Бородавка воровато прокрался через затемнённый сад и семь раз стукнул в железные ворота тюрьмы — это был его условный знак. Ворота ржаво заскрипели, и перед Бородавкой возник начальник стражи — одноглазый Раза.
— Что прикажете, господин министр? — выпалил Раза и так низко поклонился, что чуть не разбил о камни лоб.
Бородавка полностью доверял начальнику стражи, который всегда угодливо смотрел в глаза первому министру и исполнял все его желания. Словом, Раза был верный человек.
Бородавка передал ему Байю и ступил на каменную лестницу. За первым маршем лестницы последовал второй, потом третий. На каждом этаже было несколько камер. В глазок одной из них кто-то крикнул:
— Господин первый министр, освободите меня! Я ведь ни в чём не виноват.
Бородавка заглянул в камеру и спросил Разу:
— Кто это?
— Подножка, футболист.
— Вот оно что. А я его не узнал.
Подножку сейчас не узнал бы и родной отец. Обросший бородой, истощённый, в лохмотьях, он был не похож на себя.
— Ты нанёс мне смертельное оскорбление, — грозно сказал Бородавка, — ударил мячом по носу.
— Я ведь без умысла, господин первый министр, простите.
— Ладно… Только с условием: ты бросишь футбол и станешь в тюрьме надзирателем.
— Этому не бывать! — решительно отказался Подножка.
Первый министр с Разой поднялись на башню. Здесь, на чердаке, и была тайная камера. Бородавка жестом приказал начальнику стражи заточить в неё девочку.
Раза усадил Байю на пол, притащил лестницу, забрался на чердак и долго мучался, шарил ключом, как бы попасть в замочную скважину.
Когда Раза бросил наконец Байю в камеру и закрыл за ней дверь, первый министр облегчённо вздохнул: теперь-то её не найти не только разведчикам второго министра, но и самому господу богу!
Проходя мимо камеры футболиста, Бородавка подумал: «Сейчас опять начнёт клянчить прощение и будет согласен на всё, но я его помучаю». Однако Подножка не стал просить у первого министра милости. Это разъярило Бородавку. Он готов был ещё строже наказать футболиста, но в государстве Сноготок самой высшей мерой наказания и было заточение в тюрьме.
И тем не менее первый министр радовался. Шутка ли, он избавился от этой пастушки. Хочет того принц или не хочет, а придётся ему играть с Фринтой.
Бородавка шёл садом и даже что-то напевал себе под нос. Но вдруг замер на месте — в окне Фринты горел огонь. В такую позднюю ночь Фринта никогда не зажигала свет. К тому же и окно было открыто. Первый министр стоял посреди тёмного сада и думал: «Какой ещё сюрприз приготовила мне дочка?»
Ждать пришлось недолго. Фринта подошла к окну, махнула кому-то рукой и что-то бросила вниз.
Бородавка понял, что кто-то стоит под окном его дочери. Но кто?
Первый министр отчётливо увидел короткую тень. Бородавка подкрался ближе. Но тень уже удлинилась. Видно, этот кто-то уже нашёл брошенную Фринтой вещь. «Сейчас уйдёт», — подумал первый министр и хищно приготовился к прыжку. Но… согнувшись, Бородавка не заметил в темноте, что наступил на собственный плащ, — и первый министр оказался на земле.
Тень метнулась в сторону, растворилась во мраке.
Первый министр, конечно, встал, но уже было поздно.
Негодующий отец ворвался в спальню Фринты, но та притворилась спящей.
— Пусть спит, — решил первый министр, — завтра поговорим!
Похищение Фринты
Представляете себе, что творилось во дворце, когда на следующее утро Бутуз пожелал после сытного завтрака играть в жмурки с повелительницей светлячков.
Все, от мала до велика, бросились искать Байю. Просто с ног сбились, а не нашли. Потом долго думали — где же она вчера осталась?
Первый министр сказался больным и не выходил. Обратились за советом ко второму министру. Тот приложил указательный палец ко лбу — так ему легче было думать — и начал вспоминать.
— Мне кажется, — вышел он наконец из задумчивости, — Байя осталась в зале.
— Но там её нет.
— Как так нет?! Ищите, она где-то прячется.
Исчезновение девочки подняло весь дворец на ноги. Придворные бегали взад и вперёд по лестницам, по комнатам. Стоял такой переполох, словно вспыхнул пожар.
Понятно, что вся эта суета была напрасной. Мы-то знаем, где находилась бедняжка!..
Байю не смогли найти ни во дворце, ни в прилегающих к нему флигелях.
Это событие глубоко огорчило Бутуза. Он закатил такую истерику, что по сравнению с его рёвом грохот в кузнице показался бы свиристеньем цикад.
Придворные заткнули уши пальцами. Только король с королевой сочли такой жест недостойным себя и велели слугам принести им ваты.
Но даже этот рёв принца можно было принять за трели соловья по сравнению с воплем Бородавки. Первый министр бежал вверх по лестнице, чихая и вопя.
— Погибли мы!.. Погибли!
Все подумали, что с Байей стряслась беда.
— Что случилось? Говорите!
— Погибли мы!.. Погибли!
— Скажи наконец, что случилось с Байей? — рассердился король.
— Государь, до Байи ли мне? Похитили Фринту! Моё сокровище, мою красавицу!
— Похитили?! Кто посмел?
