– Что за игру ты ведёшь?
– Да никакую.
– Не ври мне. Ты же служил?
Водянистые колючие буркалы вербовщика превратились в узкие щёлки, окружённые паутинкой морщин. Лопнувшие кровеносные сосудики сплетались на носу в затейливый узор.
– Служил. – кивнул Шарп, – Тридцать третий полк.
– Отставка?
– Да, по ранению. Индия.
– Уволился или дёру дал?
Шарп усмехнулся:
– Если бы я дал дёру, то вашего брата-вербовщика десятой дорогой обходил.
– Не беглый, говоришь? Так, может, «прыгунок»?
– Нет, сержант, не «прыгунок».
– Смотри, парень. Я «прыгунков» не люблю. Вздумаешь «спрыгнуть», на краю земли сыщу, зёнки вырву и в задницу вставлю, понял?
«Прыгунками» величали ловкачей, соглашавшихся вступить в армию, бравших положенный задаток и скрывавшихся в неизвестном направлении.
– Понял, сержант, да только я не из их числа.
– Коль не из их числа, кой чёрт ты забыл в армии?
– С работой туго.
– Уволился когда?
– Год назад.
Секунду сержант сверлил его взором, потом отпустил запястье, и Шарп, наконец, припал к кружке. Гаверкамп следил, как он пьёт, словно считал каждый глоток:
– Имя?
– Дик Вон.
– Грамотный?
– Упаси Бог.
– Спина не рябая?
– Рябая. – Шарпа выпороли много лет назад, в Индии.
– Я буду присматривать за тобой, Дик Вон. Один неверный шаг, и я спущу с твоего хребта остатки твоей исполосованной шкуры. Уяснил?
– Уяснил.
Сержант расслабился. Настороженность на его физиономии сменилась брезгливым презрением к остолопу, не сумевшему добыть себе пропитание за пределами армии. На столе появилась монета в один шиллинг, и рыжий глумливо предложил:
– Чтож, возьми.
Пряча глаза и понурив голову, всем своим видом демонстрируя, что только отчаяние могло вынудить его пойти на это, Шарп сжал шиллинг в кулаке.
– Эгей, ребятки! – повернулся к остальным Гаверкамп, – Дик сделал свой выбор! Поздравляю, Дик, со вступлением в ряды доблестного Южно-Эссекского полка!
Фермерские сынки одобрительно загомонили, а Пуговка отозвался лаем.
Следующим решился слабоумный. Загробастав шиллинг, он попробовал монету на зуб и хихикнул. С белоручкой у сержанта тоже трудностей не возникло: тот взял деньги без колебаний.
– А ты, Падди, что скажешь?
Харпер прищурился:
– Раз ирландец, значит, дурень, да?
Дремлющий в углу на своём инструменте мальчишка – барабанщик громко всхрапнул во сне. Оба переодетых капрала, схвативших шиллинги с такой готовностью, будто их за это должны были сразу произвести в генералы, усердно подливали троице юных крестьян ром.
– В чём дело, Падди? Что не так, приятель?
Харпер размазывал пальцем разлитое пиво:
– Ничего.
– Ну же, парень, не таись! Здесь все свои.
– Ничего!
Гаверкамп катнул к нему шиллинг:
– Выкладывай, друг, почему ты не хочешь его взять?
Харпер покусал губу, поднял на сержанта чистые глаза и застенчиво спросил:
– Кровать у меня будет?
– Что?
– Ну… Кровать своя. Собственная. А?
Сержант опешил, но, видя на лице ирландца искреннее беспокойство, поторопился заверить:
– Лучше, чем у короля, Падди! С простынями из атласа и подушками размером с добрую корову!
– Тогда ладно. – Харпер выудил шиллинг из пивной лужицы, – Тогда я ваш.
С деревенскими ребятами у Гаверкампа ничего не вышло. Чарли Веллер страстно хотел завербоваться, но только если друзья составят ему компанию, а те особым желанием не горели. Сержант испробовал на них все уловки, даже бросал шиллинг им в пиво (окажись монета у них во рту, по закону это считалось бы согласием), но парнишки были настороже. Тогда Гаверкамп оставил хитрости и начал накачивать их спиртным. Ребята захмелели. Шарп решил, что ещё немного, и Чарли Веллер возьмёт шиллинг без оглядки на приятелей. Однако дверь кабака вдруг распахнулась. Статная суровая женщина влетела внутрь и, обругав Гаверкампа, погрозила кулаком юному Веллеру:
– Чарли, негодный мальчишка, совесть у тебя есть?
– Мам, – перепугался тот, – Мам, я не…
– Вон из этого вертепа! А вам, Майкл и Джеймс, как не стыдно? Позорите свои почтенные семейства! Не дело молодым людям водить дружбу с грешниками-солдатами! Чарли Веллер, я кому сказала, вон отсюда! Для того ли я рожала тебя на свет, чтоб тебя пристрелил Бог знает где какой-то бездельник?
Она сцапала Веллера за ухо и потащила к выходу, приговаривая:
– Только бесполезные недоумки идут в солдаты!
– А ведь она права. – невнятно буркнул захмелевший Харпер.
Уход крестьянских детишек не сильно огорчил Гаверкампа. Он и без них заполучил четырёх рекрутов вдобавок к двадцати восьми, оставленных в амбаре за городом. Кроме того, на него работали несколько шлюх, всегда обеспечивавших сержанту одного-двух новобранцев. Впрочем, и с теми, что есть, не стыдно являться к Гирдвуду. Подполковник будет доволен. Сержант ухмыльнулся, допил пиво и приказал подниматься.
