ившихся стрельцов Анисима. Бородатые стрельцы в красных кафтанах, построившись, втыкают в снег ратовища своих бердышей и, выставив на них мушкеты с зажженными фитилями, ждут команды. Казачья лава несется на них как ураган, но в самую гущу ее как молот ударяет дружный залп. Взвиваются на дыбы кони, с проклятиями падают с них всадники, а стрельцы, перестроившись, делают еще залп, потом еще, и атака отбита. Уцелевшие казаки разворачивают коней и, нахлестывая их, откатываются прочь, а вслед за ними уже мчат, размахивая саблями, московские дворяне и рейтары. Увидев, что в сражении наступил перелом, царевич Арслан также дает команду, и на казаков со всех сторон бросаются его татары. Впрочем, казаки, как оказалось, тоже не лыком шиты, и пока одни бились с дворянами и рейтарами, другие сдвинули сани в круг и засели за ними. Между тем бой конных едва не превратился в резню, дворяне, рейтары и татары рубят, стреляют и ловят арканами своих противников. Те отчаянно отбиваются, но лишь немногим удается отойти под защиту импровизированного вагенбурга.
Выкурить их оттуда будет непросто, и чтобы не терять людей, готовых в горячке боя ринуться на штурм, я приказываю начать переговоры.
Эй, казаки, кричит обороняющимся Вельяминов, выдайте Заруцкого и его шлюху Маринку, и мы вас отпустим!
Стрельба стихает, и видно, что казаки переговариваются; наконец один из них глухо кричит в ответ:
Мы бы с радостью, да нет их у нас! Не лгите, казачки, побьем, порубим! Вот тебе крест, боярин, нету! А где же они? Дык в Коломне остались! Как в Коломне, а вы что же? Так мы как узнали, что на нас царь со всем войском идет, так взяли свое добро, да и наладились уходить. С Иваном Мекленбургским воевать и раньше дураков не было, а теперь-то и вовсе. Вот что, казаки, кричу им уже я, коли так, то сдавайтесь без всяких условий. Бросите сабли будете жить! Ну а поможете Коломну взять да Заруцкого с Мариной пленить, то и свободны. Я сказал. А ты кто таков будешь? Я ваш царь богоданный! Посему велю немедля сдаваться, а то мне недосуг. Государь, побожись, что убивать нас не станут! закричал кто-то из казаков. У меня одно слово, и я его уже дал, пожал я плечами, а не верите, то как хотите! А добро нам наше оставишь? кричит чей-то звонкий голос. Сказывают, ты немцам, что в Москве сдались, оставил! Не о том думаешь, казак. Кабы вы Коломну сдали и схватили Заруцкого да Марину и выдали мне, я бы и хабар ваш не тронул, и сверх того пожаловал. А так я вас яко татей в лесу прихватил, и коли вы кобениться не перестанете, то всех велю побить и на деревьях развесить. Ну чего, добром сдадитесь или стрельцов в дело пускать? Хорошо, государь, сдаемся!
С этими словами трое казаков поднялись из-за возов и, помахав руками, дескать, безоружные, пошли к нам. Я, вздохнув с облегчением, тронул коня вперед и хотел было отдать команду, но в последний момент что-то показалось мне странным. Все вышедшие сдаваться были людьми весьма преклонного для их образа жизни возраста. Нет, я слышал, конечно, что все важные вопросы у казаков решают старики… но не такие у сдающихся бывают лица. И еще не до конца понимая, что происходит, я пригнулся и соскользнул с лошади, неловко завалившись при этом на бок. В тот же момент загремели выстрелы: оказывается, у седоусых бандитов за пазухой были спрятаны пистолеты, и они, подойдя поближе, открыли по мне огонь. Когда я поднялся, казаки уже лежали на снегу, утыканные стрелами и нашпигованные свинцом, а мои приближенные толпились вокруг меня с встревоженными лицами.
Чего вылупились? выругался я. Вы что же, думаете, эти оглоеды просто так сюда выперлись! Смотрите, мать вашу, что творится!
Действительно, стрельба пошедших на верную смерть казаков была сигналом для остальных. Вскочив на коней, они дружно ударили на татар царевича Арслана в надежде саблями проложить себе дорогу в Коломну. Если бы мои воеводы не толпились вокруг меня, а сразу атаковали, то ворам, скорее всего, не удалось бы уйти. Но пока они смотрели, что с царем, стараясь при этом попасться на глаза и продемонстрировать усердие, часть казаков в яростной схватке прорвались сквозь ряды касимовцев. Впрочем, таких было немного; тех же, кому не посчастливилось, вырубили начисто, а немногих уцелевших, не тратя времени, развесили на деревьях. Если не считать того, что примерно пяти сотням воров удалась уйти, победа была полная. Нам достался их обоз, много лошадей и оружия. Поняв, что одержали верх, мои подчиненные кинулись делить «нажитое непосильным трудом» имущество, и как я ни ругался и ни грозил воеводам то хлыстом, то шпагой пока все не поделили, бардак не прекратился. Наконец я плюнул и в окружении своих драбантов, единственных не принимавших участия во всеобщей вакханалии, двинулся в сторону Коломны. Навстречу мне уже ехал царевич Арслан в окружении своих нукеров. Соскочив с коня, он подбежал ко мне и, рухнув на колени, забормотал на ломаном русском, протягивая плеть:
Накажи мене, бачка, я глюпий! Ушли шайтаны. Не догнал их Арслан! Ну чего ты придуриваешься, царевич? хмуро отозвался я. Ты же по-русски лучше меня говоришь. Вставай давай, простудишься еще, а у меня и так верных людей мало. Мои воеводы больше твоего виноваты, а если я их плетью вздумаю поучить, так и не поймут за что. Добрый ты, отвечал вскочивший как ни в чем не бывало чингизид, вот и не поймут. Чаще бей и задумываться не станут, за что. Так и сделаю, хмыкнул я. Что, много казаков ушло? Не много, бачка-государь, никак не более пяти сотен. Ну и ладно, теперь будем Коломну осаждать. Окружи весь город разъездами своими, царевич, да так, чтобы мышь не проскочила. Сделаем, бачка-государь, сверкнул белозубой улыбкой Арслан.
