Какое-то время она продолжала выкрикивать оскорбления в лицо Корбуту, но затем, видимо, окончательно исчерпав запас душевных и физических сил, осела на ковер и упала в обморок.
Пану Теодору уже не помочь, а мы еще живы! с сокрушенным видом сказал Криницкий. Хоть и дрянная она девка, а только не годится бросать ее здесь одну. Давай-ка, Янек, бери ее под руки и понесем к коню. Господь не без милости, может, и получится уйти от этой напасти.
Тем временем, обойдя месиво из человеческих и лошадиных тел, оставшееся после расстрела польской кавалерии картечью, панинские драгуны ударили в тыл легкоконным и панцирным хоругвям, наседающим на немецкую пехоту. Те, оказавшись между конной Сциллой и пехотной Харибдой, боя не приняли и попытались отойти. Однако к атакующим драгунам уже присоединились кирасиры с поместными, и яростно ревущая лава захлестнула отступавших. С другой стороны в них врезались рейтары Вельяминова, и все вместе они погнали своих противников прямо на отряд, собравшийся вокруг королевича.
Вашему высочеству нужно спасаться, хмуро буркнул Адам Казановский, обращаясь к Владиславу. Вздор, решительно возразил тот, надо пропустить наших мимо и ударить московитам по флангам. Не знаю, как им удалось совладать с гусарами гетмана, но сейчас они пожалеют о своем безрассудстве! Если таков ваш приказ, то я готов повиноваться, но ради всего святого, не участвуйте…
Однако королевич, не слушая его, уже пришпорил коня и, прокричав что-то своим воинам, повел их за собой. Внезапная контратака заставила русскую конницу замедлить движение, чем спасла многих жолнежей из отрядов Ходкевича и Мартина Казановского. Опрокинув поместных и драгун, гусары королевича лицом к лицу столкнулись с кирасирами, идущими в атаку под знаменем Иоганна Альбрехта. То, что случилось дальше, было больше похоже на рыцарский роман, а не на реальную историю. Но еще много лет спустя немногие оставшиеся очевидцы рассказывали о случившемся, добавляя все новые и новые подробности.
Когда началась атака на польский лагерь, ратники из полка русских перебежчиков, как и все, схватились за оружие и приготовились к бою. Однако время шло, но никаких приказаний они так и не получили. Формально русские входили в отряд королевича Владислава, но он то ли забыл о них, то ли посланный им гонец не добрался до его подчиненных.
Что делать-то будем? глухо спросил Трубецкой у стоящего рядом Шуйского. Надо бы к королевичу идти, нерешительно ответил тот, подозрительно озираясь. Он с гусарами уже в поле. А надо ли? Ты чего это, впился в него взглядом Шуйский, али изменить надумал? С чего ты взял, усмехнулся Юрий Никитич, и в мыслях того не было. Только если нас не звали, так чего торопиться? Как бы потом крайними не оказаться! А ты с Шеина пример бери, никуда не лезет, ни о чем не печалится, и случись что, никто с него ничего и не спросит. Когда-нибудь спросят! Ох ты, легок на помине!.. с легким удивлением воскликнул Трубецкой, увидев, как из шатра вышел полностью снаряженный боярин и сел на подведенную холопами лошадь. А кто это с ним, подслеповато прищурился Шуйский, не разгляжу отсюда… никак Ртищев! Он самый, и однорукий его с ним. Ох, зря их королевич с собой взял, всю дорогу воду мутят, песьи дети!
Тем временем прославленного воеводу окружили ратники, очевидно, спрашивая, что делать. Михаил Борисович, по обыкновению, отвечал уклончиво, но громко как видно, стараясь привлечь к себе внимание. Когда вокруг собралась достаточно большая толпа, дьяк Ртищев неожиданно вытащил из-за пазухи свиток бумаги и принялся громко читать. Удивленные Трубецкой с Шуйским подъехали ближе и с изумлением поняли, что это грамота от выбранного на соборе царя Ивана Федоровича, сиречь герцога Мекленбургского.
Объявляю всем своим подданным, что ради христианского милосердия и с тем, дабы прекратить на веки вечные всякие распри в царстве нашем, дарую всем полное прощение за все винности вольные и невольные, яко не бымши. И именем Бога Всемогущего клянусь опалы ни на кого не накладывать и вотчин в казну не отбирать, чины и пожалования от прежних царей признать и службой им не попрекать… Измена, взвизгнул Шуйский, вяжите их! Цыц, анафема! сурово отозвался бородатый ратник в тегиляе и мохнатой шапке. Дай дослушать, чего царь обещает. Да какой он царь? возмутился князь. Его воровские казаки да шиши лесные выбрали… А твоего родича и вовсе холопы в толпе на царство кричали, усмехнулся бородатый, сказано тебе помолчи!
Шуйский схватился было за плеть, но его руку вовремя перехватил Трубецкой.
