Влажно стонали многострадальные помпы, выбрасывая за борт воду. На корме «Китти» переливался золотом испанский флаг.
Перекладины семафора на форте Инглез задёргались.
— Извещает о нашем местоположении другие форты. — заметил Кокрейн.
У правого борта столпились любопытные. На этот раз адмирал не запрещал своим людям показываться на палубе, ведь для мнимых испанских артиллеристов вполне естественен порыв бросить взгляд на новое место службы. Кокрейн распорядился также выставить напоказ четыре девятифунтовых пушки, прихваченных из Пуэрто-Круцеро не ради их огневой мощи, а ради усиления маскировки: орудия призваны были изображать артиллерию Руиса. Кокрейн, вне себя от возбуждения, барабанил пальцами по перилам:
— Сколько ещё?
Фрезер ответил из-за штурвала:
— Час на то, чтобы дойти до входа в бухту, час потом… С учётом течения часа два с половиной.
— Часа два с половиной до чего? — спросил Шарп.
— Час — доволочься до устья гавани, час — до форта Ньебла, плюс полчаса накидываем на противоборство с течением впадающей в бухту реки. Будет уже темно, флаг придётся подсвечивать фонарём, а после начала штурма взойдёт луна. — адмирал потёр ручищи, — Луна и лестницы! Звучит, как название романтической баллады с похищениями возлюбленных и тому подобной белибердой! (На палубе «Китти» были уложены лестницы, сколоченные для штурма стен Ньеблы.)
— Новый сигнал, мой лорд! — довёл до сведения адмирала гардемарин, как обычно на кораблях Кокрейна, по-английски.
— С сего момента, мистер Альманте, по-испански и только по-испански! — Кокрейн не хотел, чтобы их выдало неосторожное английское слово в случае высылки испанцами сторожевого катера, — Добавьте к нашему сообщению срочное требование предоставить капитану сисястую шлюху и привлеките их внимание пушечным выстрелом.
Ухмыляясь, гардемарин начал доставать из ящика флажки и, едва новое послание заполоскалось на ветру, холостой выстрел с кормы поднял с воды чаек.
— Мы беспокоимся! — объяснил Шарпу Кокрейн, — Наш сигнал не поняли — серьёзный повод для тревоги.
— Ещё разок? — задорно предложил мистер Альманте, которому вряд ли было больше тринадцати.
— Куда вы спешите, мистер Альманте? Дайте сеньорам поволноваться всласть!
Пороховой дым, истончаясь, стлался над волнами. Земля была совсем близко, и на воде колыхался ковёр бурых водорослей. На берег выехали два всадника и остановились, разглядывая проплывающие мимо корабли.
— Нельсона всегда перед боем мучила морская болезнь. — неожиданно молвил Кокрейн.
— Встречались с Нельсоном? — полюбопытствовал Шарп.
— Несколько раз в Средиземном море. — адмирал направил трубу на всадников, — Беспокоятся на наш счёт. Беспокоятся, а высмотреть ничего не могут. Солнце-то — за нами. Неукротимый был крохотуля.
— Нельсон?
— «Идите и деритесь!» — советовал он мне. «Наплюйте на премудрости, идите и деритесь!» И оказался прав. Это всегда приносит победу… Чёрт! — восклицание относилось к боту, вышедшему из устья гавани и движущемуся к «Китти» и «О’Хиггинсу».
Такой вариант развития событий, хоть и не очень желательный, был предусмотрен Кокрейном. Адмирал вооружился рупором и пророкотал со шканцев:
— Все разговоры на испанском! Тем, что на лодке, ничего не выкрикивать! Машите, чешите, танцуйте, что угодно, кроме криков!
Отняв от губ рупор, Кокрейн приказал:
— Подать испанскую морскую форму!
Стоящие на мостике облачились в синие мундиры и шляпы с пышными плюмажами, опоясались саблями. Харпер, гордо кося глазом на золотые эполеты, гоголем прохаживался вдоль перил. Фрезер, которому синяя форма шла, как корове седло, недовольно зыркал из-за штурвала. Кокрейну шляпа придала залихватски-флибустьерский вид. Он раскурил сигару и отрешённо пыхтел ею, будто происходящее его не касалось. Говорить с катером поручили лейтенанту Кабралу. Лейтенант, несмотря на то, что родился в Испании, был горячим патриотом Чили.
— Не ошибитесь, лейтенант. — наставлял его Кокрейн, — Мы — «Нино», а «О’Хиггинс» — «Кристофоро».
Адмирал метнул досадливый взгляд на приближающуюся лодку, под красным парусом которой можно было насчитать с дюжину военных, и тихо поделился опасениями с Шарпом:
— Коль транспорты нас опередили — нам конец.
Вымпел над «Китти» оповещал, что командир маленького конвоя находится здесь, поэтому сторожевик направился к бывшему «Эспириту Санто». Испанец с рупором потребовал «Китти» назвать себя.
— «Нино» и «Кристофоро» из Кадиса. — подсказал Кабралу адмирал, — Привезли пушки и солдат полковника Руиса.
— Где ваше сопровождение?
— Какое, к чёрту, сопровождение? — прошипел Кокрейн, — Скажите, разделились у мыса Горн.
— Мы потеряли его у мыса Горн!
— Что за корабль вёл вас?
— «Санхидро». — наугад брякнул шотландец.
— «Санхидро», сеньор! — послушно повторил лейтенант.
— «Эспириту Санто» не видели?
— Нет.
Допрашивавший, чернобородый офицер, обвёл подозрительным взором ряд загорелых физиономий, высунувшихся из-за планшира, и заявил:
— Я поднимаюсь к вам.
