Миллер расслабился еще больше.
– Конечно, для вас, месье Пуаро, это ровным счетом ничего не значит. Вам заплатят в любом случае, так что вам просто придется притвориться, что вы ищете улики, чтобы удовлетворить ее светлость. Я все это понимаю.
– Вы так много понимаете… – заметил Пуаро и откланялся.
Следующий визит он нанес адвокату, представлявшему Чарльза Леверсона. Мистер Мэйхью оказался худым, суховатым и осмотрительным человеком. Пуаро он принял настороженно. Однако у маленького бельгийца имелись свои способы внушать доверие своим собеседникам. Уже через десять минут два джентльмена вполне по-дружески общались друг с другом.
– Вы же понимаете, – сказал сыщик, – что я действую исключительно в интересах месье Леверсона. Таково желание леди Астуэлл. Она уверена, что он невиновен.
– Да, да, конечно, – произнес мистер Мэйхью без всякого энтузиазма.
– А вы, кажется, придаете мало значения мнению леди Астуэлл? – предположил Пуаро, блеснув глазами.
– Завтра она так же будет уверена в его виновности, – сухо заметил адвокат.
– Я понимаю, что ее интуиция отнюдь не имеет силу доказательства, – согласился Пуаро, – а на первый взгляд ситуация для молодого человека выглядит очень мрачно.
– Жаль, что он сказал в полиции то, что сказал, – сказал адвокат. – И ему вовсе не стоит держаться за эту версию.
– А в разговорах с вами он тоже ее придерживается? – уточнил детектив.
– Она не изменяется ни на йоту, – мистер Мэйхью кивнул. – Повторяет ее, как попугай.
– И от этого ваша вера в него разрушается, – задумчиво произнес детектив. – Нет, не отрицайте этого, – быстро добавил он, поднимая руку. – Я очень ясно это вижу. В глубине души вы тоже считаете его виновным. А теперь послушайте меня – меня, Эркюля Пуаро. Я расскажу вам, как все было.
Этот молодой человек возвращается домой, выпив перед этим несколько коктейлей и, без сомнения, бессчетное количество порций вашего английского виски с содовой. Ему – как это у вас говорится? – море по колено, и вот в таком состоянии он открывает входную дверь своим ключом и на нетвердых ногах поднимается в Башенную комнату. Заглянув туда, видит в тусклом свете лампы своего дядю, склонившегося над столом.
Как мы уже сказали, мистеру Леверсону море по колено. Он входит и говорит сэру Рубену все, что он о нем думает. Он бросает ему вызов, оскорбляет его, и чем дольше его дядя ему не отвечает, тем больше он распаляется, начинает повторяться и говорить одно и то же, снова и снова, только каждый раз все громче и громче. Наконец, такое длительное молчание его дяди вызывает у него мрачные предчувствия. Он подходит ближе, кладет руку на плечо сэра Рубена, и тело последнего, как мешок, падает на пол.
Тут месье Леверсон трезвеет. С грохотом падает стул, и он склоняется над сэром Рубеном. Поняв, что произошло, смотрит на свою руку, покрытую чем-то теплым и красным. Его охватывает паника; он готов отдать все на свете, чтобы вернуть тот крик, который только что сорвался с его губ и эхо от которого разнеслось по дому. Механически подняв стул, торопливо выходит за дверь и прислушивается. Ему кажется, что он слышит какой-то звук, – и мгновенно, совершенно интуитивно, месье Леверсон притворяется, что говорит со своим дядей через открытую дверь.
Звук не повторяется. Молодой человек думает, что он ошибся и ничего не слышал. Теперь в доме стоит полная тишина, и он пробирается к себе в комнату – здесь ему приходит в голову, что лучше всего будет притвориться, что он и близко не подходил к своему дяде в эту ночь. Отсюда и его версия. В тот момент – не забывайте этого – Парсонс ни слова не сказал о том, что слышал. А когда он это расскажет, для месье Леверсона будет слишком поздно что-то менять в своем рассказе. Он слишком глуп, слишком упрям и поэтому изо всех сил держится за эту свою версию. Скажите, месье, такое развитие событий кажется вам невозможным?
– Нет, – ответил адвокат. – В ваших устах это звучит вполне вероятно.
Пуаро встал.
– У вас есть возможность встречаться с месье Леверсоном, – сказал он. – Расскажите ему то, что я рассказал вам, и поинтересуйтесь, правда ли это.
Выйдя из офиса адвоката, Пуаро остановил такси.
– Харли-стрит[61], триста сорок восемь, – пробурчал он водителю.
Отъезд Пуаро в Лондон застал леди Астуэлл врасплох, поскольку маленький бельгиец никому не говорил о том, что собирается сделать. Когда же он вернулся после двадцатичетырехчасового отсутствия, Парсонс сообщил ему, что леди Астуэлл хотела бы как можно быстрее встретиться с ним.
Пуаро нашел ее светлость в будуаре. Она лежала на диване, подложив под голову подушки, и выглядела на удивление больной и изможденной – гораздо хуже, чем в тот день, когда сыщик появился здесь впервые.
– Значит, вы все-таки вернулись, месье Пуаро?
– Да, миледи, вернулся.
– Вы ездили в Лондон?
Детектив кивнул.
– Вы не говорили мне, что поедете, – резко заметила леди Астуэлл.