Ты что, ополоумел?! Да как же это… Да так! Давно среди наших письма прелестные ходили, в коих прощение обещалось. Только ты да Салтыков ничего не видели и не слышали, а теперь, когда королевич бит, так и вовсе… Да где же бит! Вон сколько войска у нас, да еще подмога из Литвы идет! Дурень! Ты что, не слышишь, как пушки герцогские польский лагерь ломают? Самое время решать. Что решать? А решать надо сам ли ты к царю на поклон пойдешь, или тебя связанного поволокут! Как это? А вон глянь, как Салтыкова тащат, указал ему князь на окровавленного Ивана Никитича, которого тащили двое дюжих холопов, его родичи умышляли убить государя Ивана Федоровича, ему теперь прощения не видать. А вот с тобой еще не ведомо… Не могу я так, замотал головой Шуйский, не наш он царь, не православный! Тогда беги, без особого сочувствия посоветовал ему Трубецкой. Может, за ради твоей службы королевич греческую веру и примет. Изменник! Беги ужо, отмахнулся князь, а то передумаю, да велю в железа? заковать…
Хотя идея о переходе на другую сторону пришлась по нраву далеко не всем, большинство ратных людей ее поддержали. Уж больно несладок был хлеб на чужбине, а войско нового русского царя на деле показало, кому Господь покровительствует, а кто пришел на Русскую землю по наущению нечистого. Объединившись вокруг Шеина и Трубецкого, они забаррикадировались в своей части лагеря и принялись палить во вчерашних союзников. Защитникам лагеря и без того приходилось несладко, а при известии об измене у многих просто опустились руки. Одни бросились в панике бежать, другие надеялись сдаться на милость победителей, и лишь немногие попытались пробиться с оружием в руках к своим товарищам.
Узнав о замятне в польском стане, командовавший стрельцами Пушкарев приказал усилить натиск, и лагерь вскоре весь оказался в руках победителей. Стрельцы и солдаты тут же взяли его под охрану, не забывая обшаривать разбитые возы в поисках чего-либо ценного. Обезоруженных и частенько раздетых пленников построили в колонну и быстро угнали подальше от греха в Можайск. На новоявленных союзников поначалу поглядывали с подозрением, но вскоре с обеих сторон нашлись знакомцы и даже родственники. Поскольку о царском прощении было объявлено вслух, то и повода для вражды не оставалось. Недавние противники принялись обниматься, вспоминать былые времена и даже втихомолку пускать по кругу баклажки.
Чернобородый Семен еще прихрамывал и потому не мог участвовать в бою, однако пропустить сбор трофеев не мог, и как только сражение окончилось, направился в захваченный лагерь. Увы, самые богатые шатры уже были под охраной, и поживиться там чем-нибудь стоящим возможности не было. Оставалось только обшаривать убитых или пристанища ратников попроще. Однако время шло, и, несмотря на все старания, ничего стоящего ушлому стрельцу не подворачивалось. Ни денег, ни драгоценностей, ни украшенного златом-серебром оружия у обысканных им покойников при себе не было. Так бы и остался добрый молодец без добычи, но попался ему покосившийся шатер, стоявший чуть в стороне от прочих.
Осторожно заглянув в него и увидев раскиданные по полу вещи, Семен поморщился. Похоже, что тут уже кто-то побывал, и самое ценное уплыло из рук. Впрочем, некоторые вещи были недурны, и стрелец решил, что на безрыбье и рак рыба. Быстро покидав в кучу сваленную на пол одежду, среди которой были и расшитые богатым галуном кунтуши, и рубашки тонкого сукна, и много чего еще, он на секунду задумался, из чего сделать узел. Потом взгляд его упал на лежащий у стены богатый плащ, подбитый собольим мехом. Довольно осклабившись, Семен потянул находку к себе и едва не окаменел от ужаса под плащом лежал покойник!
Впрочем, быстро придя в себя, стрелец тут же осмотрел свою находку и остался доволен. Этого мертвеца еще никто не ограбил, и вся добыча по праву принадлежала ему. Богатый кафтан, расшитый золотом и с драгоценными каменьями в пуговицах, соболья шапка, украшенная павлиньим пером, сапоги с серебряными подковами и, самое главное, увесистый кошель быстро перекочевали внутрь узла. Снаружи Семен обернул свою добычу вещами поплоше и, оставшись довольным делом своих рук, собирался было уже покинуть шатер, как вдруг снаружи послышались голоса. Чертыхнувшись, стрелец спрятался за ширмой и, приготовив нож, замер в ожидании.
Вот этот шатер, Савушка, пробурчал бородатый ратник в лохматой шапке и тегиляе, показывая его рейтару. Уж не знаю, на что он тебе сдался, но, как уговаривались, показал. Спаси тебя Христос, дядюшка, уныло поблагодарил тот, оглядывая творящийся вокруг разор. Только нет тут никого. Да, видать, как дело худо стало сбежали они. Старый Карнковский-то стреляный воробей, его на мякине не проведешь… ой, да вот он! Кто, дядюшка? Дык Федор Карнковский, бывший деритский воевода. А чего это он мертвый, что ль? Да уж не живой. Порубленный? Да нет, целый. Не иначе как призвал его к себе Господь! А где же дочка-то его? Да кто ее знает… сбежала, должно. Тьфу ты, напасть еще… Послушай, ты так и не рассказал, какого лешего она тебе занадобилась, али за нее награду обещали, али еще на что? Занадобилась, буркнул в ответ Савва. Погоди-ка, а может… она тебе по нраву пришлась? Может, и так. Ну, это неудивительно, девка видная, хоть и беспутная. Полегче, дядюшка, я на ней жениться хочу. Да ты что, ополоумел? Она же коханка королевича, как это по-нашему-то… полюбовница распутная.