Дома привычно сообщил, что по делам, и даже как-то смущаясь пробурчал — мол, не переживайте, пить не буду, хорош. Больно уж оне все завздыхали, страдальчески. Во дворе накинул вечор заботливо отнесенный Морой в мастерскую куртец, проверил инвентарь, и ходу. Времени в обрез.
Толстый Пол, скотина такая, имеет привычку обязательно дневную службу посещать, это всем известно. Конечно, не то, чтоб вот прямо неотступно, но только очень серьезные обстоятельства могут заставить его не идти в храм. Вот это его мракобесие леригиозное я и использую. Благо дорога-то к храму от Бочки — одна. Ну, то есть — конечно, идти можно как угодно, и вкруговую, но зачем же? А напрямки — одна. И очень удачная.
Дорога-то идет по-через-мимо пустыря, погорелья старого, уже изрядно кустами поросшего. Пустырь вышел длинный, до самого моего владения почитай тянется. Тропинками местами истоптан — где ребятня, а где и просто срезает кто дорогу, как обычно с пустырями и бывает. Так что, прямо от дома, улицу перескочив, нырнул в бурьян, да чигирями и добрался до места. Превым делом спугнул стайку из пацанов, что-то камедивших в развалинах. Хорошее место. Тихое. И пацаны, едва я заворчал и заругался, рванули далече, но на всякий случай быстро прометнулся по-окрест — не, не таится никто. Дорожка тут на пригорочек выходит, с поворотом — главное, чтоб один шел, а уж остальное устроим…
Ждать, конечно, дело нудное, но мне есть об что подумать, потому ждать не скучно, главное не задуматься излишне, и не пропустить вовсе. Только мысль в голову пришла, что Аллерту я теперь немного должен, как земля колхозу, примерно, и все вытекающие из этого выводы. Прежде всего то, что на текущем историческом этапе кому-кому, а ему стоит доверять, ибо удобней повода от меня избавиться и не придумать было. Ему просто надо было бы ничего не делать — и все. Ан вона как. А значит? — значит… Додумать не успеваю — ктось-то показался вдали, со стороны кабака. Пока все как по маслу — идет, ковыляет, падла, точно вовремя. Точно он — даром, что издалека, а не спутать. И никого на дорожке — тоже пока везет. На всякий случай взвожу мелкан в кармане, да морду шемахом закинув, приготовляю дубинал. И, едва эта туша миновала куст, где я хоронился, выпрыгиваю на дорогу, ему за спину, и легонько, лишь бы не убить сразу — привариваю гаду смаху по затылку плашмя. Есть! Икнул и завалился! Кидаю взгляды — нет, никого не появилось, свидетелей нема — и давай эту тушу кантовать, благо пригорочек помогает. Следы волочения, конечно, заметать некогда, но мне много времени и не надо. Авось прокатит уж. Да и место тут такое, что, кромя полиции (и то не каждый полицай рискнет) — не сунутся в кусты проверять, что там. Местный народ ученый. Максимум ментов же и свистнут. Кряхтя кое-как оттаскиваю этого борова метров на пятнадцать, в полусгоревший сруб кое-как получается пристроить. Ну, приступим…
Похлопываю его селедкой полицайской по щекам, едва заохал, глазыньки продрал — тут же начинаю предварительные ласки — с размаху его, плашмя по пузу, с оттяжечкой — эть! Знатно шлепнуло. Едва он взвыл, глаза выпучив, тут же легонько по горлу — едва-едва, а то убить ненароком можно же — закашлялся, глаза пучит, смотрит с ужасом.
— Ва-ва-ва… Аааа! — тихоненько подвывать начинает — Я… все отдам, у меня при себе совсем мало, заберите все…
— Эть! — совсем легонько прикладываю его снова по пузику, и он тут же вздрагивает и затихает, подрагивая. Как бы копыта тут раньше времени сам не откинул, с перепугу. За грабителя меня, значит, принал, да? Ничо, поправим. Сдвинул шемах, нагнулся над ним — Ну? Узнал? Надеюсь, все понятно?
