Мы так и сделаем, но при одном условии. Каком же? Вы останетесь здесь и больше не полезете в драку.
Чуть в стороне за боем с интересом наблюдала до крайности странная группа. Трое из них были одеты по-европейски и наблюдали за боем в зрительную трубу, по очереди передавая ее друг другу. Чуть поодаль сидел краснолицый толстяк в довольно замызганном кунтуше, поминутно прикладывавшийся к баклаге, а рядом с ним двое молодых людей, одетых как шляхтичи.
А что, пан Мондье, отвлек переговаривавшихся между собой французов толстяк, ведь, пожалуй, эти разбойники разбили пушки пана де Мара? Сколько раз вам говорить, месье Криницкий, немного раздраженно отозвался старший из них, коверкая польские слова, мое имя есть де Бессон! Впрочем, вы правы: артиллерия месье де Мара пока что приведена к молчанию. Посмотрите, воскликнул один из шляхтичей, оказавшийся Яном Корбутом, наши строятся для новой атаки! Держу пари, буркнул в ответ один из французов, что это наступление кончится тем же! Месье Бессон, второй шляхтич обратился к французу таким мелодичным голосом, что всякий признал бы в нем все еще одетую в мужской наряд прекрасную панну Агнешку, как вы думаете, наши одержат верх?
Француз фыркнул про себя от наивности вопроса, однако дамам полагается отвечать учтиво, и называвший себя де Бессоном сын парижского бакалейщика, слегка поклонившись, ответил:
Видите ли, мадемуазель, очевидно, что у герцога Иоганна Альбрехта весьма сильная позиция. К тому же им удалось ее недурно укрепить и вместе с тем замаскировать. Держу пари, что гетман пошел в атаку, не подозревая о том, что именно встретят его войска. Вы полагаете, что победят московиты? Я так не сказал, однако у них очень сильная артиллерия. Я бы даже сказал, совершенно неожиданно сильная. Вряд ли где в Европе есть армия, в которой столько полевых пушек, и к тому же их умеют так ловко использовать. А если у них кончится порох? В этом случае войска королевича, несомненно, одержат верх, отозвался француз и тут же добавил вполголоса: Боюсь только, что если дела пойдут таким образом, то солдаты у поляков кончатся раньше, чем порох у герцога.
Однако панна Карнковская больше не слушала его и, совершенно успокоившись, наблюдала за боем. Тем временем умильно улыбавшийся Криницкий отозвал в сторону Корбута. Надо сказать, что, судя по внешнему виду, дела у Янека пошли в гору. Возможно, старый пан Теодор Карнковский проявил щедрость к бывшему слуге, спасшему его дочь, а может, случилось еще какое чудо, но только кунтуш на парне был новый, равно как и сапоги с шапкой. Эфес его сабли блестел серебром, и вообще он производил впечатление человека зажиточного.
Ты что-то хочешь сказать, пан Адам? спросил молодой человек у толстяка. Посмотри туда, дружок, и скажи мне, что ты видишь? Где? Ах там… это гусары строятся для атаки. Да, я тоже так подумал, покивал головой Криницкий, а чьи это флаги над ними? Гетманские. Стало быть, это наши литовские гусары… задумчиво проронил старый забулдыга. Не пойму я, к чему ты клонишь? Янек, ты ведь мне как сын, начал тот издалека, я ведь всегда к тебе хорошо относился… Я знаю, пан Адам, и очень благодарен тебе за твое участие. Да что говорить, даже с этим разбойником Михальским ты меня познакомил, и хотя я чуть не погиб, но если бы не плен я бы не повстречался снова с панной… Ну вот, опять свернул на свою Агнешку… с досадой прервал его толстяк, я ведь тебе о серьезных делах толкую! Хорошо-хорошо, слушаю тебя. Ты знаешь, что оба сына пана Замостского служат в хоругви пана гетмана? И что с того? нахмурился Корбут, которому было неприятно упоминание об отчиме и его сыновьях. Там сейчас будет жарко, неопределенно проронил Криницкий, явно намекая на поле боя. О чем ты? Да ни о чем, а только на войне всякое случается. К тому же пан Замостский стар и других наследников у него нет. Господи Иисусе! перекрестился Янек. Уж не хочешь ли ты сказать… Я хочу сказать, что тебе нет ни одной причины переживать за пана Замостского и его отродье, а вот если Господь или дьявол приберут их черные души, то имение останется выморочным, и ты сможешь вернуть себе и свой фольварк, и, может, еще что-нибудь в придачу. Зачем ты так говоришь… Конечно, они дурно обошлись со мной, но, видит бог, я не желаю им зла. Тебе бы ксендзом быть, пробурчал пан Адам, а не шляхтичем. Неужто ты хочешь всю жизнь провести, прислуживая другим? Верни ты свой фольварк смог бы жениться на хорошей девушке и завести семью. А я бы на старости лет нянчил твоих ребятишек и благословлял бы судьбу, пославшую мне… ты ведь не оставишь без куска хлеба старого друга? Ну конечно нет, а только об этом рано говорить, фольварка-то у меня еще нет. Хотя… послушай, будь у меня состояние, я мог бы посвататься к панне Агнешке… Ну вот опять, нахмурился толстяк, наблюдая за пришедшим в крайнее возбуждение товарищем, я же тебе сказал, что жениться надо на хорошей девушке, а ты опять о панне Карнковской. Она-то тут при чем?
