— Я должен был догадаться. Отличная причина. Ваше имя, мсье?
— Шарп, Ваше Величество.
Стрелок помедлил и осторожно добавил:
— Я знавал генерала армии Вашего Величества, Кальве, и кое в чём посодействовал ему в Неаполе перед… э-э… — Шарп запнулся. Напоминать императору о Ватерлоо показалось ему нетактичным, — Летом 1814 года.
Наполеон подпёр подбородок рукой и некоторое время задумчиво смотрел на стрелка. Испанцы ревниво хмурились. Влага струилась с потолка, скреблись крысы и в каминном дымоходе гудели сквозняки.
— Я хочу побеседовать с вами отдельно, — произнёс, наконец, император. — Останьтесь, мсье.
Прощаясь, Наполеон обласкал испанцев, осыпал их комплиментами и посочувствовал чилийским повстанцам, против которых будут воевать такие бравые ребята. Артиллеристы цвели. Бонапарт поблагодарил их за визит и, пожелав удачной дороги, отпустил. Когда в гостиной остались лишь Шарп, Харпер, адъютант и слуга, император указал Шарпу на стул:
— Присаживайтесь. Есть разговор.
Шарп сел. Испанцы дожидались их с Харпером в бильярдной. Слуга принёс в гостиную вина, и Бонапарт говорил со стрелком.
Презрительно махнув рукой в сторону двери, за которой исчез полковник Руис, император усмехнулся:
— Они уже проиграли войну за колонии, хоть и хорохорятся. Скоро полковник Руис поплывёт обратно. Он и его единомышленники похожи на глупца, ожесточённо затаптывающего выпавшие из очага головни, упорно отказываясь замечать, что огнём давно объят весь дом. Да и в самой Испании революция не заставит себя долго ждать. Но кого волнует Испания? Расскажите мне, что творится во Франции?
Шарп, насколько мог, описал политическую чехарду: как роялисты ненавидят либералов, не доверяющих республиканцам, которые на дух не переносят ультрароялистов, боящихся тайных бонапартистов, питающих отвращение к церковникам. Одним словом, «cocotte», горшок на огне.
Императору понравилось сравнение:
— Горшок на огне? А, может, пороховой бочонок? Ждущий искры?
— Если и так, Ваше Величество, то этот порох слежался, — не согласился Шарп, — Слежался и подмок.
— Искра тоже уже не та. — вздохнул Наполеон, — Я чувствую себя дряхлым. Я не стар. Я дряхл. Как вам вино?
— Ничего, сэр. — Шарп забыл добавить «Votre Majeste», но Бонапарт не обратил на его промах внимания.
— Из Южной Америки. Я бы предпочёл французское, но лондонские скряги дрожат над своей мошной, а, если мои друзья присылают мне бочонок из Франции, то боров в полковничьих погонах не брезгует конфисковать его. Впрочем, это африканское вполне прилично. Называется «Vin de Constance». Видимо, французское название должно улучшить вкус. — он повертел бокал, — Как я порой мечтаю о глотке шамбертена… Когда мои армии маршировали мимо виноградников, я приказывал отдавать честь лозе.
— Я слышал об этом, сэр.
Приступ меланхолии миновал, и Бонапарт подверг Шарпа обстоятельному допросу: где родился, кем начинал службу, где служил? Император удивился, узнав, что Шарп выслужился из рядовых. В британской армии каждый двадцатый офицер был выходцем из нижних чинов, но этому утверждению стрелка Наполеон не поверил.
— В моей армии — пылко провозгласил он, — вы стали бы генералом!
Ваша армия разбита, подумал Шарп.
— Правда, в моей армии вы не стали бы стрелком. — улыбнулся Бонапарт, — Винтовки не внушают мне доверия. Слишком сложные, слишком капризные. Совсем, как женщины.
— Солдаты любят женщин, сэр.
Император рассмеялся. Адъютант сверлил возмущённым взглядом Шарпа, всё чаще пренебрегавшего обращением «Ваше Величество». Наполеон же развеселился, поддел Харпера насчёт брюха, приказал подать ещё вина и поинтересовался, кого же они хотят разыскать в Южной Америке?
— Его зовут Блаз Вивар, сэр. Испанский офицер, очень толковый. Мы с ним сражались плечом к плечу много лет назад и стали друзьями. Он исчез, а его супруге не на кого надеяться, кроме нас с Харпером. И правительству Испании, и армейскому начальству плевать.
— Армия у них никуда не годится. Чересчур много спеси, чересчур много начальников. А вот солдаты неплохи, если, конечно, можешь заставить их выложиться.
Император встал и уставился в окно. Шарп из вежливости поднялся со стула, но Бонапарт жестом усадил его обратно.
— Значит, вы знакомы с Кальве?
— Да, сэр.
— Вам известно его имя?
Шарп предположил, что Наполеон его проверяет, и кивнул:
— Жан.
— Жан? — император улыбнулся, — Он всем так представляется, но его полное имя «Жан-Баптист». Каково? Вы не находите забавным, что Кальве, легко теряющего голову из-за прекрасного пола, назвали в честь Иоанна Крестителя[413]?
Бонапарт просмеялся и вернулся в кресло:
— Сейчас Кальве в Луизиане.
— В Луизиане? — Шарпу трудно было представить того в Америке.
— Многие из моих ворчунов обосновались там. — вздохнул император, — Им не по нутру жирный бурдюк, величающий себя королём Франции. Они предпочли отправиться в Новый Свет.