— У-у-у… — тихонечко подвывая, отползти пытается, но сие я пресекаю, опять похлопыванием по пузу. — У-у-з-знааааал!
— Вот, и славно — говорю ему — Времени у меня нет, совсем, потому отвечай быстро. Богами клянусь, не трону — нахер ты кому сдался… Ну, ну, чего оживился, радостно так? Жить хочешь? Это понятно…
— Ва-ва… Все! Все отдам!
— Пасть закрой. Нахрен мне твои бабки сдались. Давай, говори — кто велел меня опоить? Ну?
— Ка-как… Какое…
— Эть! — вполсилы уже по пузу — Цыц! Повторяю вопрос — кто? Пойми, дурак, я и так знаю. Ну. Говори, паскуда! Иначе, Боги видят — здесь и останешься!
— Не… Не понимаю! — и лицо у него вдруг переменилось — какая-то отрешенность появилась тоскливая, резко насторожив. Такое у людей бывает, когда последняя граната остается. Дрожит он весь, пот течет, но в глаза мне с непонятной тоской глядя, пусть и дрожащим голосом говорит твердо — Не скажу ничего. Раз сами знаете, зачем Вам оно?
— Ах, ты ж, паскуда… — тихонько ему говорю, ласково, а в висках шуметь и тикать начинает — ща психану, точно, и пиздец ему, полюбому — Ну, хорошо хоть, не отрицаешь, что опоил, тварь. Давай. последний шанс даю, говори! Что ты пучишься? Ща вот тебе шею перешибу, и все.
— Не… Не губите… — тихонько совсем сипит, на демократизатор косясь — а я и впрямь уже в ярости примеряюсь, как его ребром дубинатора треснуть, чтоб наверняка. Хотя, наверное, все же просто пристрелю — шея у него толстая, пробить башку это раз-на раз, уметь надо к тому же, а зарезать человека, чтоб наверняка — наверняка я тоже не особо умею. Одно дело — на войне, в драке, там ткнул, куда пришлось, и наплевать, а тут — что мне его, как маньяку какому резать, тридцать ножевых? Проще картечину в лоб… Убираю селедку в рукав, и, выдохнув, достаю мелкан. А он как-то даже грустно молвит: — Умоляю, мастер Йохан… Ради дочки… Не губите… Что Вам с моей смерти-то?
Я ему ко лбу ствол приставляю, он аж зажмурился… Тут некстати Юмку вспомнил. Точнее говоря представил — скажут мол ей — батю-то твово — вот тут, в трех шагах, токашто в кустах и завалили. И главное ведь, и впрямь — что мне с того, если он сдохнет? Так-то сказать, только проблемы. Мне его попугать охота было, да самое плохое в этом — если не испугается. А так и вышло — он не испугался. Или он Сэма боится еще больше? Убрал я ствол ото лба, и говорю:
— Ты, дурак, зачем запираешься? Ведь это же Сэм велел, так?
— А… — он на меня пялится, не веря счастью, а потом мелко-мелко головой затряся, давай причитать — Истино. истино так! Не губите! Отдам, отплачу, простите! Ради доченьки…
— Заткнись ты уже — отвечаю — Давай, рассказывай все…
— Не губите… — и снова маска у него на лице прежняя — Не спрашивайте — на что Вам, коли сами все знаете? Я человек маленький, беззащитный… Не губите меня, прошу!
Эвона как, себе думаю. Крепенько его за фаберже Сэм взял. Видать, скелеты в шкафу у нашего кабатчика знантые. Надо будет выяснить… Но потом, это всегда успеется. А сейчас-то чего? Убить его — очень хочется, просто чтоб хоть кого-то убить, но глупее некуда. Да и Юмку жалко. А отпустить — так обиду затаит… Или нет? Все ж предъява-то по делу, а если подумать, могло бы и хужей ему все выйти. Ну, что ж. Придется напрямую с Сэмом базарить. И, кстати, есть мысль.
