И что, твой десятник действительно такой, что может съесть? О, еще как, пан Войкович и не такого, как я, съест и не поперхнется! И много ли ты хочешь за мой пистоль? Не знаю, а только того сухаря, что показала ваша милость, маловато. Такого славного сухаря маловато за зачуханый пистолет? Да вы, как я погляжу, тут в Кремле совсем зажрались! Грех смеяться вашей милости, а я уже три дня ничего не ел! Врешь, максимум два, для трех у тебя морда больно лоснится. Неудивительно, что твой десятник хочет тебя съесть. Ладно, как я понимаю, ты и твой десятник тащили меня внутрь, когда я прорвался к вам на возке с сухарями? Так и есть, ваша милость! И чего же вы утащили мои пистолеты, а не мешок с сухарями из возка? Я хотел, точнее пан Войкович мне велел, но мне не удалось. Поэтому пан Войкович сильно на меня разозлился и сказал, что непременно убьет меня, если я не добуду съестного. Любопытно, а ты видел, куда утащили этот возок? Конечно, как и все, что удавалось раздобыть в вылазках, в кладовые посольского приказа, только его хорошо охраняют. Кого его? Посольский приказ, конечно. А как ты думаешь, если там случится пожар, продовольствие будут спасать? Конечно, будут. И, наверное, там случится суматоха, в которой ловкий человек сможет поживиться?
Сказанное мной потихоньку проникло в не слишком обремененную мозгами голову, и взгляд его загорелся. Пока мы говорили, я успел хорошо разглядеть незадачливого продавца моего пистолета. Пожалуй, он не был «крысомордым», просто лицо его сильно осунулось, а голод придал глазам бегающее выражение. Потертый кунтуш был с чужого плеча, или же его хозяин сильно похудел за последнее время. В другое время я, может, даже пожалел бы незадачливого гайдука, но сейчас просто и незатейливо ударил его под дых и, пока он разевал рот, отобрал пистолет, пороховницу и сумку для пуль.
Еще раз встречу убью! посулил я убогому. Совет, который я тебе дал, сможет при некоторой удаче спасти твою трижды никчемную жизнь, а теперь проваливай, пока я не передумал.
Выйдя из переулка первым, я продолжил свою прогулку, отдаляясь постепенно от палат. В этой части Кремля, очевидно, прежде жили бояре, приближенные к царю. Во всяком случае, застроены они были именно теремами с большими дворами и высокими воротами. Поглядев на эту средневековую «Рублевку», я собирался было уйти, но обратил внимание на паренька, с трудом волокущего кувшин на перевязи. В таких кувшинах обычно, как это ни странно, носили воду. То есть странно это было для меня, привыкшего, что по воду ходят с ведрами, а для жителей нынешней Руси это было совершенно обычным делом. Несущий воду парень, как видно, совершенно выбился из сил и в изнеможении присел, придерживая руками свою ношу. Не знаю, что меня дернуло заговорить с ним, но я спросил его:
Умаялся?
Тот, видимо только что заметивший меня, вздрогнул и, не ответив, лишь коротко кивнул. Приглядевшись к нему внимательнее, я увидел, что он невысок ростом, одет нельзя сказать чтобы богато, но вполне прилично. Лицо его было не то чтобы глуповатым, скорее выдавало человека не слишком сообразительного. И слишком голодным он не выглядел.
Куда путь держишь, добрый молодец? вновь спросил я его. Домой иду, чуть испуганно отвечал он мне. Ты здесь живешь? У дядюшки, последовал такой же короткий ответ. Ну ладно, иди, потерял я интерес к немногословному собеседнику. Иду, с готовностью отозвался тот и сделал попытку подняться на ноги, подхватив при этом кувшин, но тут же со стоном опустился обратно и неожиданно жалобно сказал: Ноги болят! Куда же тебя понесло, такого колченогого? Водицы матушке набрать, последовал ответ. А что, больше некому? Холопы дядюшкины нерадивы и если он не повелит, то и шагу не ступят. Да еще прекословят всяко и ругаются неподобно, когда он не слышит, со вздохом поведал мне незадачливый водонос. А дядя хоша и не откажет, а потом, бывает, попрекает всяко. Горе ты мое луковое, давай кувшин, помогу. Куда идти-то? Да тут недалеко, оживился паренек и заковылял, показывая мне дорогу. Вот тут калитка малая в тыне.
Пройдя сквозь незапертую калитку незамеченными, мы прошли через черный ход в довольно большой терем и, пройдя переходами, скоро оказались в не слишком большой горнице, где нас встретила мать моего нового знакомого.
Охти мне, Мишенька! заохала дородная женщина средних лет, одетая во все черное. Где же ты был, неразумный? Матушка, я воды принес, отвечал паренек со всей возможной кротостью. Чего удумал, болезный! Мало ли холопей у дяди твоего, что ты ножки бьешь! Не хочу от дяди ничего! неожиданно твердо ответил Миша. Мне вот друг помог.
Женщина, хлопочущая вокруг сына, как наседка, обратила наконец внимание на меня, и в глазах ее мелькнул ужас.
Немец! только и смогла она сдавленно произнести, начав мелко креститься. Не бойтесь меня, попытался я ее успокоить. Я не причиню вам зла, хотя, Миша, твоя мама права. Такие прогулки могут быть небезопасны.
Ответом мне была только наивная, я бы даже сказал совершенно ангельская, улыбка моего нового знакомого. Невольно улыбнувшись в ответ, я покачал головой.
