Впрочем, давайте наберёмся терпения и не будем забегать вперёд. Нас ждут ещё тысячи неожиданностей.
Беседа на веранде
Саламура и Агамемнон Лобан мирно беседовали на веранде, которая смотрела на новый район города поэтов.
Этот район совершенно не был похож на старый. В старом районе всё: фонтаны, здания, беседки, деревья и даже цветы на газонах — имело овальную форму. Дома же являли собой типичные образцы архитектурных излишеств.
В новых кварталах вы не увидели бы такого обилия цветов, а дома́ тут, казалось, состояли из одних углов.
— И скульпторы порадовали нас своим мастерством, — сказал Агамемнон Лобан. — Посмотрите на ту статую, что правее серого дома, она называется «Мечта поэта».
Саламура никак не мог понять, почему эта белая бесформенная глыба названа «Мечтой поэта».
— Надеюсь, вы надолго приехали к нам.
— Я не приехал, просто шёл мимо и решил заглянуть в ваш город.
— Куда вы, если не секрет, держите путь?
— И сам толком не знаю. Я ищу пропавшего друга.
— Ага, понятно… Мне известно, какое вы перенесли горе.
Саламура удивился: «Откуда он может знать о моём горе?»
— Я как поэт сочувствую вам. Шутка ли, сжечь двадцать семь стихотворений. Да это варварство, как только у них рука поднялась на такое.
— Двадцать семь стихотворений? — удивился Саламура.
— Извините, я точно не помню, может, меньше?
— Не понимаю, о чём вы говорите?
— То есть как, уважаемый Хиларио Буэра?!
Оказывается, и Агамемнон Лобан принял нашего пастушка за известного поэта Буэру.
— Я не Хиларио Буэра, я Саламура.
Агамемнон лукаво улыбнулся.
— Не надо, дорогой, я вас узнал с первого взгляда. Разве не вашему перу принадлежат двадцать три сонета о повелительнице светлячков?
— Повелительница светлячков?!
— Да, да, та самая девочка в платье из лепестков лютика.
— Байя! Где она? — побледнел Саламура.
— Как, вы не знаете, уважаемый Хиларио Буэра, что повелительница светлячков уже в стране Сноготок, у принца?
— Какой ещё Хиларио Буэра, говорю вам, я Саламура, пастух божьих коровок! Вы лучше объясните мне, что это за страна Сноготок и как её найти.
— Так вы не поэт?
— Ох, какой вы непонятливый! Говорю же вам, никакой я не поэт!
— Значит, я ошибся?
— Не терзайте меня, скажите, где находится Сноготок.
— Видите ли, я слыхал, что Сноготок — это страна карликов, а где её искать, я сам не знаю.
Вечер одного стихотворения
Саламура выбежал на улицу. Собравшиеся на площади поэты были страшно удивлены: Агамемнон отпустил именитого гостя! Они уже привыкли видеть входящих к Лобану иностранцев, но чтобы кто-нибудь так быстро выходил из его дома, да ещё и трезвым, — такого не бывало.
— Друзья, знаменитый Хиларио Буэра чем-то встревожен. Нам выпало счастье обласкать его! — воскликнул поэт Парфенон. — Так устроим ему достойную встречу. Соберёмся в клубе. Первым выступлю я. Затем со словом приветствия обратится к гостю Чичерон. Школьницы поднесут уважаемому поэту цветы. Устроим вечер одного стихотворения. И себя покажем, и гостя послушаем.
Слова Парфенона пришлись всем по душе.
— За дело, товарищи, — заключил старый поэт.
Собравшиеся разбились на две инициативные группы. Первая помчалась в клуб, чтобы приготовить зал, а вторая направилась к Саламуре, который стоял посреди улицы, не зная, куда ему податься.
— Господин Хиларио Буэра, — обратился к пастушку самый старый поэт. — Местные служители муз приглашают вас в клуб. Пожалуйте с нами.
— Я… я… — Саламура хотел сказать, что никакой он не Буэра, но поэты тесно обступили его и увлекли в клуб.
По дороге мнимого Буэру забросали вопросами:
— Как вам понравился наш город?
— Есть ли в мире страна красивее нашей?
— Кого вы считаете величайшим поэтом современности?
— Кого из наших поэтов вы читали?
— Ваше мнение о стихах Агамемнона Лобана?
«И чего они пристали ко мне, — думал Саламура, — присосались, как пиявки. Лучше бы сказали, где находится страна Сноготок, и я помчался бы к Байе».
Клуб был переполнен поэтами. На сцене за длинным столом сидело несколько человек. Когда Саламура вошёл в зал, все, словно по команде, вскочили на ноги и устроили овацию. Кто-то выкрикнул:
— Да здравствует славный Хиларио Буэра!
— Да здравствует! — подхватил весь зал.
Парфенон поднял руку — мол, успокойтесь, и посмотрел на Саламуру, которого уже усадили в высокое, украшенное цветами кресло.
— Господа! — обратился к присутствующим Парфенон. — Нашу страну посетил великий поэт Хиларио Буэра.
Саламура опять попытался возразить: дескать, он не Хиларио и пришёл в этот город в поисках Байи, он даже привстал от волнения.
Поэты приняли этот порыв Саламуры за выражение признательности, и с новой силой грянула овация.
— Садитесь, не беспокойтесь, — расплываясь в улыбке, сказал Парфенон. И сразу же приступил к торжественной части.