Он вдруг задрожал и вперил в Шарпа полный страдания взгляд блестящих глаз:
— Мои ветераны расшвыряны по миру, будто угли бивуачного костра. Стряпчие, что вершат ныне судьбы Европы, и рады бы потушить их, но угли пламени, пылавшего так долго и жарко, не потушить легко. Угли, подобные Кальве, возможно, подобные вам и вашему ирландцу, тем, для кого война — жизнь. Чернильные души трясутся от страха при мысли о том, что однажды кто-то сгребёт угли в кучу, и вспыхнет новый пожар, в котором сгорят крючкотворы и их приспешники! — воодушевлённый, он почти кричал, но затем его голос стих, — Ненавижу канцелярских крыс. Нет в них стержня, доблести внутренней, что ли…
Император на мгновенье зажмурился и, открыв глаза, переспросил уже обычным тоном:
— Значит, едете в Чили?
— Да, сэр.
— Чили… Я помню об услуге, которую вы оказали мне в Неаполе. Кальве рассказал.
Бонапарт помолчал:
— Не откажетесь послужить мне ещё раз?
— Конечно, сэр.
Потом Шарп удивлялся своей готовности помочь Наполеону, даже не ведая, в чём, собственно, эта помощь должна состоять. Магия корсиканского кудесника сразила стрелка наповал, как некогда сражала целые континенты. Согласие Шарпа стало сюрпризом для самого англичанина, но не для императора. Шарп был солдатом, тем, кто может весь день месить грязь и снег, а затем драться без стонов, без жалоб, драться и победить. Этот тип людей император знал и ценил.
— Один человек написал мне письмо. Он живёт в Чили. Ваш соотечественник, служил в британской армии, но мой искренний поклонник. Он попросил меня прислать ему что-нибудь на память, и я согласился. Вы передадите ему мой дар?
— Конечно, сэр.
Противоречивые чувства раздирали Шарпа: облегчение оттого, что просьба Наполеона оказалась пустяковой, мешалась с полным бесконечного изумления пониманием: прикажи Бонапарт прорубить ему просеку сквозь красномундирные ряды к бухте Джеймстауна, стрелок, не задумываясь, обнажил бы палаш. Впрочем, Харпер, судя по написанной на лице восторженности, испытывал то же самое.
— Человек этот обитает в той части страны, что занята мятежниками, но посылку для него можно отдать американскому консулу в Вальдивии. Они друзья или что-то в этом роде. Лично в руки консулу. Не передумали?
— Нет, сэр.
Император благодарно улыбнулся.
— Я не надеялся, что возможность исполнить его просьбу представится мне так скоро. Нужно время, чтобы мои люди подыскали и приготовили достойный подарок. Вы подождёте?
— Конечно, сэр.
Адъютант исчез, унося соответствующие распоряжения, а Наполеон повернулся к Шарпу:
— Без сомнения, вы были под Ватерлоо?
— Так точно, сэр. Был.
Темнело. Ливень вспенивал поверхность прудов, омывал деревья, траву. Кольцо солдат вокруг Лонгвуда сжалось теснее, а внутри жёлтых штукатуреных стен через дверь от мающихся испанцев три старых солдата беседовали, ибо что ещё делать старым солдатам?
Мрак почти накрыл землю, когда промокшие до нитки Шарп и Харпер достигли берега с покачивающимися на волнах баркасами «Эспириту Санто».
Друзей ждал британский офицер:
— Мистер Шарп?
— Подполковник Шарп. — нелюбезно поправил его стрелок, слезая с мула, и майор стушевался.
— Конечно, конечно, сэр. Уделите мне минутку?
Угодливо скалясь, майор отвёл Шарпа в сторонку от испанцев:
— Правда ли, сэр, что вы кое-что получили от генерала Бонапарта?
— Каждый из нас кое-что получил.
Шарп не врал. Испанцев одарили серебряными чайными ложечками с вензелем императора (Ардилес отказался), Харперу достался напёрсток того же металла с изображением наполеоновской пчелы, а Шарпу император в знак особого расположения пожаловал опять же серебряный медальон с прядью царственных волос.
— Но вы, сэр, уж простите мою назойливость, получили особенный подарок? — не отставал майор.
— Неужели? — смерил его ледяным взглядом Шарп, гадая, который из виденных им слуг Наполеона доносчик.
— Сэр Хадсон Лоу вынужден убедительно просить вас, сэр, предъявить подарок генерала Бонапарта мне для осмотра.
Убедительности просьбе добавляли бесстрастные ряды солдат в красных мундирах за спиной офицера.
Шарп извлёк из кармана медальон и, щёлкнув крышкой, показал майору перевязанный жгутик волос:
— Передайте сэру Хадсону Лоу, что такого рода сувенирами его охотно порадует жена, собака или любой цирюльник.
Испанцы зло поглядывали на майора, держащего их под струями дождя вдали от сухих уютных кают «Эспириту Санто». Пахло международным скандалом, и майор сдался, для очистки совести спросив лишь:
— Медальон? Больше ничего?
— Больше ничего. — отрезал Шарп.
В его кармане покоился портретик Наполеона, собственноручно подписанный некоему подполковнику Чарльзу, но Шарп полагал при всём уважении к сэру Хадсону Лоу, что это не его собачье дело.
Майор поклонился Шарпу:
— Если вы настаиваете, сэр…