– Понимаешь, туда – вносили, а оттоль-то выносу не было, – завершил дед Никита, – да и носа на хутор никто потом не казал.
Я взял снимок храма. Стал рассматривать и сразу обратил внимание, что храм – не то чтобы типовой, но из сравнения общих архитектурных черт явствовало, что такой же храм мне уже приходилось видеть в Подмосковье – в соседствующем с моим родным Семеновским селе. Возможно, и в те времена существовали какие-то общие проекты строительства. Баба Мила на чистой четвертинке почтовой бумаги нарисовала подробную схему, как найти руины. Мы тепло поблагодарили ее, сердечно с нею простились и сели в машину.
Проблем не возникло – как и большинство храмов, этот стоял на самой высокой точке хутора. Но, как и говорила баба Мила, от него сохранилась лишь груда битого кирпича. На этих нескольких десятках квадратных метрах обломков работать с металлоискателем было невозможно, потому что звенело все: и остатки кровли, и еще что-то – в общем, место было достаточно замусоренное.
Тогда я отделился от нашей группы, медленно обошел и внимательно оглядел руины, вспомнил аналогию с хорошо мне знакомым храмом в подмосковном селе, и – возникла догадка, что, с одной стороны, есть вероятность с небольшими усилиями добраться до окон: если проект действительно похожий, то эти небольшие цокольные окна должны существовать и соединять с подвалом. Я оценил ситуацию: первое – храм достаточно велик, а подвал может быть и еще больше; второе – по словам бабы Милы, перед тем как его разбомбили, туда приходило очень много машин, и все это имущество отступающих немцев усилиями чуть ли не поголовно всех хуторян в течение нескольких суток заносилось-загружалось в подвал храма; третье – по ее же утверждению, ни до бомбежки, ни после нее оттуда никто и ничего не вывозил; четвертое – там должны были находиться ценности, раз немцы даже после катастрофы пытались силами жителей разгрести завалы.
Вывод я сделал моментально: что-то интересное под завалом есть наверняка – жаль, никто не может сказать что, но в одиночку и даже с владельцем «Нивы», и даже с привлечением моих родственников, впрочем, вряд ли пригодных для такой работы по возрасту, добыть похороненные немецкие запасы (а может, это и награбленное?) – невозможно. Будто прочитав мои невеселые мысли, дед Никита спросил:
– Али помощь требуется? Так я сейчас!
И отправился вдоль по улице, по обеим сторонам которой стояли жалкие остовы домов с редкими вкраплениями наспех отремонтированных обшитых фанерой дачек. Вернулся он с двумя молодцами, мрачной и неухоженной наружности и оборванно-бомжацкого вида. Когда они подошли вплотную, в нос мне ударил тяжкий сивушный дух вчерашнего перегара и сразу же прояснилась причина мрачности: этим забулдыгам еще не удалось обрести вожделенный опохмел. Своими физиономиями, небритыми и синюшными, они были схожи, как близнецы. Обращались друг к другу по кличкам: один величал друга Пузырем, другой ответствовал ему именем Кол. Таких вот помощничков Бог послал нам в это раннее приветливое утро. Они молча топтались возле меня, причем Пузырь – как я понял, кличка ему пристала из-за общей опухлости алкаша, тогда как его товарищ был тощим и рослым – лениво ковырял в носу.
– И сколько хотят? – негромко спросил я деда Никиту.
Он махнул рукой:
– Пустяки: литр и хороший шматок сала.
– Каждому!!! – напоминая героя всенародно любимого фильма, возгласил Кол.
– И по стопке прям щас! – сымпровизировал его товарищ.
– Насчет каждому – перебьетесь, – солидно возразил дед Никита, – и так на ногах еле держитесь. А вот, – повернулся ко мне, – налить бы им, Володя, надо! – и, опровергая уже просящиеся на язык мои возражения, весомо добавил: – Иначе куражу в работе не быть!
Я налил. И сала отрезал. Брусочки положил на толстые ломти ароматного хуторского серого хлеба. Кол громко сглотнул слюну. Оба придвинулись. Я отвернулся, чтобы не видеть этого зрелища, – и вовремя: Пузырь то ли от жадности, то ли измученный организм его уж не принимал «живительное зелье» – подавился и долго надрывно кашлял…
Увы! Теперь им потребовалось закурить. Это едва не стало проблемой, поскольку ни я, ни тем более мои родственники табаку на дух не выносим. К счастью, у нашего компаньона и хозяина транспортного средства нашлась полуопустошенная пачка «Ватры» – ностальгическая, Моршанской табачной фабрики. Я очень пожалел о том, что, послушавшись деда Никиту, налил им «допинга» до того, как они приступили к труду, потому что эта доза казалась малой и с необходимостью требовала добавки. Налитая же следующая приводила к желанию усилить эффект предыдущей – и тем хуже они работали…
Слава богу, впереди в раскопе подалось, кирпичи один за другим крошились и проваливались внутрь – и наконец мы смогли заглянуть в темное помещение. Я первый вызвался туда пролезть. Дыру расширили, долбя кирпич ломом и даже отколупывая руками, в кровь раня пальцы, но в азарте не замечая ничего. Казалось, даже мои забулдыги на миг ощутили себя добытчиками и забыли непреодолимую тягу! Я первым спрыгнул на твердый и довольно ровный пол. За мной залезли забулдыги, потом компаньон на «Ниве», увязался и дед Никита. Тьма царила кромешная. Но воздух был на удивление чистым, без всяких запахов, и даже дышалось почти так же легко, как на улице, если не считать раздражающей гортань кирпичной пыли, которая, впрочем, скоро осела. Я хлопнул себя по лбу: «Ну надо ж – фонарь позабыл! Хоть бы лучину какую догадался сунуть в карман…»
Если честно, я взял минимальный набор вещей для поиска, потому что не до конца верил в успех предприятия. Теперь же снова выручил компаньон, молча найдя в темноте мою ладонь и вложив в нее тугую трубочку газеты и коробок спичек. Я чиркнул – помещение осветилось таинственным мутноватым темно-желтым полукругом и… вряд ли кто из нас сможет когда-нибудь забыть увиденное! Кто-то присвистнул, кто-то выдал «оба-на!», кто-то ахнул, кто-то просто удивленно и громко сглотнул – и было от чего! Ровными рядами с соблюдением всех правил пожарной безопасности и складирования весь подвал был до самого потолка заставлен ящиками разного калибра, находящимися в идеальном состоянии. Я пораженно втянул воздух: нет! – ни малейшего запаха! – ни тления, ни прели, ни сырости! Все сухо и красиво – словно хозяева лишь вышли на минутку, и вовсе не пронеслось над руинами столько десятилетий. Я невольно восхитился зодчими, настолько продумавшими проект, что помещение могло «дышать» даже под грудой развалин.