Ты, Миша, все же не ходи один, далеко ли до беды. Поляки сейчас голодные и оттого злые как собаки. Того и гляди покусают, и это я не шучу. А ты тоже злой? немедленно последовал вопрос. Я? Пожалуй что нет, по крайней мере, не сегодня. Но это не значит, что тебе не следует бояться незнакомцев. Послушай, что тебе человек говорит! подала голос, видимо, немного успокоившаяся мать Миши. Виданое ли дело ходить одному, да еще по воду! А как тебя зовут? последовал еще вопрос проигнорировавшего нотации подростка.
Не улыбнуться этой непосредственности пополам с наивностью не было никакой возможности.
Меня зовут Иоганн, по-вашему Иван, отвечал я Мише. Но можешь звать меня Ганс или Ваня, как тебе удобнее. А ты хочешь есть? Хочу, но мне кажется, если ты будешь раздавать еду всем подряд, то тебя не похвалят ни матушка, ни дядя.
Мишина мама выражала всем лицом полное согласие с моими словами, но у Миши, очевидно, было на этот счет свое мнение. Проковыляв в закрытую занавеской часть горницы, он выволок оттуда горшок, накрытый чистой тряпицей, и поставил его на стол.
Вот, еда у нас есть, только воды не было, а матушка хотела… Миша! Да что ты меня конфузишь! перебила мать словоизлияния своего непутевого сынка. Ладно, иноземец, садись поешь, чего уж там.
Я хотел было гордо отказаться, но заурчавший живот громко запротестовал против такой глупой гордости, и я, не чинясь, сел за стол. Увидев недовольно сжатые губы Мишиной мамы, я сложил руки и пошевелил губами, делая вид, что читаю приличествующую случаю молитву, после чего взялся за ложку и моментально смел все, что было в горшке.
Спасибо вам добрые люди, поблагодарил я, встав из-за стола, Мишу и его матушку. На здоровье, усмехнулась она, спасибо, что привел моего непутевого домой живым и невредимым. А ты еще придешь? спросил меня мой новый знакомый. Это вряд ли! раздался за спиной густой бас.
Обернувшись, я увидел крепкого бородатого мужчину в долгополой ферязи, из-за плеча которого выглядывали слуги.
Ты кто такой будешь, мил-человек?
Здраво рассудив, что схватиться за пистолет или шпагу всегда успею, я церемонно поклонился боярину, а в том, что это именно боярин, не было никаких сомнений, и представился:
Меня зовут Иоганн фон Кирхер, я офицер короля Сигизмунда. Ну-ка пойдем отсюда, поговорим, откуда ты такой красивый взялся. Я местных офицеров всех знаю, а тебя не встречал. Я только вчера попал в Кремль, отвечал я, выходя вслед за боярином. Поди, вместе с теми оглоедами, что пришли на подмогу, а не принесли с собой ни сухаря, ни малости круп? Хороша подмога, нечего сказать, а откуда ты наш язык знаешь? Я был как раз на телеге с припасом, отвечал я, игнорируя второй вопрос боярина. Ну хоть один умный человек попался, хотя, видать, не совсем, если еды привез, а сам голодным остался. Ты ведь потому здесь побираешься? Ну да ладно! Чего там гетман, скоро ли пробьется в Кремль? На все воля божья! Чего ты как батюшка заговорил, у меня вон брат целый митрополит, а я Господа всуе не поминаю! Говори толком, скоро ли пробьется к нам гетман?
Меня немного разозлила настойчивость боярина, но ответить ему «хрен дождетесь» было бы верхом неосторожности, и я просто развел руками.
Не знаешь! Никто не знает! И чего теперь делать? Бежать! Что? Бежать, говорю! Если гетман сегодня или завтра не пробьется, жолнежи от голода с ума начнут сходить, и Струсь вряд ли сможет остановить их, даже если захочет. Да ты, немец, в уме ли? Как отсюда бежать, куда? Думай, боярин, припасов, поди, мало уже осталось вот и отдай их полковнику за выход. Если сейчас выйдешь, может, ополченцы и простят, они и не таких прощают. А вот если приступом Кремль возьмут, тогда резня будет, тут уж как повезет. А ты, немец, не боишься таковые разговоры вести а ну как я полковнику про то расскажу? А кто нас слыхал? Ну а коли и донесешь, то я тебе, боярин, при полковнике в рожу плюну и скажу, что в первый раз вижу. Экий ты какой прыткий, а если я кликну… То я тебе брюхо прострелю, перебил я боярина, уткнув ему в живот ствол пистолета. Чего шумишь, боярин? Ты меня спросил я тебе сказал. А как поступить тут уж сам думай, вон у тебя голова какая большая! А покуда пойдем, боярин, проводишь меня, загостился я что-то. И слугам скажи, чтобы не дергались, а то мало ли, палец дрогнет или еще какая напасть.
Пока боярин, опасливо косясь на мой пистолет, провожал меня, словно дорогого гостя, в моей голове крутилась какая-то мысль, которую я никак не мог ухватить за хвост. Наконец, когда я уже выходил за ворота, в голове будто щелкнуло, и я, развернувшись к боярину, спросил:
Так ты боярин Романов, что ли? Ну да, Иван Никитич я. Чудны дела твои, Господи! Это ты к чему, немец? Да так, буркнул я в ответ и добавил про себя: «Не везет России с царями».