ал полковником в романе «Орёл Шарпа» именно так. Обман и хитрости были неизбежны, ведь все полки, исключая стрелков и гвардию, испытывали постоянную нехватку в солдатах; нехватку, усугублявшуюся наличием ополчения, как упырь, отсасывающего у армии свежую кровь.
Принц-регент любил устраивать в Гайд-парке военные парады. Восторги публики, вызванные демонстрацией трофеев, он, ничтоже сумняшеся, относил на свой счёт. Оно и понятно, королевское семейство в Англии популярностью не пользовалось. Друг дружку они ненавидели. Король Георг III был сумасшедшим, его старший сын – транжирой, а камердинера младшего чествовали, как героя, когда он разрубил сабельным ударом своему хозяину скальп.
Взойдя на трон, принц-регент дал волю фантазиям, искренне уверив себя в личном участии во всех битвах минувшей войны, и как-то за ужином смутил Веллингтона, утверждая, будто возглавлял атаку под Ватерлоо. Герцог вежливо промолчал.
Вежливо промолчим и мы о Фаулнисе. Он не был секретным военным лагерем в 1813 году, с той поры ничего не изменилось.
Шарп и Харпер вернулись к армии, обзаведясь, по примеру множества других солдат и офицеров, семьями. Оборона была проломлена, и Веллингтон вошёл во Францию, осуществив то, о чём в течение двадцати лет революционных войн грезили многие иностранные генералы. Зимой 1813 года казалось, что Наполеон вот-вот запросит мира, ведь, пока он дрался с русскими на севере, англичане вторглись с юга. Но будут ещё поражения, будут ещё победы… Так что Шарп с Харпером скоро вновь отправятся в путь.
Перевёл Владис. Танкевич
Рождество Шарпа(пер. Ирина Иванова, Игорь Ломакин)
Часть I
Двое стрелков притаились на краю поля. Один из них, темноволосый мужчина с иссеченным шрамами лицом и и жесткими глазами, взвел курок, прицелился, но почти тут же опустил винтовку.
— Далековато будет, — негромко сказал он он.
Второй был даже повыше, чем первый, и тоже он был облачен в выцветший зеленый мундир 95-го стрелкового полка, только вместо винтовки Бейкера у него было жутковатого вида семизарядное ружье, каждый ствол которого имел собственный кремень. Оружие мало того, что было страшным, так еще имело отдачу, как удар копытом мула, но верзила-стрелок, похоже, с ним справлялся.
— Ничего не выйдет, — отозвался он, поднимая свое оружие. — Надо бы подобраться поближе.
— Как только мы подойдем ближе, они убегут — сказал первый.
— Господи, да куда им бежать? — ответил второй с сильным ирландским акцентом. — Это же поле, так? Они все равно никуда не денутся.
— Так что, просто подойти и застрелить их?
— Если хотите, можете придушить ублюдков голыми руками. Но из винтовки быстрее.
Майор Ричард Шарп убрал палец со спускового крючка.
— Тогда пошли, — сказал он.
Мужчины встали и начали осторожно подкрадываться к трем волам.
— А они не бросятся на нас, Пат? — спросил Шарп.
— Да они же холощеные, сэр, — заявил старший сержант Патрик Харпер. — В них храбрости, как в трех слепых мышатах.
— А мне они кажутся опасными, — сказал Шарп. — Вон у них какие рога!
— Рога-то есть, а вот остальной оснастки нету, сэр. Они не могут брать низких нот, если вы меня понимаете, — сказал Харпер и ткнул пальцев в одного из волов. — Вон какой жирный, сэр. Хорошо прожарится!
Вол смотрел на мужчин, не подозревая, какая ему уготована участь.
— Я не могу просто взять и пристрелить его! — запротестовал Шарп.
— Сэр, вы же Португалии перекололи штыком уйму коз, — сказал Харпер, намекая на времена, когда они выполняли приказ уничтожать все на своем пути, чтобы при отступлении не досталось французам[343]. — Так какая разница?
— Я терпеть не могу коз!
— Это же рождественский ужин, сэр, — приободрил Харпер своего командира. — Подобающий случаю ростбиф, сливовый пудинг и винишко! Сливы у нас есть, вино тоже, сэр, не хватает лишь мяса и нутряного жира.
— А жир ты где возьмешь?
— Из вола, разумеется.
Харпер сказал это, не скрывая презрения деревенского жителя перед уроженцем большого города.
— Белый и нежный, сэр, и возле почек его полно, так что лучше поскорее застрелите это несчастное животное. Для него же лучше.
Шарп приблизился к волу. Глаза у того были огромные, карие, и в них отражалась покорная тоска.
— Не могу я, Пат.
— Всего-то один выстрел, сэр. Вообразите, что это француз.
Шарп поднял винтовку, взвел курок и направил дуло волу прямо в лоб вол. Тот не сводил с него тоскливого взгляда.
— Сделай это сам, — проговорил Шарп, опуская оружие.
— Вот этим? — потряс своим ружьем Харпер. — Да я ему к черту всю голову разнесу!
— А нам голова и не нужна, — ответил Шарп. — Главное — окорок и жир. Так что давай, действуй.
— Это неправильно сэр. С таким ружьем… Оно хорошо для лягушатников, это да. А вот для забоя скота не подходит. И потом, я люблю мозги. Мамаша всегда жарила их на масле, и получалось пальчики оближешь. Зачем же разбрызгивать мозги на пол-Испании? Давайте лучше из винтовки.
