– Так как Роджер Баскервиль, младший брат сэра Чарльза, умер холостым, то поместье перейдет к дальним родственникам Десмондам. Джэмс Десмонд – пожилой пастор в Вестмурланде.
– Благодарю вас. Все эти подробности очень интересны. Встречались ли вы с мистером Джэмсом Десмондом?
– Встречался. Однажды он был с визитом у сэра Чарльза. Это человек почтенной наружности и святой жизни. Я помню, что он отказался принять от сэра Чарльза имущество, хотя последний и настаивал на том, чтобы определить ему что-нибудь.
– И человек с такими простыми вкусами мог бы унаследовать миллионы сэра Чарльза?
– Он унаследовал бы поместье, потому что таков порядок перехода наследства. Он получил бы также и деньги, если бы настоящий владелец не распорядился ими иначе, на что он имеет полное право.
– Написали ли вы свое завещание, сэр Генри?
– Нет, мистер Холмс. У меня на это не было времени, так как я узнал только вчера о положении дел. Но во всяком случае я нахожу, что деньги должны идти вместе с титулом и поместьем. Таковы были убеждения моего бедного дяди. Каким образом владелец восстановит великолепие Баскервилей, если у него нет денег для поддержания своей собственности. Дом, земля и доллары не могут быть разъединены.
– Это совершенно верно. Итак, сэр Генри, я согласен с вами, что вам следует немедленно отправиться в Девоншир. Только я предложу одну меру предосторожности: вам никоим образом не следует отправляться туда одному.
– Доктор Мортимер возвращается со мною.
– Но у доктора Мортимера практика, которую он не может бросить, да и дом его находится в нескольких милях расстояния от вашего. При всем своем желании, он не в состоянии будет вам помочь. Нет, сэр Генри, вы должны взять с собою надежного человека, который находился бы постоянно возле вас.
– Возможно ли, мистер Холмс, чтобы вы сами согласились поехать?
– Когда наступит кризис, я постараюсь лично явиться на место; но вы поймете, что при моей обширной практике и при постоянных обращениях ко мне за советом по всевозможным делам, я не могу уехать из Лондона на неопределенный срок. В настоящее время на одно из самых почтенных имен в Англии наложено пятно каким-то шантажистом, и только я один могу воспрепятствовать скандалу, который может причинить большое несчастие. Поэтому вы видите, насколько мне невозможно отправиться в Дартмур.
– Кого же вы посоветуете мне взять?
Холмс положил свою руку на мою и сказал:
– Если мой друг согласится, то нет человека, который был бы достойнее находиться возле вас, когда вы почувствуете себя в затруднительном положении. Никто не знает этого лучше меня.
Предложение это застало меня совершенно врасплох, но прежде чем я успел выговорить одно слово, Баскервиль схватил меня за руку и, сердечно пожав ее, сказал:
– Какой вы добрый, доктор Ватсон. Вы знаете, что со мною происходит, и вам дело так же знакомо, как и мне. Если вы поедете в Баскервиль-голль и высвободите меня из опасности, я никогда этого не забуду.
Ожидание приключений производило всегда чарующее действие на меня, кроме того я был польщен словами Холмса и горячностью, с какою баронет приветствовал меня как своего спутника.
– Я с удовольствием поеду, – сказал я, – и не могу себе представить, как бы я мог лучше употребить свое время.
– И вы будете очень тщательно доносить мне обо всем, – сказал Холмс. – Когда наступит какой-нибудь кризис, как я непременно ожидаю, я направлю ваши действия. Полагаю, что к субботе все будет готово?
– Удобно ли это будет доктору Ватсону?
– Вполне.
– Итак, в субботу, если ничего не произойдет нового, мы встретимся к отходу поезда 10 ч. 30 м. из Паддингтона.
Мы уже встали, чтобы проститься, как Баскервиль издал возглас торжества, вытаскивая из-под шкафика, стоявшего в одном из углов комнаты, коричневый сапог.
– Мой пропавший сапог! – воскликнул он.
– Дай Бог, чтобы все наши затруднения так же быстро уладились, – сказал Шерлок Холмс.
– Но это очень странно, – заметил доктор Мортимер. – Я перед завтраком обыскал крайне тщательно всю эту комнату.
– И я также, – сказал Баскервиль. – Я ни одного дюйма не оставил необысканным.
– И тогда наверное в ней не было этого сапога.
– В таком случае его поставил сюда лакей, пока мы завтракали.
Послали за немцем, но тот ответил, что ему ничего неизвестно об этом, и никакими расследованиями мы не добились разъяснения этого случая. Прибавился новый пункт к этой беспрерывной серии бесцельных, по-видимому, мелких тайн, являвшихся так быстро одна вслед за другою. Оставив в стороне мрачную историю смерти сэра. Чарльза, мы имели перед собою ряд необъяснимых инцидентов, имевших место в продолжение двух дней, а именно получение письма из печатных слов, встреча чернобородого шпиона в кэбе, пропажа нового коричневого сапога, пропажа старого черного и, наконец, находка нового коричневого сапога. Когда мы возвращались в Бекер-стрит, Холмс молча сидел в кэбе и по его сдвинутым бровям и выразительному лицу я видел, что его ум, так же, как и мой, был занят попыткою составить какой-нибудь план, в который могли бы быть помещены все эти странные эпизоды, не имеющие, по-видимому, никакой между собою связи. До позднего вечера сидел он, погруженный в табачный дым и в свои мысли.