— Ладно. Учти, жертва обстоятельств и ментовского произвола — должок на тебе теперь висит, я такое просто так не прощаю. Потом решу, как с тебя спросить. А сейчас — пошел вон. И, упаси тебя Боги, хоть слово пикнуть — сам понимаешь…
— Истино! Истинно клянусь, всеми Богами и здоровьем дочери! Да если б я знал, мастер Йохан! Да…
— Вон пошел, пока я не передумал. Быстро. — тот кряхтя и барахтаясь, как жук, перевернулся на пузо, и с сверхнизкого старта, только что не на карачках, изобразил кабанчика в камышах. Только кусты затрещали. А я, не теряя времени, рванул через пустырь в другую сторону. Вот чую, что верно все угадал…
…К околотку я добежал чуть запыхавшись, но, не теряя головы. Обошел сторонкой, и присел на какие-то бревнышки за кустом наверноесирени, чуть поодаль на улочке. Сижу, одыхиваюсь, неспешно одежу в порядок привожу, да на околоток поглядываю. И — точно: пары минут не прошло — пыхтит, бежит, как может, сучонок толстый. Ишь, за грудь хватается, торопился, а ведь в церкву так и не пошел, негодяй… Проскочив мимо насмешливо оценивших его растрепанны вид и перемазанность в саже городовых — как раз после обеда они покуривали перед управой, влетел этот паскудник внутрь, едва не споткнувшись на крылечке. Ишь, как поспешает, вестимо — на доклад. Жаловаться. Примерно представляю, которое окошко — в кабинете Сэма, даром, что по погоде все окна в околотке нараспашку. Но не пойдешь же ухо греть в кампании городовых? Да и — вряд ли с агентом своим Сэм будет в кабинете базарить… Ничего. Просто подожду, а потом к Сэму схожу, поговорю.
Из окна на втором этаже околотка донесся какой-то утробный рев, а потом что-то упало. По звуку — сейф, не иначе. Или об сейф что-то упало. И снова рев. А потом на несколько секунд тишина, после чего на крыльцо вылетел Пол, ласточкой с крыльца. зачепившись сапогом, сиганул, ляпнулся в пыль. Следом на крыльцо, с тем же ревом атомохода в полярном тумане, выскочил красный Сэм, с дубинкой в руке. Пол. не теряя времени, второй раз за день продемонстрировал отличную технику низкого старта — на карачках рванул с места, и, еще до того, как Сэм сбежал по ступеням — исчез вдали, оставив лишь клубы пыли. Городовые дружно взоржали, но Сэм на них так зыркнул, что они смешками моментально подавились, и вспомнили, что у них же полно работы на участке. Правда, пара усатых дядек так и остались скалиться — неуставняк явный. Должно, хорошие друзья, пусть он им и начальник. Бывает. Сэмэн постоял несколько секунд, яростно помахивая дубинкой, а потом сплюнул, выругался прематерно, да и ушел. Выждав чуть, выбрался я из зеленого насажения, да следом.
В дежурке молоденький сопляк, едва я вякнул, что к старошому — перепуганно отпрянул, попытался что-то блеять, но я попросту проигнорировал. Поднялся, без стука вошел, сел к столу. Сэм сидит с красной рожей, водой отпаивается, ворот распахнув. На меня не смотрит.
— Ну — говорю ему — Давай, говори уже.
А тот все молчит. Тут в коридоре затопотали — и в дверь усатая рожа одного из тех городовых просунулась, вопросительно. Но Сэм тут же рявкнул, и рожа убралась, затопотав обратно. А он все ж на меня взгляд поднял. Даже виновато как-то. Аж усы обвисли, словно у кота под дождем.