рейхстаг. Потом Гитлер пожимал руку президенту Гинденбургу, приведшему его к власти. Потом занимал кабинет рейхсканцлера. Это знают все, потому что происходило у всех на виду. Это – так называемая официальная история. Однако мало кто помнит сегодня, что в 1933 году в Мюнхене проходила историческая выставка, именуемая «Ahnenerbe» – дословно – «наследие предков». Среди экспонатов находились древнейшие рунические и проторунические письмена. Возраст некоторых из них специалисты оценивали в 12 тысяч лет. Их собирали в Палестине, пещерах Лабрадора, в Непале и на Тибете – по всему свету.
Внимание к выставке проявило руководство набиравшей силу СС. Маленькие охранные отряды партии переросли уже в мощную и агрессивную организацию, которой требовались направление, поле деятельности и объект приложения сил. Чтобы обосновать притязания Германии на мировое господство, необходимы были доказательства, что именно нордическая раса наиболее духовно развита. Требовались особые мистические знания. Их искали в прошлом. Подтверждение выводу, что власть над миром должна принадлежать духовному меньшинству, требовалось доказывать не только силой оружия, но и древними формулами, и артефактами. Вот почему уверовавшие во все это Гитлер и особенно Гиммлер давали добро и финансировали исследования. Охотно вспоминалась легенда о дающей власть над миром чаше Грааля. В СС к этому относились всерьез. Да и Гитлер допускал, что Грааль – это камень с руническими надписями. И они несут не искаженную, как в более поздних типах письма, к которым относили и Библию, мудрость божественного происхождения. Мистика опасна тем, что затягивает, как водоворот, и рано или поздно способна свести с ума.
Руководители Рейха ждали новой порции открытий, как вожделенной дозы наркотика. Их речи и действия все более удалялись от очевидной реальности. Вскоре была создана специальная организация «Аненербе» для сбора по всему миру амулетов, талисманов, предметов культа разных народов, которые могли бы повлиять на ход войны и на какие-то конкретные операции, сражения, обеспечить в результате достижение нордическим духовным меньшинством мирового господства.
Рассказывая о своей деятельности, мой старый учитель преобразился: следы нелегко прожитых лет будто стерлись с его волевого лица, неожиданно помолодевшего, к нему вернулась упругая резкость движений. Он постоянно сбивался на критику общепринятых исторических формулировок, повторял «все могло бы быть не так». Тогда же я узнал, что он принадлежит к чистокровному арийскому роду саксонских дворян и чуть ли даже не Кайзеры ему приходились родственниками.
Теодор Фридрихович Зиверс побывал во многих экспедициях «Аненербе», рыскавших по всему свету за «мистическими диковинками». Ему доверяли как племяннику руководителя, ведь фашисты очень ценили родственные связи и старались их всегда использовать. Основная его миссия заключалась в бдительном контроле за рядовыми участниками экспедиции, чтобы никто не вздумал глотнуть из чаши Грааля или метнуть копье Лонгина, а также в охране найденного от посягательств человечьих и стихийных. Официально он не назначался главой экспедиций, но имел разрешение в случае несанкционированных действий прочих участников применить оружие.
В битве под Москвой, когда немцы стягивали последние свои резервы, использовали последние ресурсы, а перелома никак не наступало, – у германского командования возникло опасное чувство, что некоего скрытого нюанса не хватает для победы. Легко догадаться, что этим нюансом произвольно назначили одну из «магических диковин». Вольфрам Зиверс вызвал племянника и отправил на передовую с наконечником копья, незадолго до начала войны привезенным из непальского монастыря – одной из колыбелей арийской нации. Тут мой старый учитель отвлекся на пояснения, как немецкая экспедиция завладела этой святыней. Им пришлось перестрелять не только упорных монахов, но и послушников и мелких служек, потому что все они стояли за наконечник насмерть. Да и численный состав немецкой экспедиции уполовинился в отчаянной схватке. Оставшаяся горстка послушников разбежалась. Обозленные сопротивлением участники «научной» экспедиции с четырех сторон запалили монастырь… И вот теперь именно этому наконечнику отводилась высокая роль стать последней каплей в чашу весов, с одной стороны которых находилась непобедимая германская армия, а с другой – Советская армия, обороняющая Москву.
Дядя – Вольфрам Зиверс, – как всегда, четко ставил задачу: приказ фюрера – доставить наконечник копья на передовую, держать его постоянно в поле зрения и охранять, и раз в полчаса выкладывать на ровную, предпочтительно зеркальную, поверхность – наконечник указывает строго на запад, а ритуал приносит отвагу и удесятеряет силы воинов. Племянник отсалютовал и отправился выполнять.
Я потупился и усмехнулся: «Конечно, немцы же не знали, что в это же время позиции Советской армии обходили православные священники с чудотворными иконами Божьей Матери, Спасителя и Николая Угодника. Какой бы силой ни обладал упомянутый наконечник – против православной святыни ему не устоять!»
