– Чем объяснить рождение подобных животных? – спросил лорд. – Не перенаселением же океанов, раз в воде недостатка еще не было?
– Конечно, в морях воды было довольно, – ответил профессор Браннич, – но рыбы кроме океанов жили в реках и озерах, где жизнь шла при совершенно других условиях. Пресные воды не могли вместить всех рыб, и наиболее мелкие, слабые их породы принуждены были уступить место более сильным и уйти в незаселенные еще небольшие водоемы и бассейны. Нередко случалось, что водоемы эти высыхали, и тогда миллионы мелких рыб, которые их заселяли, безвозвратно погибали. Выживали только немногие, наиболее выносливые. Они ползали по вскрывшемуся дну, искали углубления и ждали, пока дождь не наполнит водой их жалкое убежище. Подобный порядок вещей длился очень долго. Рыбы эти вели, конечно, мучительный образ жизни, но зато мало-помалу привыкали к воздуху и все легче и дольше выносили убийственное для других пребывание вне родной стихии. От рыб, дышащих жабрами, произошли при таких условиях рыбы двоякодышащие, то есть обладающие наряду с жабрами еще одним или двумя легкими. А из двоякодышащих рыб развились затем земноводные.
– Позвольте мне, профессор, сделать одно практическое замечание, – неожиданно вставил лорд.
– Я слушаю вас. Ваши замечания, как я заметил, всегда проливают свет на самые темные и запутанные вопросы.
– Благодарю за комплимент, – со скромным видом ответил лорд. – Мое замечание будет весьма кратким. Раз мы едим рыб и едим их не без удовольствия, то было бы крайне нелогично считать земноводных несъедобными. Ведь в сущности, это древние старые рыбы, которые вышли на сушу и здесь остались…
– Старые рыбы, – перебил его Станислав, – да еще такие, которые вышли на берег и там застряли?
– Само собой.
– Покорно благодарю! Я предпочитаю свежих и прямо из воды.
– Это, скорее, усовершенствованные рыбы, – улыбаясь сказал профессор. – И такое усовершенствование организации рыб повлекло за собой важные последствия. С тех пор позвоночные животные не ограничивались одной лишь водной стихией и завладели неизмеримыми материками и островами, изобиловавшими недоступным им и бесполезно пропадавшим кормом. Потомством их наполнились все леса, луга и болота от полюса и до полюса. Разнообразие же пищи и условий жизни создали с течением тысячелетий чрезвычайное разнообразие типов.
– Как же могли быть леса от полюса и до полюса? – заметил Станислав. – Ведь на тысячи верст вокруг полюсов лежат вечные льды и снега.
– Вечные льды не вечны, – снисходительно хлопнув Станислава по плечу, ответил геолог. – Давно, когда нас не было еще и в помине, на всей земле господствовал один климат, и на полюсах было так же тепло, как на экваторе. Затем пошло иначе. То один, то другой полюс покрывался льдом, что вело за собой коренные перевороты в одушевленном мире. Но когда земля впервые познакомилась со льдами – нам неизвестно. Однако можно думать, что гораздо раньше, нежели предполагали еще до недавнего времени. Очень возможно, что уже в каменноугольном периоде кое-где были льды. Вернемся, однако, к лабиринтодонтам, с которых я начал. В каменноугольный период они представляли очень большую группу, в которую входили самого разнообразного вида животные. Одни из них, как бранхиозавр, напоминали нынешних саламандр, другие – ящериц, а археозавр походил всего более на крокодила. Были между ними и животные небольшие и такое, например, внушительное, как антракозавр.
– Надеюсь, что не все рыбы каменноугольного периода превратились в земноводных? – проговорил Станислав.
– Конечно! Ты ведь слышал, что такая судьба постигла лишь обитателей мелких вод. Морские же рыбы и глубоководные так и остались рыбами.
– Значит в здешних реках должны быть рыбы!
– Непременно! – согласился профессор. – Даже в ручьях.
– Очень приятно слышать, – проговорил Станислав. – К вечеру я пойду наловлю рыбы, и у нас, ручаюсь, будет сегодня заправский ужин. А что, имеются у этих тварей – лабиринтодонтов, или как вы их называете, – зубы? – спросил он вдруг у профессора.
– И даже очень острые, хотя есть виды и беззубые. Впрочем, они в меру пользуются своими зубами, так как предпочитают заполучить добычу в целом виде. Ведь это беспримерно жадные и прожорливые животные…
Последние слова пришлись не по вкусу Станиславу, и он счел нужным осведомиться где эти чудовища преимущественно живут.
– Одни живут в реках и озерах, другие на болотах и в лесах; одни ведут ночной образ жизни, другие находят себе пищу днем или в сумерки; одни питаются рыбами и раковинами, другие разными червяками; некоторые питаются растениями, но есть и такие, которые поедают наиболее слабых особей своего рода и даже вида. Самое любопытное в жизни этих животных – это возврат их к стихии, из которой они вылезли. Им показалось мало суши. Когда они здесь совсем утвердились, они опять пожелали или вынуждены были вернуться к морю, хотя уже совершенно не были приспособлены к нему. С течением времени некоторые породы победили в себе отвращение к воде, научились плавать из рек в моря и, в конце концов, так освоились с новой жизнью, что потомки их не захотели вернуться на сушу и превратились в постоянных обитателей моря. С тех пор рыбы перестали царить даже в морях. Потомки лабиринтодонтов заняли первенствующее место на всем земном шаре.
