После чаепития, стараясь не торопиться, вышедши уже за ворота, достал записку. Спрятался в тенек за каштан, нацепив очки, стал читать. Почерк аккуратный, но мелкий же! ‘Обойдите к заднему входу, дверь в стене. Я все расскажу’ и подпись — не то Рита, не то что-то похожее. Ну и что за херня? Положим, может быть Рита — это как раз та служаночка? Или нет? И о чем нам с ней говорить? С другой стороны, с Олли даже и поговорить не удалось толком сегодня, так, в гляделки поиграли, поулыбались, как можно выразительнее, и все. Маман же бдит, мне надо, выходит, соответствовать. Может, Олли ее подрядила передать что? Ведь, скорее всего. Ну и? Не идти глупо. Идти… не то что стремно, ну а вдруг? Не, не бандитов каких страшно — еще день, центр города, пистоль на боку и еще в кармане. А ну как подстава — вопрусь, а там меня уже ждут, мол, какой коварный, а обещался быть приличным? С дугой стороны — обещался-то я после записки, кто ж знал… Ладно, решаю так: пойду, но если чего-то мутное — то идут все нафиг, сваливаю сразу…
Обошел сбоку дом. Проулок узкий, глухие заборы и стены, окон нет. Пусто, только бочки мусорные стоят, оттого и пованивает соответственно. Камеры тут ставить в таких проулках не научились, ночью просто сторож ходит, а днем — чего тут будет-то? Это хорошо — свидетелей лишних нет, и группу спрятать негде… ну как негде — вот в стене глухой дверь. Могучая, кстати, деревяшка-то. Это мне сюда. Чуть поодаль, напротив в доме — такого же типа. Черный ход — сюда и подвозят всякое нужное, отсюда и помои в бочку выкидывают. В помоях тут особо рыться нищебродам не дают — просто из этого района нищебродов гоняют усиленно. А вечером вывозят. Никого, чего уж тут бояться. Ладно, пойдем…
Подошел, постоял, толкнул дверь — ноль эффекта. Стукнул раз костяшкой — и сразу ширхнул засов, дверь без скрипа отворилась. Внутри темно, как в жопе у н…гра. Однако девчонку видно хорошо, именно что та самая горняшка. А вот есть ли там еще кто — так с солнца и не поймешь. Но показывает — мол, заходи! А, пойдем! Тут же за мной дверь захлопнула, засов задвинула. Это хорошо, думаю, что не замок какой — если что, засов я открою. Постоял, к темноте привыкая. Да и то, оно с солнца — темнота, а так-то лампы горят вполне, и на стене, и в руке у девушки. Стоим, молчим. Я прислушиваюсь — нет, никого, где-то сильно далеко, а то и как бы за стенкой, на пределе слышимости — разговор, звяк какой-то. Кухня, ясное дело. Ничего такого, не сопит никто, перегаром-куревом, амуницией и потом не воняет. Частенько такую засаду, да если свежую, запросто таким вот манером запалить можно, если не торопиться. Но вроде все чисто. Да и негде особо прятаться-то, дальше наверх лестница, сбоку рядом дверь, и все.
— Ну? — говорю шепотом.
— Пойдемте… — едва шепчет в ответ.
— Куда? — спрашиваю
— В погреб… Чтоб никто не слышал… — и на дверь показывает. Ладно, думаю, в конце-то концов… Даж за пистолетом не стал тянуться, авось успею, а этой курице и так шею свернуть можно, мало ли что…
— Идем, — говорю.