Перед самым обедом подали две телеграммы. Первая гласила: «Только что узнал, что Барримор в Баскервиль-голле». Вторая: «Был в двадцати трех отелях, но, к сожалению, не напал на след изрезанного листа «Таймса». – Картрайт».
– Порвались две из моих нитей, Ватсон. Нет ничего более подстрекающего, как случай, в котором все направлено против вас.
– Нам нужно отыскать другой след.
– У нас остается еще кучер, который возил шпиона.
– Совершенно верно. Я телеграфировал, чтобы узнали из официального списка его имя и адрес. Я думаю, что вот и ответ на мой запрос.
Звон колокольчика оказался еще более удовлетворительным, чем ответ, так как отворилась дверь, и в комнату вошел грубый с виду человек, очевидно, кучер, о котором шла речь.
– Я получил извещение из главной конторы, – сказал он, – что господин, живущий здесь, требовал к себе № 2704. Я правлю своим кэбом уже семь лет и никогда не жаловались на меня. Я пришел сюда прямо из двора, чтобы спросить вас лично, что вы имеете против меня.
– Я ровно ничего не имею против вас, милый человек, – сказал Холмс. – Напротив, я имею для вас полсоверена, если вы дадите мне ясные ответы на мои вопросы.
– Ладно, это будет хороший день, – сказал кучер, улыбнувшись во весь рот. – Так что же вы желаете спросить, сэр?
– Прежде всего ваше имя и адрес на случай, если вы мне еще раз понадобитесь.
– Джон Клэйтон, 3, Терпэй-стрит. Мой кэб из двора Шинлей, около станции Ватерлоо.
Шерлок Холмс записал эти сведения.
– A теперь, Клэйтон, расскажите мне все, что касается вашего седока, который сегодня в десять часов утра караулил этот дом, а затем ехал следом за двумя джентльменами по Реджент-стрит.
Извозчик казался удивленным и несколько смущенным, но сказал:
– Что ж, мне нечего вам сообщать, так как, по-видимому, вы уже знаете столько же, сколько и я. Дело в том, что мой седок сказал мне, что он сыщик и что я не должен никому говорить о нем.
– Это, милый человек, очень сериозное дело, и вы можете оказаться в очень плохом положении, если вздумаете скрыть что бы то ни было от меня. Так вы говорите, что ваш седок выдал себя за сыщика?
– Да.
– Когда он вам сказал об этом?
– Уходя от меня.
– Не сказал ли он еще чего-нибудь?
– Он назвал свое имя.
Холмс бросил на меня торжествующий взгляд.
– А-а, он назвал свое имя? Это было неосторожностью. И какое же это было имя?
– Его имя, – ответил извозчик, – мистер Шерлок Холмс.
Никогда в жизни не видывал я, чтобы мой друг был так озадачен. Он молчал, пораженный удивлением, а затем разразился искренним смехом.
– Вот так шутник, Ватсон, несомненный шутник, – сказал он. – Я чувствую в нем столь же быструю и гибкую сообразительность, как моя собственная. Он изрядно прошелся на мой счет. Так его зовут Шерлоком Холмсом?
– Да, сэр.
– Превосходно! Расскажите мне, где вы его посадили, и все, что затем случилось.
– Он подозвал меня в половине десятого в Трафальгарском сквере. Он назвал себя сыщиком и предложил мне две гинеи, если я в продолжение всего дня буду делать все, что он потребует, не задавая ему никаких вопросов. Я охотно согласился. Сначала мы поехали в Нортумберландский отель и ждали там, пока не вышли оттуда два джентльмена и не взяли кэб. Мы последовали за их кэбом, пока он не остановился где-то тут.
– У этой самой двери, – сказал Холмс.
– Пожалуй, я не могу сказать ничего положительного, но моему седоку все было прекрасно известно. Мы отъехали на половину улицы и ждали там полтора часа. Тогда двое джентльменов прошли, гуляя, мимо нас и мы последовали за ними по Бекер-стрит и вдоль…
– Я знаю, – прервал его Холмс.
– Пока не проехали три квартала Реджент-стрита. Тогда мой седок откинул верхнее окошечко и крикнул мне, чтобы я ехал как можно быстрее прямо на Ватерлооскую станцию. Я стегнул свою кобылу, и через десять минут мы были на месте. Тогда он заплатил мне две гинеи, как порядочный человек, и вошел в станцию. Но, уходя, он обернулся и сказал: «Может быть, вам интересно будет узнать, что вы возили мистера Шерлока Холмса». Таким образом я узнал его имя.
– Понимаю. A затем вы больше не видали его?
– Нет, он вошел в станцию и скрылся.
– Ну, а как бы вы описали наружность мистера Шерлока Холмса?
Извозчик почесал голову.
– Не очень-то легко описать этого джентльмена. Я бы дал ему лет сорок, роста он среднего, дюйма на два, на три ниже вас, сэр. Одет он был мешковато, и борода у него черная, подстриженная четыреугольником, лицо бледное. Ничего больше не могу сказать о нем.
– Какого цвета у него глаза?
– Не могу этого сказать.