Выслушав сбивчивый рассказ парламентеров, я замысловато выругался. Это же надо так хитроумно продумать план, героически разгромить врага, а затем эпичнейшим образом сесть в лужу!
Вот что, казаки, устало проговорил я, если хотите жить, то сдавайтесь. Выдайте мне Кирю и тех, кто с ним вернулся. Они на меня покушались, их простить не могу, а прочих помилую. Все добро, что у вас осталось, сдадите без обману до полушки, за то что намеревались от своего царя обороняться. Кто не хочет к себе домой возвращаться голым и босым, пусть идет ко мне на службу. Я по весне пойду Смоленск воевать, так что возьму всех. Кто не хочет, пусть убирается, только пешком и без оружия. Я все сказал, ступайте.
Закончив, я отвернулся от парламентеров и выдохнул еле слышно:
Михальского ко мне!..
Первый настоящий боевой поход у Федора выдался удачным. Сотника Михальского со всеми его людьми присоединили к татарскому полку царевича Арслана. Корнилий был в сем полку царским приставом. Не потому, что татарам не доверяли, а просто исстари так повелось, чтобы при них был доверенный человек от государя. Службу всю правили сами татары, так что ни в дозоры, ни в прочие службы люди Михальского не ходили. Когда под Москвой наткнулись на воровских казаков, то в сечу они пошли, как и все, да не без прибытка. В бою Федька ссадил с седла стрелою казака, а его холоп Лунька ловко заарканил оставшуюся без всадника лошадь. А когда сцепились с ворами под Коломной, то нашлось и чем ее навьючить. Потерь люди Михальского не понесли и, узнав, что осажденные казаки запросили пощады, были очень довольны и походом и добычей. Но тут прибежал как ошпаренный сотник и велел, бросив всю хурду на коноводов, идти за ним. Пройдя в открытые ворота, Корнилий повел их к угловой башне и, велев остальным ждать, зашел внутрь, взяв с собой Панина. Помещения в башне были, как видно, жилыми и покинутыми в спешке. Всюду лежали вещи, многие из них женские и детские. Сотник внимательно все осматривал, заглядывал под лавки, стучал в стены. Заметив Федькино удивление, сотник пояснил, но так, что стало еще непонятнее:
Мы когда Коломну взяли, то захватили первого воеводу здешнего князя Долгорукова и епископа, а второй воевода заперся в этой башне. Мы двери выломали, а его здесь и нет. Думай, Федя, примечай: как-то ведь он ушел?..
Федьке было, хоть убей, непонятно, с кем это его сотник брал Коломну, да еще захватил Долгорукова, которого недавно назначили воеводой в Казань… но он помалкивал и искал. Вскоре его поиски привели к успеху. В углу каменной клети, служившей, как видно, спальней для беглой царицы, была маленькая дверь в крохотный чулан. Сотник осмотрел его, но, не заметив ничего подозрительного, пошел искать дальше. Федор же приметил крохотный клочок ткани, зацепившийся за щепку между грубо тесанными половицами, и хорошенько приглядевшись, обнаружил люк. Вместе с Корнилием они поддели его лезвиями кинжалов и, приподняв, увидели подземный ход, в который, хотя и не без труда, мог пройти взрослый мужчина. Кликнув остальных, они запалили факелы и шагнули навстречу неизвестности. Шли довольно долго, так что факелы почти успели прогореть, и вышли за посадом у ничем не приметного куста ракиты. Корнилий и Ахмет внимательно осмотрели следы на снегу и сказали, что они принадлежат пятерым мужчинам и двум женщинам. Дальше следы привели их в небольшую балку, укрытую со всех сторон от посторонних глаз. На дне этой балки лежал присыпанный снегом мертвец. Вокруг было много следов от лошадиных копыт.
Надобно лошадей… задумчиво произнес сотник, неожиданно достал пистолет и выпалил в воздух.
Федор удивился было поступку Михальского, но скоро появились их холопы с лошадьми, и можно было продолжать преследование. «Заранее условились», подумал парень, но, ничего ни говоря, как и все, вскочил в седло. Следы, оставленные беглецами, четко выделялись на снегу, и ратники пришпорили лошадей. Скакали долго, пока не начало смеркаться. Нечего было и думать, чтобы продолжать поиски в сгущавшихся сумерках, к тому же все устали и хотели есть. Корнилий ругнулся и приказал было оставить поиск до утра, но проголодавшемуся Федьке внезапно почудился запах дыма. Ни слова не говоря, он тронул сотника за плечо и показал ему направление. Тот поначалу не понял, но потом, как видно, тоже почуял запах и кивнул. Дальше шли пешком, пробираясь в сугробах, пока не вышли к ложбине, на дне которой мерцал огонек. Похоже, беглецы готовили что-то на костре. Слышался чей-то говор и тихонько хныкал ребенок. Повинуясь взмаху руки сотника, преследователи разделились и, не говоря друг другу ни слова, стали окружать беглецов. Вскоре плач прекратился: видно, ребенок уснул. Утих и говор взрослых, жмущихся к костерку в попытке согреться. Вокруг сгустилась непроглядная тьма, и лишь неровное пламя освещало лица усталых людей, не подозревающих, что они окружены. Федька был уже совсем рядом с ними и, затаив дыхание, ждал сигнала к атаке. Несмотря на напряженное ожидание, свист сотника раздался внезапно, и боярский сын вместе с остальными ратниками кинулся вперед. Несмотря на то что беглецов застали врасплох, они оказали отчаянное, хотя и безнадежное сопротивление. Кто-то бросился на Панина в темноте, и по кольцам его байданы звякнуло лезвие. Федька резко отшатнулся, махнув в ответ чеканом, и тот с противным чавканьем вошел в чью-то плоть. Раздался истошный женский крик, и тут же заплакал ребенок. Наконец кто-то подбросил сучьев в огонь, и Федор увидел связанного и залитого кровью казака в богатом кафтане, двух католических монахов и двух валяющихся на снегу убитых, один из которых с пробитой Федькиным чеканом головой. Еще там было две женщины: первая с ужасом смотрела на них, прижимая к себе плачущего ребенка, а вторая лежала без чувств.
