Вовремя подошли, буркнул окольничий, провожая взглядом скачущего княжича. Вечор последний харч доели, мало у кого хоть горсть сухарей на сегодня оставалась. Как планировали, так и подошли, не согласился я, а вот то, что провизия закончилась, так это разбираться надо. То ли взяли мало, то ли жрали много, а может, и вовсе разворовали, сукины дети! Ага, Берии на нас нету, охотно согласился Никита.
Я на секунду завис от этого заявления, потом чертыхнулся про себя на глупую привычку мести языком, не думая о последствиях.
В посад заходить будем, продолжил Вельминов, или как? В посад? Ну да, крепость-то маловата. Чего мы там не видали? В поле станем подле города. Как прикажешь. Да предупреди своих и прочим полковникам передай, чтобы порядок соблюдали. А то знаю я их: только отвернешься они уже посадских баб за все места хватают. Ну что ты такое, государь, говоришь, усмехнулся Никита, мы же у тебя аки ангелы небесные. Во-во иже херувимы! Знаю я ваше благочестие и потому добром прошу.
Пока мы так беседовали, со звонницы Никольского собора зазвучал колокол, а через несколько минут нам навстречу выехала кавалькада из представителей местного начальства, а за ними местные жители гнали овец и везли на телегах припасы.
Не доезжая до меня нескольких шагов, Дмитрий Михайлович и его провожатые спешились и нестройной толпой двинулись мне навстречу. Сам воевода на вытянутых руках держал серебряное блюдо с умопомрачительно пахнущим караваем хлеба. Поскольку сегодня постились не только царские ратники, но и их непутевый государь, в животе моем сразу заурчало. Воспользовавшись возможностью, я тут же оторвал от каравая кусок и, макнув его в солонку, вгрызся в ноздреватую мякоть, прикрытую смачно хрустящей на зубах корочкой.
Хороший хлеб, похвалил я встречавших, дожевав свой кусок и с сожалением передав каравай Никите. Должно, только испекли? Старались, государь, ответил князь и хотел было бухнуться на колени, но я удержал его: Не надо, Дмитрий Михайлович. Великая честь тебя видеть, государь, глухо продолжал он, не прикажешь ли молебен отслужить? Прикажу, но позже. Сначала пусть люди поедят с дороги. Да и сам я, как видишь, грешным делом, проголодался. Этому горю легко помочь, поехали в город, попотчую. В баньке попаришься… Прости, князь, но в походе я ем, пью и отдыхаю последним. Так уж у меня заведено.
Говоря это, я внимательно смотрел на прославленного воеводу. До меня доходили вести, что Пожарский серьезно болен, но я до сих пор не подозревал насколько. Князь похудел, лицо его имело нездоровый цвет, а дыхание было тяжелым.
Как здоровье, Дмитрий Михайлович? Еще на одну войну хватит, государь. Вести от лазутчиков есть? Есть, как не быть. Не стал Владислав Смоленск осаждать, оставил там рать невеликую, а сам сюда идет с большой силой. И скоро ли ждать гостей? Через три-четыре дня будут. Так скоро? Поспешает, анафема. Три дня, говоришь? Успеем. Хочешь биться с ним? Хочу не хочу нет другого выхода, довольно они по нашей земле погуляли, пора и укорот дать! Маловато у тебя войска. Ничего, бывало и хуже. Может, в крепости встанешь? Нет, в поле лагерь поставим. Немного погодя скажу где. У тебя-то все готово? Что велено, все запасли. Порох, свинец, мука, крупа, сало и солонина, всего в достатке. Это хорошо. Как начнем лагерь ставить, пришлешь на работу здешних посадских. Сделаем, государь. Лесу запасли? Вот с лесом худо. Сколько смогли запасли, а за прочее не гневайся. Людишек маловато, а те, что есть, наги и босы от разорения. Ничто, будем посады ломать. Все одно жечь придется, а так хоть на дело пойдут.
План сложился в голове почти мгновенно. Узнав, что силы Владислава и Ходкевича куда больше тех, что ожидались, я решил встретить их у Можайска и измотать в сражениях. В поле их конница, конечно, страшная сила. Однако если окружить лагерь полевыми укреплениями, ее можно не опасаться, а пехота у поляков куда хуже моей. Сыграем на контратаках, а там посмотрим. Главное, с местом угадать.
Хотя чего тут гадать? Надо занимать эту проклятую Брыкину гору, чтобы не дать полякам снова повторить их маневр. Надо только решить, как будем ее укреплять. В нынешнее время укрепленный лагерь обычно представляет собой большой бивуак, окруженный возами вагенбурга. Но у меня возов мало, а потому из них будет только внутреннее кольцо на самой верхушке холма. Внешнее будет состоять из острожков, которые нам предстоит быстро построить. Сначала я планировал, что это будут пятиугольные бастионы, однако время поджимает, а людям надо будет дать отдохнуть перед сражением, так что будем строить простейшие прямоугольные редуты. Вал, перед валом ров, на валу частокол и батарея полевых орудий. Между редутами довольно широкие проходы, достаточные для проезда четырех всадников бок о бок. Чтобы сквозь них не прорвался враг, в глубине рогатки и пушки, заряженные картечью. Если понадобится, их можно будет быстро убрать и атаковать противника. Если поляки захотят нас окружить, то, помимо лагеря, им придется окружать и городские стены, а это совсем не мало, так что вряд ли у них получится. К тому же если дела пойдут плохо, крепость может прийти на помощь нам, а мы крепости. Если вздумают пройти между нами, то… царствие им небесное. Пушек у нас довольно, а перекрестный огонь страшная сила.
