Отдельный регимент составляли стрельцы и рейтары Аникиты. На полноценные роты их все равно не хватало, разбавлять их местными смысла также не было, поэтому они стали моей личной охраной. Ну а что, вид непривычный, языка не знают, по крайней мере, пока.
Вернувшись вечером в замок, я привычно отдал поводья конюху, дал, как обычно, распоряжения и уже собрался идти к себе, как вдруг вспомнил, где я уже видел эту рожу. В смысле конюха. Именно ему я кричал ночью «полцарства за коня». А еще я вспомнил, что зовут его Михель, он сирота и хочет жениться, но кандидатуры подходящей нет, ибо беден добрый молодец как церковная мышь. Это не считая того, что рылом не вышел и не особенно умен. Вы спросите, откуда я все это знаю? Привычка у меня такая еще со времен Дарлова все обо всех знать. Там поговоришь, там похвалишь, там посочувствуешь. Доброе слово и кошке приятно, не только прислуге, так что у меня много информаторов.
Михель! Я тебе вчера что сказал? Когда, ваша светлость? Когда коня требовал? Полцарства за коня, ваша светлость. Ну и где ты был до сих пор, дурья башка? Полцарства не такой товар, чтобы дожидаться, пока ты за ним придешь. Пришел бы утром были бы у тебя свои полцарства. Глядишь, и жениться можно, а теперь что? Кончились у меня все полцарства, что ты будешь делать. Грешно вам, ваша светлость, смеяться, забубнил Михель, а на глазах слезы.
Пожалуй, я перестарался, ободряюще потрепал его по щеке и тихо сказал на ухо:
Не огорчайся, парень. Полцарства у тебя не будет, не годишься ты для этого ремесла, а вот жену я тебе найду, уж будь уверен.
Я уходил, а бедолага Михель стоял и хлопал глазами, глядя на золотой гульден в ладони, который я ему сунул. Впрочем, далеко уйти мне не удалось: в ближайшем коридоре на мою светлость просто налетел посыльный от герцогской четы Иоганна Альбрехта и Маргариты Елизаветы дескать, их светлости желают видеть. О как!
Дело, по которому меня хотели видеть родственники, было весьма интересным. Ее герцогская светлость обвиняла одного из моих людей в циничном совращении ее горничной. Заплаканная горничная прилагалась в качестве вещественного доказательства. Надо сказать, моя кузина, очевидно опасаясь за нравственность супруга, держала в ближней прислуге лишь отменно некрасивых представительниц прекрасного пола. Представленная горничная исключением не была, формы еще более-менее, но вот личико совершенно лошадиное. Нет, ну правда, у моей кобылы посимпатичнее будет. Я задумчиво оглядел жертву распущенности моей свиты и спросил кто же польстился на этот образец «чистейшей красоты»? Ответ меня не то чтобы удивил…
У этого вашего офицера совершенно варварское имя Anisim! прошипела моя кузина, как заправская кобра. Как, впрочем, у всех ваших варваров-московитов!
Надо сказать, я поверил сразу же. С тех самых пор, как в состав моего отряда вошли бывшие каторжники, я моментально уступил звание первого сердцееда бывшему пушкарю. Трудно сказать, что привлекало всех встречных и поперечных женщин в этом невысоком и начинающем лысеть, плохо одетом и не знающем языка мужичке, но факт, как говорится, налицо. Где бы мы ни останавливались, в лесном хуторе или большом городе, этот секс-террорист находил жертву своей неистовой сексуальности. И горничная моей кузины Гертруда была как раз во вкусе этого доморощенного Казановы, в смысле было бы за что подержаться, а «с лица воду не пить». Ну и что прикажете делать?
Йорген, голубчик, обратился я к лакею. Пригласи-ка сюда господ Аникиту, Анисима, ну и Клима заодно, чтобы два раза не бегать.
Мои офицеры вскорости явились и отвесили церемонный поклон мне и моим кузенам. В смысле Клим по-европейски помахал, склонившись, шляпой, а русские изобразили поясной поклон.
Кайся, грешник, обратился я к Анисиму без обиняков. Не ведаю за собой никаких грехов, герцог-батюшка! пошел в отказ стрелецкий полусотник. А это что? показал я на Гертруду. Лишил девку чести и в кусты! Поклеп, герцог-батюшка! Любились было дело, не отпираюсь, а чести там никакой и не было! То есть как это не было? Ты что же это, курицын сын, хочешь сказать, что у моей, можно сказать, сестры прислуга порченая? Сказано тебе девка, значит, девка! Была в смысле, ну пока ты…
Аникита с Климом только что не ржали, наблюдая за тем, как их товарищ выкручивается из неожиданной западни. Ничего-ничего, из этих цепких лапок еще никто не вырывался!
Значица, так, урону герцогской чести допустить никак нельзя, а потому ты, разгильдяй этакий, на сей девице женишься и грех свой прикроешь! Да как же это, герцог-батюшка! Она веры-то лютеранской! Ой, беда-то какая! А ты к ней, когда под подол лез, неужто разницы не приметил? Да какая уж там разница! А раз никакой женись, вот и весь сказ. А я потом Константинопольскому патриарху грамотку отпишу, пусть он тебе, ироду, епитимью назначит. Да женатый он! пришел на помощь Анисиму Аникита. Вот тебе крест, пресветлый князь, был я у них на венчании. Оно хоть и не по чину мне, а случилось так. Все честь по чести было, и поп, и венчание, и аналой в церкви!