В своей краткой, но содержательной речи он охарактеризовал Хиларио Буэру как выдающегося гражданина и поэта. Парфенон не преминул добавить, что, к сожалению, он раньше не был знаком ни с Хиларио, ни с его стихами, но, к счастью, ему ещё предстоит это удовольствие.
Присутствующие многозначительно переглянулись.
Затем слово взял Чичерон. Молодой критик начал издалека. Он подробно рассказывал о героической и многовековой истории страны, которая сегодня принимает великого поэта.
Саламура ёрзал в кресле.
Чичерон увлечённо продолжал… Наконец он замолк, но с трибуны почему-то не сошёл. Забыл, что ли?
Двери зала широко распахнулись, и к Саламуре подбежали наряженные в белые платья девочки. Они засыпали гостя цветами с ног до головы.
Стены зала дрожали от рукоплесканий.
Саламура терял последнюю надежду. Сколько трудов ему стоило убежать от старого боксёра, и всё напрасно. Боксёр Бей-Нежалей хоть был один, а этих поэтов тьма-тьмущая. Неужели ему суждено задохнуться в аромате цветов?
Поэты уже приготовились читать свои стихи, но тут в зал ворвался какой-то юноша.
— Господа, господа! — во все горло кричал он, пробираясь к сцене.
— Чего орёшь, мальчишка! — цыкнул на него Парфенон.
— Приехал Хиларио Буэра!
— Глупец, Хиларио Буэра уже тут. Ты, наверное, не разглядел его за цветами.
— Нет, это не Буэра. Настоящий Буэра там. — Юноша показал рукой на улицу.
— А он кто же? — Парфенон удивлённо посмотрел на Саламуру.
— Не знаю.
Парфенон подошёл к груде цветов и крикнул в неё, будто в колодец:
— Эй, ты кто?
Цветы зашевелились и жалобно всхлипнули:
— Я… Саламура, пастух божьих коровок.
— Чего же ты морочил нам голову?! — рассердился Парфенон. — А где настоящий Буэра? — обратился он теперь к юноше.
— У Агамемнона.
— Боже! — взмолился Парфенон. — И на этот раз проморгали.
Все бросились вон.
Саламура усиленно разгребал цветы. Наконец ему удалось высунуть голову.
Зал был пуст.
Саламура в отчаянии закрыл лицо руками.
Давайте оставим Саламуру наедине со своими мыслями и вернёмся в страну Сноготок. Узнаем, правда ли, что Байя во дворце Ноготка XV, и как она себя там чувствует. Ведь не все одинаково хорошо чувствуют себя в королевском дворце. Некоторым там вовсе не нравится.
Словом, перенесёмся в страну Сноготок и посмотрим, что в ней происходит. Но для этого нам придётся совершить путешествие в прошлое. Ведь после похищения Байи прошло почти два месяца.
Пятнадцатый монумент короля
На улицах и площадях столицы государства Сноготок было установлено четырнадцать монументов. Это они только так назывались монументами, а на самом деле это были причудливо изогнутые и окрашенные в белый цвет печные трубы. Они ни у кого не вызывали восторга, но любой житель страны безошибочно мог узнать в каждой из скульптур Ноготка.
Четырнадцати монументов оказалось недостаточно. Ноготок-то ведь пятнадцатый государь своей страны! Сам король да и все придворные рассуждали так: если Ноготок пятнадцатый государь, почему же в столице всего четырнадцать монументов?
Жители Сноготка отлично знали арифметику и здорово умели вычитать, складывать и вообще считать не только до пятнадцати.
Надо заметить и то, что в государстве Сноготок пока ещё не было скульптора и его обязанности временно (до рождения скульптора) исполнял кузнец.
Кузнец слыл работягой. Все лемехи, серпы, молотки, гвозди, все миски, сковородки, ложки, вилки были творением его рук или рук его отца и деда, тоже потомственных кузнецов.
Дел у кузнеца было хоть отбавляй, и он очень не любил ковать замысловатые монументы. «Напрасная трата времени, — ворчал кузнец, — лучше сковородок наделать, на них хоть яичницу жарить можно, а от этих фигур какая польза?»
Как видите, кузнец не был большим ценителем искусства, зато он прекрасно владел своим ремеслом.
В те дни, когда кузнец «ваял» монументы, от ударов молота по железу стоял такой шум, что не мудрено было оглохнуть. И всё население Сноготка дивилось, как выдерживает нежный слух короля такой грохот.
Правда, Ноготок XV затыкал оба уха ватой, но это нисколько не облегчало его страданий. Придворные благоговейно твердили:
— Только любовь к искусству толкает государя на героический подвиг.
Мне же кажется, что Ноготок XV, как и все самодержцы, просто заботился о своём бессмертии. Мол, потомки, глядя на монументы, будут вспоминать его — великого короля.
Ноготок XV стоял, боясь шелохнуться, на стуле — позировал кузнецу, который ожесточённо бил по раскалённой трубе молотом.
В кузницу вбежал, зажав ладонями уши, второй министр и что-то доложил государю. Тот не расслышал. Второй министр принялся кричать. Ноготок XV вынул из одного уха вату, но опять не услышал ничего. Тогда он вынул вату из второго уха и прижал его к самым губам министра. Но мыслимое ли дело услышать что-нибудь в этом шуме. Второй министр приказал кузнецу прекратить работу. Тот отбросил молот, и в кузнице стало тихо.