Проскакав остаток ночи и половину следующего дня, делая остановки, лишь чтобы пересесть на заводную лошадь, мы остановились на привал. Не знаю, когда пан Муха-Михальский обнаружит, что случилось в его тайном убежище, и что при этом подумает, а только сдается мне, что лучше во время этого быть где-нибудь в другом месте.
Я надеялся уйти от лисовчиков как можно дальше и вернуться домой через Польшу. В конце концов, на мне не написано, что я герцог Мекленбургский, а в лицо меня знает не так много поляков. Можно, конечно, было попробовать податься ближе к Москве, а оттуда уже вернуться в Новгород, но по здравом рассуждении я отмел этот план. Шансов, что меня в моей рейтарской форме поднимут на вилы селяне, было куда больше, чем что я встречу Аникиту с Анисимом и они помогут мне в благодарность за прежнее.
Отдохнув немного и наскоро перекусив, я прежде всего обшарил седельные сумки. Как я уже говорил, в одном из свертков была винтовальная пищаль. К сожалению, это было единственное огнестрельное оружие, оказавшееся при мне. Ну, нет так нет, а что с холодным оружием? Увы, если не считать захваченного оружия лисовчиков, все, что у меня было, это шпага Болеслава, которую я ему когда-то подарил. Приглядевшись, я понял, что это та самая шпага, которой я, точнее принц до моего попадания в его тело, убил несчастного Рашке-младшего. «Вот черт, подумалось мне, я опять в лесу с этой чертовой шпагой, только нет ни Фридриха, ни Марты, ни пистолетов с аркебузой». Но времени предаваться скорби не было, и, немного передохнув, я решил, что пора ехать дальше, но, посмотрев на литвина, понял, что с ним что-то не так. Лицо Казимира посерело, и его, кажется, лихорадило. И что теперь делать с раненым лисовчиком везти его привязанным к седлу? Милосерднее было бы просто убить. Бросить здесь? Но теперь он мой человек. «Ни одно доброе дело не должно остаться безнаказанным», подумалось мне, и я пошел рубить жерди, чтобы соорудить нечто вроде носилок. Работая, напряженно думал, куда же направить свой путь дальше. По моим прикидкам, мне следовало пройти севернее Смоленска, где сейчас стояла королевская армия. Особо встречаться с ними мне не хотелось. Пусть меня не опознают, но одинокий немец с лошадьми может вызвать недоуменные вопросы, а то и желание ограбить. Увы, карты у меня не было, впрочем, карт в моем понимании в это время вообще почти нет. Нарубив жердей, я стал сооружать носилки, которые привязал меж двух заводных лошадей. Получилось довольно неказисто, но вполне надежно. Взгромоздив на них раненого, я собрался было следовать дальше, но тут меня окружили гайдуки во главе с каким-то богато одетым паном. Надо было что-то делать, и я не нашел ничего лучшего, как выхватить шпагу и закричать во все горло на ломаном польском:
Опять вы, проклятый московит! Не подходите, я вам живым сдаться!
Очевидно, мои крики озадачили гайдуков, а может быть, позабавили, и они не стали меня сразу убивать. Тем временем командовавший ими шляхтич подъехал ко мне и довольно учтиво и на хорошем немецком спросил:
Кто вы, господин, и что здесь делаете? Боже мой, вы не московит? отвечал я ему взволнованным голосом. Неужели вы не из этих ужасных дикарей! Ну конечно нет, они же не знают человеческого языка. Господи, хвала тебе, я спасен! Кто вы такой и что здесь делаете? повторил он. Да, конечно, меня зовут Иоганн фон Кирхер. Я служил в регименте пана Остророга, а потом так случилось, что мне пришлось покинуть этого славного и доброго господина, и я отправился с несколькими товарищами сюда в надежде поступить в королевское войско. Но, к несчастью, мы заблудились, а потом на нас напали эти ужасные московиты. Они были большие, просто огромные, с большими бородами, и они всех убили, я и мой спутник чудом спаслись. Что же, мы отправляемся сейчас в лагерь его величества и можем взять вас с собой, доброжелательно отозвался шляхтич. Меня зовут Якуб Храповицкий, шляхтич герба Гоздава, я поручик в панцирной хоругви его милости коронного гетмана. А кто этот раненый, за которым вы так ухаживаете? Этот несчастный был ранен во время нападения разбойников, пан Якуб. Мы с ним единственные спаслись, но он тяжело ранен. Как его зовут? Кажется, Казимир, я почти не знаю его, мы просто вместе ехали к месту службы. Он шляхтич? Я не знаю, он христианин, я тоже… Вы интересный человек, господин фон Кирхер, ваше поведение не слишком похоже на повадки рейтаров. Нет, пан Храповицкий, я артиллерист. Вот как, а ольстры на лошади? О, мой добрый пан, это не моя лошадь, а моего погибшего друга. Вот он был рейтаром, а я всего лишь пушкарь. Мы не такие, как рейтары, это они в своего противника стреляют, бросаются на него с палашами, топчут копытами. А мы люди кроткие и незлобивые. Раз уж нам не получилось разорвать человека ядрами, то вполне можем проявить и христианское сострадание.
Услышав мои рассуждения, шляхтич невольно рассмеялся.