Тем временем поляки возобновили атаку. Поскольку немцы потеряли значительную часть своих копейщиков и почти всех мушкетеров, их усилили остатками венгров, выбранецкой пехотой и спешенными казачьими хоругвями. Однако смешиваться друг с другом ни те, ни другие, ни третьи не захотели, а потому наступали каждый своим отрядом. Чтобы у герцога не было соблазна сосредоточить свои силы на атакуемом месте, Ходкевич приказал Мартину Казановскому, отцу фаворита королевича, проявить активность и на другом фланге. Тот недолго думая соединил несколько хоругвей пятигорцев, литовских татар и казаков и послал их в атаку. Это не слишком решительное наступление было легко отбито несколькими пушечными залпами, и о нем можно было бы и вовсе не упоминать, если бы не последовавшие затем трагические события.
После того как на батарее навели порядок, и де Мар еще раз обстрелял русские редуты, польская пехота снова пошла вперед. Однако на сей раз противник не стал ждать, пока они подойдут поближе, а сразу принялся осыпать их ядрами. Кажется, московитские пушкари здорово набили руку, и всякий залп приводил к тому, что в рядах наступающих появлялись целые просеки. Но если немцы или спешенные казаки стойко держались под обстрелом, то выбранецкие всякий раз, когда рядом шмякался чугунный мячик, так и норовили бежать куда-нибудь без оглядки. Впрочем, польские командиры были прекрасно осведомлены о качествах своей пехоты и потому поставили за их спинами немногих уцелевших венгров. Те были злы на русских за погром, устроенный им у Вязьмы, и злы на выбранецких, что те бросили их тогда, и потому безо всяких сантиментов возвращали малодушных в строй, не стесняясь прибегать в случае надобности к оружию.
Когда наступающие приблизились к линии русских укреплений, пушкари перешли на картечь, и тем сразу же стало жарче. Каждый залп тяжелых чугунных пуль выкашивал целые ряды противника. Сраженные люди падали, шедшие за ними переступали через трупы, поскальзываясь в лужах крови и запинаясь о тела товарищей. Наконец им удалось приблизиться на верный мушкетный выстрел. Первыми начинали поляки, их пехота, как обычно, построена в десять шеренг. По команде командиров первые девять опускаются на землю, а последняя дает залп. Следом за ними поднимается предпоследняя и тоже стреляет. Таким образом на врага обрушиваются десять залпов подряд, а затем они должны бросаться в атаку. Однако, пока они приближались, русские пушкари подкатили к переднему краю еще несколько орудий, удвоив таким образом количество стволов. И едва выбранецкие отстрелялись накрыли их залпами.
Хуже всего было то, что польские пехотинцы были скверно обучены. Если венгры, у которых они позаимствовали эту тактику, после выстрела сразу же опускались на землю, всячески стараясь укрыться от ответного огня, то поляки остались стоять и приняли на себя картечные залпы в упор. Выдержать подобный огонь было уже выше их сил, и уцелевшие бросились в панике назад, сметая пытавшихся остановить их венгров. Впрочем, далеко не все последовали их примеру. Немцы и спешенные казаки хотя и понесли потери, но не растеряли мужества и ринулись вперед, подбадривая себя громкими криками. Стрельцы немедленно дали залп из пищалей, но яростно кричавшая толпа захлестнула редуты, и началась резня.
На наше счастье, они не перемешались между собой, а атаковали каждый свой редут. Немцам сначала удалось потеснить защитников своими длинными пиками, но русские, работая бердышами как дровосеки топорами, отсекали им наконечники, разрубали древки, иной раз отсекали и руки, державшие оружие. Наемники, лишившись своих пик, дрались обломками, хватались за шпаги и даже пытались отбирать у стрельцов их бердыши, но стрельцы, ловко действуя своим грозным оружием, скоро оттеснили врага за линию валов. Несколько хуже было со спешенными казаками. Надо сказать, что в казачьих хоругвях совершенно не обязательно служат казаки. Чаще это такие же поляки или литвины, как и те, кого набирают в гусары, просто не богатые, а потому вооруженные и экипированные по-казачьи, или, если точнее, по-татарски. Тем не менее оружием они владеют изрядно, о дисциплине представление имеют и потому являются опасным противником.
Поначалу бой шел с переменным успехом, но в какой-то момент им удалось ворваться внутрь редута и начать теснить отчаянно сопротивлявшихся стрельцов и пушкарей. Так случилось, что в этот момент я остался почти один. Никита и Корнилий бросились к своим ратникам, чтобы подготовить их к контратаке. Ван Дейк командовал артиллеристами, а я, оглянувшись, увидел, что рядом только Первушка да пара рынд с несколькими податнями.
Эй, Незлоб, окликнул я писаря, скажи честно страшно тебе?
Парень внимательно посмотрел на меня, отложил в сторону бумагу с пером и вытащил из ножен саблю.
Нет, государь, с тобой не страшно. Пошли, что ль? И то верно, хмыкнул я, давно хотел игрушку твоего тезки в деле опробовать, да вот как-то все случая не было. И это… допельфастеры мои держи, а то мало ли что.