Отперла она здоровенным ключом дверь, и тоже ни скрипа, ничего, все смазано — и шмыг туда. Я следом. Так, тамбурок такой, со столом, комнатуха полтора на полтора — и еще одна дверь. От которой прямо ощутимо прохладой тянет. Ну, понятное ж дело, чтоб холод не выпускать и не мерзнуть зазря, сюда с подвала что надо тащат, тут разделывают и всяко. Или отсюда — в подвал. Думаю себе: в подвал совсем не пойду, ибо и так тут совсем тихо, ничего не слыхать, видать, изоляция хорошая. Но девчонка ключом дверь изнутри запирает, там же ключ и оставив, и ко мне, лампу на стол ставит. И, как школьница на уроке, заученный текст давай мне зачитывать. Мол, госпожа Олли просила передать — она очень к Вам расположена, но родители крайне негативно настроены, и бла-бла-бла, нет никакой возможности встретиться, но так хочется пообщаться, однако очень просит соблюдать осторожность…
И вот чорт же в меня вселился. Слушаю ее, а в башке все прыгает. Стоит она рядышком, что аж дыхание ее чувствую, и запах от волос, немного парфюма… ну и просто женщиной пахнет. И глазки карие, в полутьме считай черные, блестят… Тут я ее вдруг, для самого себя неожиданно — хвать за жопку! И хорошо так хвать! Она ойкнула, но текст бубнить продолжает, а я уж и не слышу толком, общий смысл лишь улавливаю — просит Олли меня не зарываться и не нарываться. А я — знай себе, горняшку тискаю… Она, хоть и смотрит испуганно, но не пытается даже сопротивляться, даром, что я уже вовсе руками обнаглел. Отговорила, глазками в полутьме хлопает…
— Все? — хрипло ее спрашиваю, руку поглубже запуская.
— В-все! — отвечает тихонечко. И, в глаза глядя, совсем шепотом добавляет: — Но… Если господин хочет…
Господин хочет. И еще как хочет. Сам не ожидал от господина, что он настолько хочет. Что ж нашло-то такое? Не знаю пока, что уж там за кобылка эта Олли, а вот служанка у нее темпераментная весьма. Надеюсь, изоляция в погребе и впрямь хороша, но ротик ей, как мог, прикрывал. Так она ж, заразочка мелкая, еще и за ладонь меня укусила. Ух, ну и дали ж мы стране угля! Минуты две опосля не мог в себя прийти и отдышаться, покуда Рита платье в порядок приводила, да мордочку вытирала. Потом, выглянув в коридор, выпроводила меня по-быстрому. Я ей еще серебруху в руку сунул, так она меня в щеку чмокнула, шепнув ‘Приходите еще!’
Выглянув на улицу — никого, выскочил поскорее, почти наощупь, с полутьмы-то, чуть отойдя, к стене прислонился, постоял. Да уж. Угораздило же. С другой стороны, чтоб я еще о чем-то пожалел, ха! Ишь ты, ‘приходите еще’, понимаешь… Нет уж. Жалеть не о чем, и девочка молоденькая и приятная, но только неопытная совсем, да и вообще. Если было что-то внезапно хорошее, к чему усилий не прикладывал, а оно получилось — не пытайся повторить. Оно потому и хорошее, что — внезапно, и больше не повторится.
Барт с ребятами все сладил, как надо. Поправил мне нагнетатель, сделал привод на помпу, эксцентриком, чтоб можно было от мотора на ходу запускать. Бак поставил еще больше емкостью, теперь намного хватит. Заодно восстановил комплектность всяких пролюбленных мною по-военноморски дельных вещей. Похвастался дед новым спиннингом: лично господин Варенг прислал. Дед-то, оказывается, любит иногда порыбачить. Это хорошо, что расходится в массы поделие…
Забравши у Барта лодку, отправился я к дому. Но, как-то вот не сразу, ибо хотелось разного. Душе, например, праздника, а жопе — приключений. Впрочем, усугублять я не решился, прихватил у Барта кружечку холодного пивасика, семок, да и, отойдя подальше от берега, прямо ввиду Набережной, можно сказать, даром, что в миле почти — устроил себе отдых. Заглушил машину, разделся, да и для начала выкупался, прямо с борта. Тут-то вода чистая, про акул в местных водах я чего-то особо не слыхал. А море тут, вдали от берега, и пахнет морем. И чаек нет. Тихо, хоть и не сказать, чтоб штиль. Два балла, по-морскому говоря, то есть волна в локоть высотой. Но пологая, и без барашков. Самое то — покачаться на волнах. Сейчас самая жаркая летняя погода начинается, вечернее солнышко припекает вовсю. Июль, так, на наш лад если. Ну, вот я и бухнулся с кормы рыбкой. Хорошо, красиво, и вода бирюзовая, ушел глыбоко, даж рыбехи порскнули — пара мелких, с ладонь, а одна, серебристым боком — нормальная такая сильотка. Но не сильотка, ибо всего одна. Плотвядь какая-то, поди. Греб вниз, сколько воздуха хватало, уж и темнеет саму чуть — я не специалист по нырянию, но метров на шесть-семь загрести могу. Вон и в ушах уж шумит, явно больше пол-атмосферы, глыбже пяти метров. Все, пора всплывать, не вентилировался же, перед тем как, да и вообще — просто так нырнул. Поднимаюсь к свету, мядуза вон болтается малюсенькая… Красиво! Вынырнул, с удовольствием отфыркнулся, аки морж. И немного охуел.