Новобранцы взяли Королевский Шиллинг, но до соблюдения всех формальностей ещё не были людьми короля. Ночевали они в полуразрушенной конюшне за «Зелёным Малым». Сквозь прорехи в кровле виднелись яркие звёзды. Шарп улыбался. Каких-то шесть недель назад, в ночь после битвы под Витторией он резвился в роскошной спальне с игривой маркизой, совмещавшей удовольствие быть его любовницей с выгодами шпионского ремесла. Тогда его спину ласкали нежные пальцы аристократки, теперь кололи жёсткие соломинки. Интересно, что бы она сказала, окажись в эту минуту здесь?
Храпели рекруты. Тихо заржала лошадь. Раздался шорох соломы, и Харпер прошептал:
– Вы… Ты спишь?
– Нет.
– Мысли одолевают?
– Ага. Об Элен.
– Женщины. Приходят и уходят. – хмыкнул Харпер и, указав на дыры в крыше, по-деловому заметил, – Можем удрать. Удерём?
Они не удрали. Друзья вступили в Южно-Эссекский полк, но главная драка была впереди.
Глава 1
Столичные потаскушки, специально привезённые Гаверкампом, исправно отрабатывали уплаченные им деньги, и поутру два ослеплённых их прелестями болвана присоединились к четверым будущим однополчанам в конюшне «Зелёного Малого».
– Подъём, ребятки! Подъём! – пока рекруты не подписали контракт, сержант продолжал играть роль доброго дядюшки, – Просыпаемся!
Вместе с сержантом пришёл господин в высокой бурой шляпе. С носа его капало. Время от времени он заходился в надрывном кашле, и в груди его в этот момент что-то надсадно булькало с хрипами. Он внимательно осмотрел каждого новобранца, требуя поднять руку или ногу. Засвидетельствовав здоровье рекрутов, доктор получил от сержанта гонорар и убрался. Гаверкамп хлопнул в ладоши:
– За мной, ребятки. Завтрак!
Оба капрала, без стеснения облачившиеся в мундиры и кивера, хлопотливыми пастушьими псами гнали сонную отару новобранцев вперёд. На востоке ещё только проклюнулась светлая полоска. Приветствуя её, победно прокукарекал петух. Заспанная служанка брела от колодца с ведром воды.
– Сюда, ребята!
Вопреки чаяниям, в зале вместо обещанного завтрака их ожидал сизоносый мировой судья с брюзгливой образиной неопохмелённого пьяницы. Рядом сидел писарь. Перед ним на столе высилась кипа бланков, лежали очиненные перья, и стояла открытая чернильница.
– Шевелись, ребята!
Со сноровкой, выдающей немалый опыт, сержант выстроил рекрутов в очередь к столу, бдительно следя, чтоб никто не увильнул. При составлении бумаг выяснилось, что лишь три новобранца умеют читать и писать (белоручка в их числе).
Неграмотные, включая Шарпа с Харпером, ставили взамен подписи крестик. Стрелок обратил внимание, что врач уже заполнил в формулярах свою часть, вероятно, ещё до того, как завернул в конюшню к рекрутам. О возможности заключения семилетнего контракта будущим воителям никто не заикнулся. Все формы были озаглавлены: «Бессрочная служба».
Шарп поставил крест там, где ткнул пальцем писарь, успев пробежать текст глазами. «Я, Дик Вон, – гласила бумага, – владея профессией… (Шарп заявил, что таковой не имеет, и клерк поставил прочерк), будучи рождён в приходе Шордитч графства Мидлсекс, в возрасте 32 лет отроду (Четыре года Шарп себе скинул), не имея обязательств перед ополчением, иным полком, Его Величества Флотом и Морской пехотой, присягаю служить Его Величеству верой и правдой до официальной отставки. Заверено моей рукой. Дик Вон, подпись.»
Мировой судья гадливо накарябал своё имя в следующем бланке: «Я, Чарльз Мередит Харви, Его Величества Мировой судья округа Слифорд, сим удостоверяю, что Дик Вон, 32 лет отроду, роста 180 сантиметров, цвет лица смуглый, глаза голубые, волосы тёмные, представший передо мной в Слифорде 4 дня месяца августа одна тысяча восемьсот тринадцатого года, не имеет переломов, не отягощён припадками, не страдает глухотой и хромотой, и добровольно, за двадцать три фунта семнадцать шиллингов и шесть пенсов обязуется служить Его Величеству Королю Георгу III в _____ полку под командованием_____ до официальной отставки.»
Шарп не мог не заметить, что, хотя в бумагах скрупулёзно заполнялся каждый пропуск (вплоть до того, что отсутствие данных, как, например, профессия мифического Дика Вона, обозначалось прочерком), название полка и имя его командира в документах так и не появилось. Напоследок Шарп поставил крестик в расписке, что получил задаток, каковой и был незамедлительно выдан клерком.
– Следующий!
Забавно, думал Шарп, в расписке была указана гинея задатка, а на руки он получил фунт стерлингов (Гинея – 21 шиллинг, фунт стерлингов – 20 шиллингов. Прим. пер.), как и все остальные рекруты. Судя по тихой возне за столом, разница незамедлительно перекочевала в карман судьи. Очевидно, столько стоила рассеянность Чарльза Меридита Харви при внесении в документы сведений о полке.