— На борту больные! — на этот случай тоже имелся заготовленный ответ.
Альманте подцепил жёлтый флажок лихорадки и отправил его к прочим.
— Тогда вам придётся встать на якорь за пределами гавани! Утром вам пришлём врачей. Ясно?
— Скажите, что мы боимся становиться на якорь вне гавани! — приказал Кокрейн.
Слова Кабрала не встретили понимания у бородатого. Испанец энергично замахал рукой:
— Это приказ! Стоянка безопасна. В полукилометре от пляжа бросите два якоря на пятнадцатисаженных цепях и спите себе спокойно. Эскулапы будут у вас с первыми лучами солнца!
Чернобородый дал знак своему рулевому, бот развернулся и поплыл к гавани.
— Проклятье! — ощерился адмирал.
— Почему бы не плюнуть на его дурацкую болтовню?
— Плюнуть можно, но тогда в гавани в нас плюнут пушки.
— Так что же, попробуем ночью? — продолжал Шарп осторожно прощупывать намерения шотландца.
— Луна почти полная. — вмешался Фрезер, — Видимость, как днём.
— Проклятье, проклятье, проклятье! — прорычал Кокрейн.
Он затравленно смотрел вслед удаляющемуся сторожевику. Плечи адмирала обвисли. Фрезер и другие офицеры ждали приказов, но Кокрейн молчал. Он вдруг оказался в ситуации, когда ему нечего было приказать. Сочувствие к Кокрейну остро кольнуло Шарпа. Стрелок понимал шотландца. Какие бы предосторожности вы не измысливали, как бы вы ни старались предусмотреть всё, но война такова, что при первом же столкновении с противником ваш план летит к чертям, и на этот случай надо иметь запасную схему действий, а то и две. Кокрейн же поставил на испанскую безалаберность; он всегда ставил на испанскую безалаберность и всегда выигрывал. Но не сегодня. Испанцы проявили несвойственную им осторожность, и Кокрейн был в смятении. Интересно, отстранённо подумал Шарп, с Наполеоном под Ватерлоо произошло то же самое? Стрелок смотрел, как Кокрейн бессмысленно жуёт нижнюю губу, обмякший и потерянный.
— Два часа до прилива, Ваша Милость. — видя состояние командира, Фрезер прибёг к формальному обращению.
Кокрейн, как заворожённый, сверлил взором вход в гавань. Приноравливался ли он овладеть ею посредством стремительного броска? Но о стремительности не может и речи быть: скорость кораблей ненамного превышала скорость прогуливающегося пешехода.
Фрезер будто прочёл его мысли:
— Нам не прорваться, Ваша Милость.
— Нет. — глухо проронил Кокрейн.
Парусный мастер призывно уставился на Шарпа. Стрелок был самым ярым противником штурма и теперь, по мнению Фрезера, настало время ему вмешаться и предложить отступление.
Шарп был безмолвен.
Фрезер оставил экивоки и прямо воззвал к стрелку:
— Так что нам делать, Шарп?
Кокрейн засопел, но ничего не сказал.
— Ну и…? — настаивал старый мастер.
Корабли продолжали двигаться к устью бухты. Метров восемьсот, и их возьмут на прицел орудия форта Сан-Карлос.
Кокрейна звали «дьяволом», и в Шарпе тоже внезапно проснулся свой личный бесёнок. Какого рожна было тащиться в такую даль, если остановить тебя хватило крохотной лодчонки?
— Стань мы на якорь вдоль пляжа, — заговорил стрелок, — они решат, что мы повинуемся приказу. Подождём ночи, спустим пару лодок, якобы набрать пресной воды, высадимся и возьмём форт. Пусть всей добычи-то будет пара бочек пороха, зато мы насыплем ублюдкам соли под хвост на прощанье!
Кокрейн просветлел:
— Отлично… Слушайте, правда, отлично! — он хлопнул Шарпа по спине и, стряхнув оцепенение, разразился потоком слов, — Мистер Альманте, сигнал «О’Хиггинсу» готовиться встать на якорь! Не только бочки с порохом, Шарп! Не только! Мы захватим и пушки тоже! Возьмём западные форты и обрушим мощь их артиллерии на Ньеблу, пока наши корабли войдут внутрь! Но это утром. Мистер Фрезер, вычислите время утреннего прилива. Как я не додумался-то с самого начала? Мистер Кабрал, распорядитесь об ужине для наших ребят и предупредите всех есть быстрее. Высаживаемся через два часа.
— Большое спасибо! — зло проворчал Шарпу Фрезер.
— Вы что-то сказали, мистер Фрезер? — осведомился Кокрейн.
— Ничего, Ваша Милость.
— Встанем на якорь, — тараторил Кокрейн, — спустите лодки, но с того борта, что не виден с берега. Мы же не хотим насторожить врага раньше времени?
Позади «Китти» небо расцветилось всеми оттенками золотого и алого. Тканый золотой канителью испанский флаг на корме, трепыхаясь, ловил последние отблески солнца, но был не в силах соперничать с великолепием, являемым природой.
Корабли приблизились к берегу. Волны накатывались на песок и опадали, оставляя белые пенные росчерки. Когда Шарпу начало казаться, что они вот-вот подхватят «Китти», чтобы яростно разбить о камни перед пляжем, Фрезер приказал отдать якоря. Матросы вышибли кувалдами колышки кат-балки, и правый якорь плюхнулся в воду. Мгновеньем позже за ним последовал левый, громко звеня цепью. Течение развернуло «Китти» носом к солнцу, кормой к земле. Мыс, на котором высился форт Инглез, оказался с левого борта.