Лодки-то нету. И ведь, пока всплывал — не видел. Опаньки. Дела интересные… Главное теперь что? — главное не паниковать. Топнут-то в большинстве случаев от истощения сил, а потом — от паники. А истощение сил — от глупого барахтанья, а оно обратно — от паники. А паника, понятное дело, от истощения сил и незнания, что делать. А мне — чего паниковать? Акул, как говорилось, нету. Погода — прелесть. Плыть… да я и прямо до дома килОметра три-четыре — легко махну. Ну не к Набережной же мне, нагишом-то. А так — к сумеркам доплыву, а там огородами, благо недалеко. Если что — скажусь пьяным. Пивка-то вдал у Барта. Жаль, ту кружку даже не почал… Так мне вот пива обидно стало, что стал я как тюлень на манер суслика оглядываться, из воды, ногами работая, елико возможно высовываясь.
Ну, тоже мне — уже и обосрался… вота она, лодочка. Все просто — толкнулся я с кормы хорошенько, нырял долгонько — а она, паскуда, своим ходом и пошла, как была. метров на тридцать, поди, отплыла… или просто кажется так, что далеко шибко. А вынырнул я — даром, что волны невысоки, а и лодочка сидит-то низенько, мачты нет. Да еще аккурат напротив солнца низкого, в дорожку попало, глаза слепит и не видать ее. Хорошо еще, течений нету тут. Так-то сколько народу из всяких конюховых поутопло в окиянах, так вот пролюбив плавсредство. Ведь не догонишь, ежли течение или чуть ветерок. Тут я немножечко опять очканул, и погнал брасом поскорее вдогон. Ибо ну его нафиг.
Догнал, под борт подплыл, полежал на волнах… Красота. Только вскоре мне под жопу какая-то медуза подплыла — то ли давешняя, то ли подруга ее. Вот уж нахер, эти твари бывают весьма мерзкие, потом будешь ходить и чесаться. Да и накупался я. Выбрался поскорее, и устроился сохнуть и греться, на банке развалясь, мудями к солнцу. Да пивко потягивать. Кружка еще не согрелась, аж потная от конденсата… Ляпота! Позагорал минут десять, пивко потягивая, потом чую — чуханье какое-то. Глаз открыл — о, чешет, хорошо что мимо, пароходик. Небедный такой. А, про это я слышал — на пикничок на острова ездили, эксплататоры трудового народу. Видать, крюка в мою сторону дали — посмотреть, что за лодка. Тем более меня не видать — а так-то бесхозное всем же интересно. Ничо, проходят мимо, на борту вона видать, смотри-ка — барышни пасутся. И никак одна меня в биноклю разглядывает. Точно, и других зовет, чтоб они могли выразить, как им неинтересно всякие гадости разглядывать. А я что — я ничего. Надо будет тут организовать нудистский Клуб Четырех Коней, и продвигать культуру свободы тела. Для народа, а не для капиталистов в Красных Песках. Ишь, пялятся. Одна, молоденькая, даж ничего… О, капитан приперся. Точно, капитан. Дядя в возрасте, усатый, в форменном кителе и фураньке, с трубочкой. Глянул неодобрительно, я ему кружкой отсалютовал. Он лишь вздохнул, и видать, велел ворочать стороною — от меня пошла посудина. Какая жаль. Тока какой-то паренек в военно-морском мне с кормы кулачиной грозил. Борец за мораль и нравственность, наверное. Плывите уже, ихтиандры херовы… Тока что волной меня изрядно качнуло, хорошо к тому уж пива немного оставалось, а то б облился. Допил пиво, да и облачаться стал. Солнышко после купания уже не жарит, клонится к закату,