Понятно, а отчего вы решили, что мы московиты? осведомился пан Якуб. Нежели, по-вашему, мы похожи на варваров? О добрый пан Якуб! сокрушенно отвечал я ему. Нападение этих ужасных бородачей настолько потрясло меня, что они мне чудятся под каждым кустом. К тому же уже несколько дней я не спал, и, право, нет ничего удивительного, что не могу отличить одних от других. Да уж, выглядите вы неважно, но успокойтесь: ваши злоключения подошли к концу. Скоро вы будете среди друзей, и я не сомневаюсь ваши способности артиллериста будут востребованы. Во всяком случае, у вас будет возможность предложить свои услуги королю Сигизмунду. Его величество здесь? удивленно спросил я. Да, и вы скоро его увидите. Пан Храповицкий, прошу прощения, но, как я уже говорил, мы с моими покойными спутниками немного заблудились. Не будете ли вы столь любезны сказать: «здесь» это где?
Выслушав меня, шляхтич оглушительно расхохотался.
Здесь это в Смоленске, дружище! Надеюсь, артиллерист из вас лучше, чем географ!
«Да уж, запутал следы», подумалось мне. Вот ведь действительно из огня да в полымя! Хотя какая разница? Я ведь все равно собирался выбираться на запад. Ну, представят меня польскому кузену, так на мне же не написано, кто я такой. Вряд ли меня опознают, а там мало ли? В цене не сошлись с работодателем. Чем не причина вернуться в Германию?
На следующий день мы вступили в древний Смоленск. Город, выдержавший полуторагодичную осаду польскими войсками и взятый, лишь когда силы гарнизона совершенно истощились, представлял весьма печальное зрелище. Большинство домов носило следы пожаров и разграбления. Местных жителей мало, и те старались не попадаться победителям на глаза. Победители, впрочем, тоже сильно пострадали во время осады. Если бы не героическая оборона жителей Смоленска, поляки, скорее всего, давно были бы в Москве. И кто знает, смогли бы наши предки организовать первое и второе ополчения в этом случае? Впрочем, король Сигизмунд не терял надежды на захват русской столицы и спешно пытался сформировать новую армию. Поэтому вокруг его ставки крутилось немало разного рода авантюристов, стремившихся подороже продать свою шпагу.
Пан Храповицкий, если забыть о том, что он поляк и мы в состоянии войны, был весьма славным малым. Он принял меня со всем возможным радушием и настоял, чтобы я и в Смоленске погостил у него, на что я с удовольствием согласился. Дом его действительно был полной чашей, особенно на фоне разоренных окрестностей, а повар просто великолепен. Кроме того, пан Храповицкий взял на себя труд представить меня королю. Случилось это вскоре после приезда. Пан Якуб доложился великому гетману литовскому Яну Ходкевичу о результатах своего патрулирования, и он, сочтя их интересными, отправился к королю, прихватив с собой Храповицкого, а тот, в свою очередь, меня.
Его величество, выслушав своих военачальников, обратил наконец свое монаршее внимание и на вашего покорного слугу.
А кто этот молодой человек? Ваше величество, позвольте представить вам Иоганна фон Кирхера. Этот немецкий дворянин следовал с товарищами, желая поступить на службу вашему величеству. Увы, разбойники-московиты напали на них, и господин фон Кирхер единственный, кому удалось спастись. Проклятые схизматики, проворчал король, если дело пойдет так и дальше, я никогда не соберу армии. Кто вы, молодой человек, рейтар или пехотинец? Я артиллерист, ваше величество. Вот как? Это очень хорошо, артиллеристы мне нужны, но вы еще довольно молоды… Если ваше величество сомневается в моих умениях, то всегда можно устроить мне экзамен. Что же, это может быть любопытным. Мы с удовольствием проэкзаменуем вас, молодой человек. Кстати, откуда вы родом? Я сирота, ваше величество, мои покойные родители родом из Померании, там я и вырос.
Экзамен не заставил себя ждать: уже на следующий день к дому, занимаемому добрейшим паном Якубом, явился нарочный с требованием ко мне явиться в королевскую ставку на предмет участия в испытании.
Неподалеку от города был устроен полигон. Несколько самых разнообразных пушек были выстроены в ряд. Перед импровизированной батареей расстилалось поросшее там и сям кустарником поле, в конце которого были сооружены мишени. Как выяснилось, я был не единственным экзаменуемым кроме вашего покорного слуги еще несколько артиллеристов показывали свое искусство его величеству. Просто это мероприятие было запланировано давно, а мне посчастливилось попасть в Смоленск прямо перед ним.
Сначала свое мастерство продемонстрировал довольно пожилой немец с парой учеников, которые звали его господином Вольфом. Хотя пристреливались они довольно долго, но цель поразили. Король Сигизмунд милостиво кивнул в знак того, что он доволен.
Следующим соискателем был итальянец маэстро Пелегрини и его ученики. Сам маэстро был мужчиной в самом расцвете лет. Высокий горбоносый красавец с копной завитых волос, оказавшейся впоследствии париком, довольно крикливо одетый. Последнее, впрочем, на фоне польской шляхты было не слишком заметно. По его знаку ученики зарядили и навели большую пушку на деревянный щит, изображавший мишень. После чего маэстро танцующим шагом подошел к орудию и, проверив, все ли в порядке, поднес фитиль к затравочному отверстию. Пушка выстрелила, и ядро, прошелестев в воздухе, ударило в край щита, подняв кучу щепок. Результат был настолько превосходным, что у меня невольно возникло сомнение а не пристрелял ли итальянец пушку заранее? Его величество и окружавшие его прихлебатели похлопали в ладоши в знак восхищения.