Коломна за годы Смуты пришла в упадок. Посады ее неоднократно разграблялись, наружные валы совсем обвалились, и лишь кремль несокрушимой громадой высился перед нами. Кремль этот, кстати говоря, очень напоминал московский. Такие же кирпичные стены и башни, такие же зубцы буквой «М». Пока мы двигались к городу, нас догнали основные силы войска с донельзя довольным Вельяминовым во главе.
Ну что, все трупы обшарили? неприветливо встретил я его. А как же, государь, нельзя промашки государеву делу допустить, похоже, не понял моего настроения искренне удивившийся Никита. Все, что на твою долю положено, все собрал и сохранил! Чего там собирать-то, хлам, поди, один. Грех такое говорить, государь: не польский лагерь, конечно, как в Мекленбурге, но нам ведь, сам говоришь, на бедность все сгодится. А там и утварь церковная, и узорочье всякое, и меха, и оружие драгоценное имеется. Да ладно! Да вот, сам посмотри, проговорил мой кравчий и протянул мне изукрашенный золотом и драгоценными камнями пистолет с кремневым замком. Ух ты, удивился я, это где же такие делают, интересно? Известно где, отозвался Никита, в московской Оружейной палате таковые пистоли и пищали прежде ладили. Воевать с ними не больно способно, это верно, а вот для поминка государям иноземным и воеводам в самый раз. Ну ладно, угодил. Что с Коломной теперь делать будем? А что с ней делать? Станем в осаду, а ворам предложим выдать Маринку с Заруцким. Если сразу и не выдадут, то через неделю-другую точно сдадутся! А коли не сдадутся? На приступ пойдем! Без пехоты и артиллерии такую крепость не взять, вмешался в разговор едущий рядом фон Гершов. Невелика беда подождем немцев из Москвы, за неделю-то всяко доковыляют. А где Михальский? Здесь я, государь, отозвался Корнилий. Хорошо, что здесь; не расскажешь нам, как эту крепость Лисовский взял? Известно как: налетели нежданно, ворота не закрыты были, а там в сабли. Ну, у нас так точно не получится: вон ждут нас на стенах.
И действительно, видно было, как из-за зубцов выглядывают головы защитников и поднимается дым от костров, запаленных под котлами с водой и смолою. Похоже, наше внезапное появление и впрямь произвело на врагов ошеломляющее впечатление, и они ждали теперь немедленного штурма. Что же, не будем их разочаровывать.
Кароль, ну-ка спешивай драбантов и строй, чтобы враги пехоту видели. А ты, Никита, распорядись, чтобы лестницы готовили. Да все равно какие, лишь бы со стен видели, что вы суетитесь.
Наши приготовления не остались незамеченными, а то, что мы не высылаем парламентеров как видно, и вовсе озадачило защитников. Наконец нервы у осажденных не выдержали, и на стене замахали белым флагом, прося согласия на переговоры. После получения согласия из ворот вышли пять человек, и их тут же окружили мои драбанты. После обыска их препроводили ко мне. Я как раз проголодался и с аппетитом хлебал ложкой только что сваренный кулеш из серебряной миски, одной из тех, что отбили у казаков в лесу.
Пришедшие бухнулись в ноги, но я и ухом не повел, продолжая трапезу. Разговаривал с посланцами от моего имени Вельяминов.
Государь, не вели казнить, начали они с обычной формулы. Государь милостив, с достоинством отвечал им мой кравчий, и коли вы в винах своих повинитесь да выдадите вора Заруцкого с ложной царицей Мариной, то казнить вас не станут. Ослобони, государь, завыли посланцы, нет у нас ни атамана, ни Маринки, чтобы им обоим пусто было! То есть как «нет»? едва не выронил я ложку. Да так, государь, заговорил, частя и запинаясь, старший из них, как пришло известие, что ты идешь на нас с войском, так буча случилась. Атаман Киря повздорил с Ванькой Заруцким и потребовал свою долю от добычи. Ванька-злодей хотел его зарубить, да большинство казаков за Кирю встали, и Заруцкий отступил. Сам отдал ключи от подвалов, где добыча нераздуваненная хранилась, и велел разделить по чести. И дальше что? А что дальше мы пошли в подвалы, вытащили добро, честь по чести его поделили, по числу сабель. Киря со своими казаками, долю получив, снарядились да вскорости и уехали. Вот. А Заруцкий? А пропал Заруцкий! Как «пропал»? Как сквозь землю провалился, анафема! Не гневайся государь, только как Киря уехал, мы рассудили, что и прочее добро раздуванить надобно, да так и сделали. А потом кинулись нет нигде Ваньки. Мы сначала думали, что он у царицы в покоях, ан нет! Нет ни его, ни Маринки, ни царевича ее, ни монахов латинских, что с ней были. Пропали, проклятущие! Тут у нас совсем разлад случился: сначала искали, потом вспомнили, что мы и на их долю добро делили. А уж коли они пропали, так не след добру пропадать, надо же поделить по-христиански, чтобы без обиды. Только поделили, а тут Киря вернулся, только без добра, и почти без казаков.