Мерно, тихим голосом повествовал мой старый учитель, как теснили русские, как остался он в окопах один. Немцы уже не «культурно эвакуировались», а просто драпали из-под Москвы. Теодор уходил последним, унося святыню непальского монастыря. Его ждали машина и взвод автоматчиков. И вот все вместе стали они удирать… Поздно: и справа, и слева их обходила русская пехота – сибиряки, и танковые дивизии генерал-майора Котлярова. Потерять или отдать врагу священный талисман, беречь который приказывал сам фюрер, Теодор Зиверс не мог. Проезжая по какому-то населенному пункту (действие разворачивалось в одном из районов Московской области), еще не занятому русскими войсками, но покинутому уже немецкими, он приказал остановиться у пруда с приметным имением на берегу. Взорвав лед, они бережно и аккуратно опустили туда тщательно упакованную святыню – с полной уверенностью в том, что не позднее чем через неделю немецкая армия вернется и заберет все обратно. Провал всей военной кампании представлялся им временной неудачей.
Эти полчаса оказались роковыми. Отряды русских разведчиков под прикрытием танков приближались – и вот уже без особой пальбы и без потерь захватили всех их в плен. Далее выяснилось, что Теодор Зиверс представляет весомую ценность для русской контрразведки. Долго его мурыжили, допрашивали, промывали мозги. Одно время думали обменять на кого-то из наших пленных генералов, да потом как-то не срослось.
После войны вместе с другими военнопленными он занимался восстановлением разрушенного хозяйства: строительством на немецкий манер двухэтажных деревянных домиков в Красногорске. Некоторые из них до сего дня ждут своей очереди на снос.
В этом лагере военнопленных под Красногорском надолго задержались в плену и многие высокопоставленные немецкие офицеры. С питанием было плохо, и пунктуальный немецкий желудок Теодора Зиверса не стерпел столь пренебрежительного к себе отношения. Сильнейший приступ язвы свалил беднягу с ног и – действие развивалось по принципу известного анекдота «доктор сказал – в морг, значит – в морг!», если б не молодая медсестричка Люба. Она прошла всю войну, была ранена, награждена. Для нее не существовало разницы между русскими и немцами, если дело касалось боли. И она заботливыми уходом и лечением отстояла право молодого немецкого офицера на жизнь.
После окончания войны, дотянув срок исправительных работ, Теодор Зиверс понял, что в Германии никто его не ждет: по решению Нюрнбергского трибунала его дядя повешен, других родственников не осталось, а возвращаться – означало подвергать себя новым неприятным процедурам выяснения всех обстоятельств, но уже германской стороной. Ему хватило этого досыта в плену, повторять не хотелось! И он принял решение остаться на советской земле с любимой женщиной. Когда они подали прошение, что хотят пожениться, ему еще раз, а точнее – не раз, хорошенько промыли мозги.
И вот в 1948 году, когда немецких военнопленных отпускали, он уехал жить к Любе в ее родное село. Долгое время пробыл под особым надзором, раз в месяц ездил к особисту. Показал себя с хорошей стороны. Заслужил доверие и органов и односельчан. Наконец, его решение остаться в России было оценено как ответственный шаг сознательного и лояльного социализму человека. Ему выдали новый паспорт на имя Федора Филипповича Зверева и доверили быть учителем в сельской школе, где он преподавал все что только можно, кроме истории военных лет…
Я задумался над причудливой вязью его судьбы, не замечая, что неподвижно внимательно слушаю безыскусное повествование уже третий час. Старик устал, утих и как-то поник весь. Выдержав необходимую паузу – для того чтобы я смог поместить в душу и осознать услышанное, он издалека начал свою просьбу: «Годы мои преклонные. Я болею и знаю, что дни мои сочтены. Но у меня остался долг… Я стремился его вернуть всю жизнь. Ни единой возможности не представилось! Когда мы изымали из монастыря в Непале тот наконечник копья, убивали безвинных людей и грабили, и до сего дня – не могу забыть одного старца-монаха… Он и теперь снится мне. И чем ближе к моей смерти – тем чаще! С копьем и мечом в руках – у них там и оружие-то еще древнее! – он стоял насмерть за святыню и даже умирающий всё молил нас не забирать ее…
Я знаю, что должен во что бы то ни стало вернуть наконечник. Иначе душе моей никогда не будет покоя! В советские времена меня никто не выпустил бы из страны, мне даже в крупных городах было жить запрещено, а следовало – не менее чем за сто один километр от них. Жене я так и не решился рассказать о том, чем занимался раньше. А потом стало и поздно – она долго болела и умерла. Теперь и я стар и немощен и уже не смогу выполнить свой долг. Знаю, что ты увлекаешься поиском кладов и у тебя есть необходимое оборудование, потому и прошу – помоги!»
Он не имел сил дождаться моего ответа, а я не мог отказать. Дрожащей сморщенной рукой мой старый учитель протянул мне карту Подмосковья с заранее поставленной жирной черной точкой и стрелками, указывающими направление движения к ней: «Думаю, не ошибаюсь. Это здесь».