрать соус куском хлеба, но отложил.
– Он сказал ей, что во всем виновата ты?
– Почти так… – вздохнула мама. – Говорил, что хочет ее видеть. И тебя хочет видеть. Но только если я разрешу ему приехать. Или когда сама захочу к нему вернуться. Ты понимаешь, она твердила мне весь вечер: «Давай позовем папу, давай позовем папу…»