— Тогда держи винтовку, — предложил Шарп, протягивая ему свое оружие.
Харпер на миг бросил взгляд на винтовку, но брать ее в руки не стал.
— Знаете, сэр, — сказал огромный ирландец, — я давеча перебрал маленько. Видите, как руки трясутся? Так что уж лучше вы, сэр.
Шарп колебался. Его ребята уже уже предвкушали настоящий рождественский ужин: тушеное мясо, подливка, такая густая, что в ней можно утопить крысу, и пропитанный бренди сливовый пудинг на нутряном жире.
— Вот дурь нашла, а? — пробормотал он. — Был бы это лягушатник, я бы не задумывался. Ведь это всего лишь долбаная корова.
— Вол, сэр.
— Какая разница?
— Вола нельзя подоить.
— Верно, — сказал Шарп и снова поднял винтовку. — Стой и не двигайся, — приказал он волу, подступая к животному еще на полшага, так, что между черным дулом и грубой черной шкурой между тоскливыми глазами осталось всего несколько дюймов. — Однажды я застрелил тигра, — сообщил он.
— Вот как, сэр, — произнес Харпер без особого интереса. — Так вообразите, что эти тигр и прикончите его.
Шарп взглянул в глаза животного. Ему не раз приходилось добивать раненых лошадей, чтобы избавить их он мучений, да и зайцев, кроликов и лис он в свое время перебил немало, но сейчас что-то мешало ему спустить курок. В следующий миг он был избавлен от необходимости стрелять. С другого конца поля донесся возбужденный юношеский голос:
— Мистер Шарп, сэр! Мистер Шарп!
Шарп отпустил курок, повернулся и увидел знаменосца Чарльза Николса, со всех ног бегущего по траве. Николс только-только прибыл в Испанию и все время ходил взбудораженный, словно боялся, что пропустит какое-нибудь сражение.
— Спокойнее, мистер Николс, — сказал Шарп.
— Да, сэр, конечно, сэр, — прокричал Николс, и не думая замедлить шаг.
— Полковник Хоган, сэр, — выговорил он, подбежав к Шарпу. — Он желает видеть вас, сэр. Говорит, что это касается лягушатников, сэр. Что нам надо остановить лягушатников, сэр. Прямо сейчас.
Шарп повесил винтовку на плечо.
— Мы займемся этим попозже, старший сержант, — сказал он.
— Да, сэр, обязательно.
Вол посмотрел вслед удаляющимся людям и снова принялся щипать траву.
— Вы собирались пристрелить его, сэр? — спросил Николс возбужденно.
— А ты как думаешь? — спросил Шарп мальчишку. — Мне надо было его придушить?
— А я бы не смог выстрелить, — признался Николс. — Мне было бы слишком жалко вола. — Он с восхищением посмотрел на Шарпа и Харпера. В армии Веллингтона не было никого, кого бы уважали и боялись больше. Ведь это Шарп и Харпер добыли французского Орла при Талавере, участвовали в кровавом штурме Бадахоса и перерезали врагу путь к отступлению во время разгрома у Виттории. Николс до сих пор едва мог поверить, что служит с ними в одном батальоне. — Как думаете, сэр, мы будем сражаться?
— Надеюсь, нет, — ответил Шарп.
— Нет, сэр? — разочарованно проговорил Николс.
— Через три дня — Рождество, — сказал Шарп. — Тебе бы хотелось погибнуть под Рождество?
— Я как-то не подумал, сэр, — признался Николс.
Знаменосцу было семнадцать лет, а выглядел он на четырнадцать. Шинель на нем была с чужого плеча. Мать парня пришила к ней потрепанные золотые галуны и подвернула слишком длинные рукава с желтыми обшлагами, чтобы не мешались.
— Я боялся, что пропущу войну, — объяснял Николс Шарпу, когда прибыл в батальон неделю назад. — Ужасное невезение — пропустить войну.
— А по-моему, так ужасное везение.
— Нет, сэр! Просто человек должен исполнять свой долг, — убежденно сказал Николс. И знаменосец изо всех сил старался исполнять свой долг и не смущался, когда ветераны полка смеялись над его рвением. Совсем как щенок, подумал Шарп. Мокрый нос, задранный вверх хвост и готовность в любой момент показать врагу свои молочные зубы. Но не в Рождество, думал Шарп. Только не в Рождество. Он надеялся, что Хоган ошибся и никаких лягушатников нет и в помине. Рождество — неподходящее время для того, чтобы умирать.
— Возможно, все обойдется, — заявил полковник Хоган и оглушительно чихнул.
Потом вытер нос гигантским носовым платком красного цвета и сдул с карты крошки нюхательного табака. — Возможно, это донесение не подтвердится, Ричард. Просто слух. Ты как, вола подстрелил?
— Все никак не соберусь, сэр. Кстати, как вы об этом узнали?
— Как-никак, я руковожу у Пэра[344] разведкой, — сказал Хоган важно, — и я знаю все. Или почти все. Чего я не знаю, Ричард, это какую дорогу выберут лягушатники. Поэтому мне придется поставить людей на обеих: испанцы будут держать восточную, а ты со своими парнями займешь западную. Вот, гляди.
Он ткнул пальцем в карту, и склонившийся над ней Шарп увидел возле французских позиций крохотную галочку и рядом — подпись, сделанную размашистым почерком Хогана: «Ирати».