Вот это препятствие так препятствие, тут и патриарх с папой не помогут. То есть мне-то было в принципе параллельно где она, Москва с законной женой? Но для коренных обитателей семнадцатого столетия это было совершенно непреодолимое препятствие. А тут еще Гертруда высунулась.
Ваша светлость! горячо заговорила она. Вы уж простите меня, а только если вы хотите отдать меня замуж за этого человека, то помилуйте. А что так? Не понравился? Ах, ваша светлость, он чужак здесь, и вера у него другая, да и ведь он с вами в поход уйдет, а мне что, одной оставаться? (Блин, а ноги раздвинуть тебе эти обстоятельства не помешали!) Чего она говорит? встревоженно поинтересовался у Клима Анисим. Жалуется на тебя, обалдуя! немедленно ответил я. Старался, говорит, ты плохо, так что просит ослобонить, не хочет всю жизнь маяться.
Тут уж Аникита с Климом не выдержали и заржали, как стоялые жеребцы. И то правда когда еще будет случай высмеять въедливого и острого на язык полусотника.
Герцогиня, решившая, что смеются над ней, разразилась громкими криками, а я опять поманил Йоргена и велел позвать конюха Михеля. Когда крики поутихли, я обратился к Гертруде:
Скажи мне, добрая… кхм, девушка, ты знаешь конюха Михеля? Знаю, как не знать, ваша светлость. Ну и как он тебе? Ваша светлость, но он гол как сокол. А если я скажу тебе, что у него в Стрелице жил, ну, скажем, двоюродный дед, который недавно умер и оставил ему крепкий дом и десять моргов земли? Уж коли так, да если еще и служба за ним останется, я скажу, что лучше жениха и не надо. Парень он смирный, набожный, работящий и непьющий. Чего еще-то? И вправду, чего еще? Да вот и он, кстати. Михель, дружок, скажи мне, нравится ли тебе Гертруда?
Склонившийся в поклоне Михель несколько подзавис от вопроса, но природная обстоятельность взяла верх, и он ответил:
Она хорошая девушка ваша светлость! Она никогда не смеялась надо мной, как другие девушки, служащие у госпожи герцогини. Как ты думаешь, из нее получится хорошая жена? Думаю, да, господин герцог, но вряд ли она выйдет за меня, ведь я беден. Ну, не так уж ты и беден. Еще утром у тебя почти было полцарства, хмыкнул я и сказал, уже обращаясь к герцогине: Милая кузина, я полагаю, мы можем уладить это недоразумение. Мой человек нанес урон репутации вашей девушки, значит, мой человек на ней женится! Ну а то, что это будут два разных человека, это такие пустяки! А Михель ваш человек? Да, он мой конюх, у него есть дом под Стрелицем и десять моргов земли. А на свадьбу я подарю ему коня, да вот хоть этого, ответил я и показал рукой в окно. Надеюсь, вы также не оставите свою любимую горничную без приданого?
Когда я собирался было уходить, кузен Иоганн Альбрехт, немного стесняясь, сказал мне в спину:
Милый кузен, мне, право, неловко вас беспокоить, но лошадь, которую вы подарили конюху на свадьбу, моя. Да, я знаю, кстати, а как вы думаете, кто действительно подарил Михелю дом и землю?
Это была веселая свадьба, на ней гуляла вся замковая прислуга. Герцогская чета и я оказали честь своим присутствием, а стрельцы поразили всех своей плясовой в честь молодых. Приятно причинять людям добро, да вот как-то редко получается. Век, может, такой жестокий?
Но ни одно доброе дело не может остаться безнаказанным! Именно тогда я окончательно убедился в правоте этого древнего утверждения. Когда я после свадьбы немного хмельной поднялся к себе в покои, меня встретила Гертруда, вся увитая цветами. Ну кто же знал, что в Мекленбурге все еще есть право первой ночи, а эта сволочь гюстровский кузен уступит ее мне!
Против обыкновения, следующим утром мы с семьей кузена завтракали вместе. Вообще, Маргарита Елизавета старалась ограничить наше общение по максимуму, делая исключение, лишь когда хотела закатить скандал. Но этим утром скандала никакого не ожидалось напротив, кузены смотрели на меня вроде бы доброжелательно.
Как вам почивалось, дорогой кузен? почти вежливо спросила меня Маргарита Елизавета. Прекрасно, лучше и быть не может, буркнул я в ответ. Рад за вас, добавил масла в огонь моего плохого настроения кузен. Все-таки эти старинные обычаи суть пережитки и варварство, задумчиво проговорила герцогиня. Мы живем в просвещенном семнадцатом веке, а соблюдаем какие-то ужасные, просто гадкие обычаи. Ну, дорогая, все не так плохо. Прогресс берет свое, и нравы повсеместно улучшаются. Еще каких-то полсотни лет назад сеньору действительно было необходимо проделывать эти непристойности. Сейчас же перед брачной ночью достаточно просто возложить руку на невесту в знак власти и положить платок в качестве подарка.
Так, я не понял! Я что, не должен был… Кузен, suka, a ranshe raskazat?..
Иоганн, дорогой мой, вы что-то плохо едите, вам нездоровится? Доктор мне… завтракать… запретил… Говорит, что ножом и вилкой мы копаем себе могилу. Шарлатан проклятый!