– Тысяча извинений, миледи. Это моя ошибка, я должен был предупредить вас. La prochaine fois…[62]
– Вы поступите точно так же, – прервала его леди Астуэлл с грустным юмором. – «Сначала сделай, а потом рассказывай» – вот ваш девиз.
– Возможно, миледи тоже предпочитает его, – глаза Пуаро блеснули.
– Возможно. Время от времени, – согласилась женщина. – И зачем же вы ездили в Лондон, месье? Теперь, полагаю, вы можете сказать мне об этом?
– Я побеседовал со своим добрым знакомым инспектором Миллером и с непревзойденным мистером Мэйхью.
Леди Астуэлл не отрывала глаз от его лица.
– И… и что вы думаете теперь? – медленно спросила она.
Пуаро не отвел взгляда.
– Есть вероятность того, что Чарльз Леверсон не виноват, – ответил он рассудительным тоном.
– Ах вот как! – Леди Астуэлл резко пошевелилась, и пара подушек упала на пол. – Значит, я была права. Я была права!
– Я говорил только о вероятности, мадам, вот и всё.
Казалось, что-то в его голосе привлекло внимание хозяйки дома. Она приподнялась на локте и, пронзив его взглядом, спросила:
– Я могу быть чем-то полезна?
– Можете, миледи, – детектив кивнул. – Скажите мне, почему вы подозреваете Оуэна Трефьюзиса?
– Я уже говорила вам, что просто знаю это – вот и всё.
– К сожалению, этого недостаточно, – сухо заметил Пуаро. – Вернитесь мысленно в тот вечер, миледи. Вспомните все детали, все мелочи. Что такого вы заметили в секретаре или в его поведении? Я, Эркюль Пуаро, говорю вам: что-то там было.
Леди Астуэлл покачала головой.
– Я едва замечала его в тот вечер, – сказала она, – и, уж конечно, совсем о нем не думала.
– То есть ваши мысли были заняты чем-то другим?
– Да.
– Враждебностью вашего мужа по отношению к мисс Лили Маргрэйв?
– Вот именно, – леди Астуэлл кивнула. – Кажется, вы всё об этом знаете, месье Пуаро.
– Мне известно все, – объявил маленький человечек с абсурдно величественным видом.
– Мне нравится Лили, месье Пуаро. Вы сами могли в этом убедиться. Рубен поднял шум по поводу каких-то ее рекомендаций. Имейте в виду, я вовсе не хочу сказать, что она с ними не смошенничала. Именно что смошенничала. Но, боже мой, в свое время я делала вещи и похуже. Для того, чтобы хоть чего-то достичь в театре, надо знать множество таких трюков. Нет такой вещи, которую я не написала бы, не сделала или не сказала в свое время.
Лили хотела получить эту работу, и она сделала все, чтобы ее получить, хотя, возможно, и не всегда, знаете ли, действовала в рамках правил. Мужчины как-то по-дурацки всё это воспринимают… Муж поднял такой шум, будто Лили – банковский клерк, сбежавший с миллионами. Весь вечер я жутко волновалась по этому поводу, потому что, хотя в большинстве случаев мне и удавалось в конце концов заставить Рубена согласиться с моей точкой зрения, иногда он, бедняжка, бывал невероятно упрямым. Поэтому у меня не было времени на всяких секретарей, хотя мистера Трефьюзиса и в обычное-то время бывает трудно заметить. Он просто есть, и ничего больше.
– Я заметил эту особенность месье Трефьюзиса, – согласился Пуаро. – Он не относится к тем людям, которые выделяются из толпы, к людям, которые в мгновение ока – р-р-р-раз – и завладевают вашим вниманием.
– Да, – сказала леди Астуэлл, – он совсем не похож на Виктора.
– Я бы сказал, что месье Виктор Астуэлл – это настоящая бомба.
– Отлично сказано. Он мгновенно взрывается, как эти штуковины в салюте.
– По-моему, он человек очень вспыльчивый, – предположил Пуаро.
– Да, если его довести, то он превращается в настоящего дьявола. Но, слава Богу, его я не боюсь. Наш Виктор лает, но не кусается.
Пуаро посмотрел в потолок.
– Значит, вы ничего не можете сказать мне о том, что делал секретарь в тот вечер? – прошелестел он.
– Я же говорю вам, месье Пуаро, я знаю. Интуиция. А женская интуиция…
– Не отправит человека на виселицу, – перебил ее сыщик. – И, что еще важнее, не спасет его от нее. Леди Астуэлл, если вы действительно верите в невиновность мистера Леверсона и если ваши подозрения в отношении мистера Трефьюзиса имеют под собой серьезную основу, тогда вы, может быть, согласитесь на небольшой эксперимент?
– Какой еще эксперимент? – подозрительно спросила леди Астуэлл.
– Вы позволите ввести себя в состояние гипнотического сна?
– Это еще зачем?
Пуаро подался к ней.
– Если я скажу вам, что ваша интуиция основывается на фактах, которые зарегистрировало ваше подсознание, то, скорее всего, вы отнесетесь к этому скептически. Так что я скажу только, что этот эксперимент, который я вам предлагаю, может сыграть очень важную роль в судьбе несчастного молодого человека, Чарльза Леверсона. Так вы мне не откажете?
– И кто же будет погружать меня в транс? – Было видно, что подозрения леди Астуэлл лишь усилились. – Уж не вы ли?