Лагерь будет устроен как маленький город. Палатки есть не у всех, но те, что есть стоят ровными рядами. Отдельно устроены отхожие места, отдельно места для приготовления пищи. Если кто вздумает гадить не там, где положено получит плетей. Если это случится рядом с водопоем, пусть лучше сам вешается. Вопрос на самом деле очень важный, дизентерия на войне страшнее картечи.
Острожки, выходящие на Смоленскую дорогу, я решил поручить московским стрельцам. В чистом поле они не слишком хороши, но в укрепленном лагере равных им нет. Каждый редут строят две сотни. Одна его будет оборонять, вторая стоять в резерве, на случай прорыва. На другой день поменяются. Так что у ратников был резон строить на совесть. Вооружены они по нынешним временам совсем недурно. У каждого стрельца есть фитильный мушкет, бердыш и сабля. Доспехов они обычно не носят, только у некоторых головы прикрыты шлемами типа морионов или кабассетов . Начальные люди отличаются от прочих протазанами и по моему настоянию у каждого есть один-два пистолета. Вообще, с вооружением стрельцов пришлось в свое время повозиться. Рядовые стрельцы ни в какую не желали менять привычные пищали на немецкие мушкеты. Хотя казалось бы в чем разница: и то и другое фитильное ружье, а вот поди ж ты… Лечить такой консерватизм пришлось переводом особенно упертых в засечные линии и приволжские крепости. Впрочем, остальные быстро сообразили, откуда ветер дует, и больше не стояли на пути прогресса. Я, кстати, тоже поумерил требования, а то ведь поначалу хотел всех кремневыми перевооружить. Однако подсчитав необходимые средства, быстро сделал вид, что меня не так поняли. Так что кремневые и немного облегченные мушкеты поступили на вооружение только стремянного полка, того самого, которым командует Пушкарев.
Скинув кафтаны, стрельцы дружно взялись за заступы, и когда появились первые телеги посадских, везущие бревна для частокола, рвы были уже вчерне выкопаны. Практически одновременно с ними в каждый острожек подвезли по три пушки. Поскольку эти позиции будут стационарными, обслуживать их назначены самые малоопытные пушкари. Еще по два орудия стоят в глубине каждого прохода между редутами. У них задача посложнее: в случае атаки противника фланкировать проходы, но вместе с тем быть готовыми выйти вперед для поддержки атакующей пехоты. Так что тут артиллеристы, прошедшие полный курс обучения. Самые же лучшие включены в состав конных батарей. Но это новшество до поры секрет.
Пока стрельцы насыпают вал, а посадские сколачивают большие щиты и вкапывают колья, пушкари готовят позиции для своих орудий и укрытия для пороха и иных припасов. Как это обычно бывает, и те, и другие, и третьи стараются всячески подначить друг друга. Иногда шутки переходят в открытую брань, но начальные люди быстро пресекают подобное, и до драки все-таки не доходит.
Где такое видано, бурчит чернобородый Семен, остервенело втыкая заступ в твердую землю, ратные люди, как последняя посоха, землю роют! Это же кому рассказать засмеют. Ладно тебе, ворчун, отвечают ему товарищи, привыкшие, что он вечно недоволен, радуйся, что не в солдаты попал. Они на учениях и не такое строят. Вот пусть бы и копали, раз такие привычные, не хочет униматься стрелец, немцам не вредно. Да какие же они немцы? Там из немцев разве только капралы, да и то не все, а так те же православные. В немецкой одеже ходят значит, немцы! Эй, краснокафтанные, вы скоро? крикнул молодой пушкарь, высунувшийся из-за только что прилаженного на место деревянного щита. Нам пушку ставить надо!
Вообще-то «краснокафтанные» звучит немного издевательски. Парадные красные кафтаны стрельцы носят только на смотрах и в караулах. В обычное время и на работах, они надевают простую одежду из некрашеного сукна. А сейчас и вовсе из-за жары разделись до рубах.
А кто вам, кромешникам, мешает? тут же огрызнулся Семен. Хотите, так ставьте!
Получив отпор, молодой артиллерист исчез, а вместо него высунулся капрал, командующий расчетом.
Кто это тут царевых пушкарей кромешниками называет? спросил он, подозрительно оглядывая работающих стрельцов.
Однако служивые проигнорировали вопрос, усердно копая землю и сооружая из нее насыпь вала. Капрал еще немного постоял, раздувая ноздри, но так ничего и не добившись, спустился вниз. Семен и его товарищи, довольно переглянувшись, хмыкнули в бороды, но громко смеяться не стали и продолжили работу. По правде сказать, черные кафтаны пушкарей были совсем не похожи на одеяния опричников царя Ивана Грозного, однако кличка эта прилепилась к ним намертво. Одних, помнивших, что кромешники разоряли не только бояр-изменников, но не брезговали и ничуть не виновными простыми людьми, это прозвание дико злило. Другие относились с