Пани Марина, поклонился сотник женщине с ребенком, обещайте, что не станете бежать, и мы не станем вас связывать.
Та ничего не сказала в ответ, лишь судорожно кивнув. Корнилий, как видно, счел, что этого довольно, и они потащили связанных врагов к лошадям. Перекинув их через седло, двинулись в Коломну, с трудом отыскивая в темноте собственные следы.
Вернувшись в город уже утром, донельзя усталые и измученные, они представили своих пленников царю. Государь, поняв кого ему привели, очень обрадовался. Обняв и расцеловав сотника, он снял с себя шубу и накинул ему на плечи. Потом, посмотрев на Федьку, усмехнулся и нахлобучил на него свою шапку.
Никита, закричал государь своему кравчему, неси вина и денег награждать буду!
Вельяминов тут же стал наливать вино в серебряные чаши и передавать государю, а тот подавать их всем участникам погони. Те в ответ кланялись и, поблагодарив, выпивали, причем хитрый Ахмет тут же сунул чару себе за пазуху.
И правильно, засмеялся государь, берите все, жалую!
Каждому участнику погони, включая холопов, достались чаши разного размера и ценности, тут уж кому как повезло. Федьке и Корнилию видимо, как начальным людям поднесли золотые, причем сотнику целый кубок. Помимо этого все получили награду деньгами, рядовые по пяти ефимков, Федька десять, а сколько получил сотник, государь не объявлял. Все это время он не обращал на пленников ни малейшего внимания, будто их и не было тут. Наконец закончив с награждением, царь бегло посмотрел на них, будто они не вызвали в нем никакого интереса. Так ни слова и не сказав ни Заруцкому, ни Марине, государь собрался выйти и, лишь проходя мимо стоящего последним монаха с низко опущенной головой, что-то произнес на каком-то тарабарском языке. Если бы Федька знал латынь, он удивился бы еще больше, потому что государь сказал:
Падре Игнасио, вы не представляете, как я рад вас видеть!
Узнав, что Заруцкому с Мариной удалось бежать, я не отчаивался. Татары хорошие следопыты и должны настичь беглецов. На худой конец, если они избегнут Арслана, то должны наткнуться на войско Бутурлина, которое я специально отправил на такой случай. Но когда утром меня известили, что Михальский захватил Заруцкого и Марину, я вздохнул с облегчением. Мне с самого начала было ясно, что бояре в думе будут стараться преувеличить любой мой промах и преуменьшить успех. Особенно после того как я жестоко, по их меркам, наказал Салтыкова. И если бы Мнишек с сыном удалось бежать, никто бы и не заметил разгрома воровских казаков. Так что радость моя была неподдельной, а щедрость искренней. Чаша вина из царских рук это очень большая награда, даже боярам на пиру жалуют не из рук, а со стола. Плюс к тому сама чаша и деньги. Вельяминов немного кривился, глядя, как я раздаю добро. Будь мы в Москве, он нашел бы для такого дела посеребренные кубки, какими жалуют крымских послов. В принципе, в другое время я бы с ним согласился, но сегодня скопидомничать нельзя.
На пленных стараюсь не смотреть, делая вид, что они мне не интересны. Однако интерес у меня есть. Сейчас их разведут по разным камерам, и мы начнем следствие. Везти их в Москву пока рано. Там от боярских «забот» пленники и помереть могут безвременно, а мне это пока не надо. Все же взгляд нет-нет да и скользит по их согбенным фигурам. Справа стоит на коленях Заруцкий, связанный и окровавленный, но не сломленный духом, судя по взгляду. Интересно, как он оказался один, без сторонников и помощников? Должны же у него были быть верные люди… Марина стоит прямо, прижимая к себе ребенка, и пытается держаться с достоинством. Воренок по малолетству ничего не понимает, но куксится. Впрочем, это понятно: дети, они иногда как животные чуют недоброе. Кстати, мамаша его дама, скажем так, на любителя. Я ее раньше представлял себе больше по советским экранизациям «Бориса Годунова», где актрис приглашали весьма фактурных. Реальность же имела маленькие глаза, крючковатый нос и вообще крайне невыразительную внешность. Впрочем, поспешное бегство и отсутствие времени для прихорашивания из любой красавицы может сделать серую мышку. Ну, почти из любой, так что я понимаю, почему первый Лжедмитрий закрутил с Ксенией. Я бы на его месте не сомневался ни минуты. И уж точно между ним и этой шляхтянкой вряд ли могла случиться любовь; нет, там что-то иное. Там отношения с интересом.