— Хиларио Буэра. Этот бездарный писака, этот негодяй!
На самом деле Хиларио не похищал Фринту. Правда, она убежала из дому с поэтом, но по своей воле.
Хиларио Буэра, как и многие поэты, любил путешествовать. Оказывается, и Фринта питала страсть к перемене мест. Это родство душ придворного стихотворца и дочери первого министра обнаружилось сразу же при их встрече с глазу на глаз.
Бежать! Иного выхода они не видели. Ведь Бородавка не разрешил бы дочери ездить по свету. А ей так хотелось удивить своей красотой весь мир.
Накануне побега они обсудили подробности. А ночью, той самой ночью, когда Бородавка подстерёг чью-то тень, Фринта бросила Буэре записку. Вот что писала дочь первого министра:
«Мой единственный друг Хиларио! Чуть свет я приду к кустам белой акации. Жди.
Твоя Фринта…»
Утром они встретились у кустов белой акации, взялись за руки, и вскоре уже были на ветру своей дороги.
Куда же гнал их этот ветер? Куда глаза глядят.
Но мы с вами уже знаем, что Фринта и Хиларио Буэра попали в Страну поэтов. В тот самый город, где мы оставили в опустевшем зале Саламуру. Помнится, он сидел в цветах, прикрыв лицо руками.
Пожилой поэт учит Саламуру уму-разуму
Из задумчивости Саламуру вывел голос пожилого поэта.
— И долго ты думаешь сидеть в этих цветах?
— Я не могу выбраться, — ответил пастушок. — Шипы царапаются.
Пожилой поэт взобрался на сцену и помог Саламуре. Лицо и руки пастушка были исцарапаны в кровь.
— Я смажу ранки лекарством, немного погорит, но ты потерпи.
Поэт откинул тогу и достал из кармана пузырёк. Вынув пробку, он залил ранки какой-то тёмной жидкостью.
Бедный Саламура вскрикнул от боли.
— Подуй, подуй, — научил его пожилой поэт.
Саламура дул что было сил. Рукам стало легче, но лицо всё ещё горело.
— Ты просто молодчина, даже слезинки не проронил, — сказал пожилой поэт. — Когда я смазываю ранки нашим ребятам, они ревмя ревут.
Саламура решил воспользоваться удобным случаем.
— Вы не научите меня, уважаемый господин, как добраться до страны Сноготок?
— Сноготок?! — Пожилой поэт задумался. — Я слышал об этой стране, она где-то на востоке, очень далеко.
— Интересно, сколько дней идти до неё?
— Чего не знаю, того не знаю. Впрочем, сегодня к нам приехал какой-то поэт из этой страны, по имени Хиларио Буэра, спроси у него.
— Спасибо вам. Выходит, мне просто повезло!
— А что ты потерял в этой стране? Зачем тебе туда идти?
Саламура подробно рассказал доброму старику о своих мытарствах и о несчастной судьбе Байи.
— Дело не в судьбе, — возразил пастушку старый поэт. — Ты шёл по ложному пути. Со злом надо бороться, а не избегать его. Ты хочешь освободить Байю?
— Я обещал показать ей восход солнца.
— Тогда слушай меня внимательно. Если ты собираешься, как и прежде, подчиняться судьбе, а точнее, случайностям, вовек не видать тебе Байю. Злая судьба играет тобой, как океан щепкой. Не ты идёшь навстречу Байе, а течение несёт тебя. И совсем не туда. Ты поставь себе цель и не сворачивай с намеченного пути и тогда непременно преодолеешь все препятствия. И ещё заруби себе на носу: самая сильная сила на земле — добро.
— Спасибо, господин поэт, за наставления. Я всё запомню.
— Только всегда умей отличать добро от зла, — продолжал старик.
— Это так просто, — улыбнулся Саламура.
— Просто? Я так не думаю… А теперь ступай.
— До свидания, добрый господин.
— Счастливого тебе пути. Возьми на память обо мне этот пузырёк. Может, и пригодится он тебе в дальней дороге.
— Как, весь пузырёк?
— Бери, бери. У меня этого лекарства много, я готовлю его из полевых цветов.
Саламура ещё раз поблагодарил пожилого поэта и спрятал пузырёк в котомку.
Фринта в салоне красоты
Выйдя из затхлого, накуренного помещения, Саламура почувствовал, как он устал и голоден. Тут же за сквериком пастушок увидал фруктовую лавку. Чего только там не было: сочные персики, сладкий виноград, краснощёкие яблоки, жёлтые груши! Словом, всё, что душе угодно. У Саламуры слюнки потекли. И чтобы не видеть этих соблазнительных вещей, он даже закрыл глаза. А когда прошёл мимо лавки, подумал: «Дайка я сыграю на свирели, может, хоть этим заглушу в себе голод».
Не успел Саламура поднести тростниковую дудку к губам, как залился соловей. Птичка сидела на кусте розы и пела о бессмертии красоты.
«Эта песня очень понравится Байе, — решил Саламура. — Надо бы её запомнить».
Пастушок начал повторять за соловьём трели. Он не заметил, как вокруг него собрался народ.
Саламура самозабвенно играл на свирели. А когда оборвалась песня соловья, пастушок заткнул дудку за пояс и хотел идти дальше, по тут раздались аплодисменты. Саламура огляделся — улица была полна народу.