– Д-дают, черти, – пробормотал дед Никита. – Аккуратные они все-таки – эти немцы.
Далеко я не пошел. Содрал тут же лопатой крышку с ближайшего ящика. И замер потрясенно: в идеальном порядке рядами в нем лежали знаменитые немецкие пистолеты-пулеметы MP-38 выпуска 1940 года… В другом оказались 7,92-миллиметровые карабины 98-К образца 1935 года, в третьем – находились медикаменты, в четвертом – немецкая форма. Только на первую визуальную прикидку всем тем, что там хранилось, можно было обмундировать не меньше полка – полностью. Но еще там были и телефоны, и посуда… все, как надо! И единственным, омрачающим восторг находки, чувством стало осознание того, что вывезти все это в Россию – просто нереально. Мы это поняли без лишних слов и даже без обмена мнениями.
Я, компаньон, дед Никита стали разбирать добро, выбирая себе «на память». Взяли понемножку – этак по нескольку ящиков. И я вполне серьезно говорю «понемножку», потому в сравнении с общим объемом добычи, даже для простого вытаскивания которой на свет Божий нам, наверное, потребовалось бы не меньше недели, захваченные нами «памятные сувениры» – совершеннейший пустяк! Впрочем, то, за что можно было получить статью по украинскому или российскому законодательству, мы, конечно, не тронули. Но как удержаться от красивейшей безупречно сшитой черной эсэсовской формы?!! Вот и мы не смогли! А наши ставшие весьма общительными благодаря «допингу» и азарту добычи алкаши сказали:
– Вам, ребята, и так слишком много! А нам давно приодеться пора.
И давай напяливать на себя, обстоятельно, со вкусом, с привередливым и точным подбором размеров, фасонов… Кол, на глазах преобразившийся в эстета, громко сожалел, «как это чертовы фрицы зеркал тут не предусмотрели?». Пузырь сетовал, что на его кургузую фигуру строгая форма не очень-то налезает, и перебирал один комплект за другим. А найдя удовлетворивший его внезапно сделавшийся изысканным вкус, долго прохаживался среди нас, красовался и требовал всеобщего одобрения и восхищения. Тут оба, видимо, вспомнили, кто они на самом деле и ради чего влачат свое жалкое существование и – возжелали немедленно «обмыть» обновки!
До сего дня вполне серьезно я считаю своей заслугой то, что я не дал им закусить тушенкой, которая могла взорваться даже от легчайшего прикосновения и, разумеется, перекрыл доступ к оружию! Однако после открытия шнапса шестидесятилетней выдержки с добавлением в «коктейль» медицинского спирта – немецкого, высшей очистки! – они все равно пошли на хутор: добивать коммунистов!
Ясно, что наши помощники стали уже неуправляемы, но еще яснее нам виделась невеселая перспектива появления двоих эсэсовцев среди мирного населения хутора. Мы поняли: утаить добычу способов нет! Наспех грузили «сувенирные» ящики с избранными вещами, сделали пару «ходок» на машине до дома бабы Милы и спрятали добычу прямо у нее в курятнике. И, слава богу, что мы, переборов вполне понятную жадность, приняли решение вызвать местную администрацию! И очень выручило содействие моих родственников, заявивших себя «копателями»: на языке местной администрации это звучало и означало, что «фулюганили» все-таки свои, а не «проклятый москаль»! И ничем, кроме везения, невозможно объяснить того, что первой все-таки приехала эта самая администрация! Потому что за ней к месту раскопок подрулил автозак с ментами, престижные места в «собачнике» которого занимали два наших лихих эсэсовца. Они пытались распевать немецкие песни на совершенно тарабарском наречении, смысла которого, скорей всего, не понимали и сами, но это вполне сходило у них за язык Гёте, Канта и Гитлера. И, несмотря на болезненные удары милицейских дубинок, все еще кричали: «Эй, коммуняки, выходи!!!» и, срывая с кителей железные кресты, пытались выкупить свободу в обмен на немецкие награды, утверждая, что оберштурмбаннфюрерам войск СС совсем не к лицу кататься на вонючем автозаке!