– Ах! Я бы их всех утопил! Они этого вполне заслуживают.
– Поздно вспомнил. В настоящее время их уже нет. Они давно выродились, а живущие потомки их делятся на два различных отряда: на голых гадов, или земноводных – амфибий, к которым принадлежат лягушки, тритоны и саламандры, и на чешуйчатых гадов, или пресмыкающихся – рептилий, с их четырьмя семействами: черепахами, крокодилами, ящерицами и змеями. Первые подлежат еще некоторым превращениям, вторые же похожи на своих родителей уже по вылуплению из яйца.
– Пора, однако, на ловлю, – сказал Станислав. – Солнце уже клонится к закату – самое, значит, время.
И он направился в сопровождении профессора и лорда к ручью, катящему неподалеку свои хрустально-прозрачные воды по чистому песочному грунту.
Наш рыболов взялся ловить рыбу руками и действительно, после долгих усилий добился своего. Вечером наши путешественники сидели перед разведенным с большим трудом дымящимся костром и жарили на угольях пойманную рыбу, точно так же, как это в настоящее время делают дикари в бразильских чащах. Дружеская беседа окончилась далеко за полночь, и в эту ночь, благодаря Станиславу, всем снились приятные сны.
Глава 14
Каменноугольный лес исчез бесследно. Во многих местах почва покрылась морскими отложениями до двух метров толщиной. Новую местность покрыли новые болота, пустыни и леса.
Наши путешественники очутились в унылой, мрачной местности. Бледное солнце обливало мертвым, блеклым светом песок и холодные обнаженные камни.
– Одна ночь – и такая перемена! – испуганно прошептал Станислав.
– И даже не целая ночь, – проворчал лорд Кэдоган. – Я долго не мог уснуть вчера и задремал под утро не больше, чем на пару часов. Когда же я проснулся, то увидел эту картину.
Геолог упорно молчал. Он не мог дать себе отчета, где они находятся, и ему приходило в голову, что в словах лорда, возмутивших его вчера своей нелепостью, была, пожалуй, доля правды. Оставалось лишь мириться со всякими неожиданностями, – другого выхода не было.
Всеми ими овладела сильная тревога. С самого утра уже можно было предвидеть ужасный день. В воздухе ни малейшего движения, на всем горизонте ни одного облачка.
Эта мертвая тишина была во сто крат страшнее оглушительного шума урагана.
– Что делать? Куда идти, как выбраться из этого ужасного места? – спрашивал Станислав, утирая пот, крупными каплями катящийся по его лбу.
– Я не знаю, – ответил лорд, – но я чувствую, что завтра мы можем и должны быть в нашем мире.
– Откуда вы это знаете?
– Не спрашивай! Довольно с тебя одного моего уверения. А теперь прибавим шагу! Быть может, мы найдем немного тени.
Однообразие утомительной ходьбы по дикой равнине, окруженной высокими скалами, сильно давало о себе знать, и потому можно себе представить радость наших путешественников, когда часа через три скалы начали редеть, и они вдруг услышали глухой шум. Они почувствовали прилив сил, несмотря на то, что дорога по-прежнему была усеяна скалистыми обломками и крайне затрудняла передвижение.
Так шумит только вода, когда, падая с крутой скалы, разбивается о дно пропасти. Они не ошиблись. Не прошло и получаса ходьбы, как они увидели у своих ног роскошную долину.
В нескольких шагах двумя широкими лентами бежал вниз, шумел и пенился водопад, брызгая во все стороны мириадами мелких капель. На пути водопад ударялся о выступ скалы, клубился, ревел, метал во все стороны сверкающие брызги и исчезал где-то в пропасти. Серебристый струйки покрывали мелкими бриллиантами темную зелень хвощей, окаймляющих водопад на всем его пути.
Наши путешественники спустились вниз по острым, мшистым обломкам и скоро очутились в тени хвощей, каламитов и древовидных папоротников, перемежающихся там и сям жалкими экземплярами лепидодендронов.
Это была скупая тень, так как папоротников было немного; тем не менее, путешественников охватило давно не изведанное чувство блаженства, когда они опустились на мягкий влажный мох.
Вблизи грелись на солнце несколько сонных гадов. Они были покрыты толстой, жесткой кожей, полопавшейся местами, вероятно, от старости, и напоминали отчасти больших ящериц, отчасти крокодилов. Апатичные, отвратительные, они лежали в непринужденных, небрежных позах.
– Мы уже скоро будем в наших краях, – воскликнул Станислав, указывая на деревья – Здесь уже попадаются сосны и ели.
– Это не сосны и не ели, – сказал профессор, – это вальхии и ульмании. Благодаря этим деревьям можно, наконец, понять, где мы находимся. Нас окружает диас. Со вчерашнего дня земля немного состарилась. Поглядите только на эти фантастические группы скал! Это остатки осадочных п