– Государь, – ответил я, – твоё желание для меня закон; я всегда готов сделать всё, что будет угодно твоему величеству.
– Мне хотелось бы женить тебя, – продолжал царь, – в надежде, что, связанный браком, ты навсегда останешься в моих владениях и не будешь тосковать по своей родине.
Разумеется, я не мог ответить отказом на эту просьбу, равносильную повелению, и царь сам выбрал мне невесту, дочь одного из своих придворных, – знатную, красивую, умную и богатую. После свадьбы я поселился в доме своей жены, и стали мы жить в полном согласии; но всё равно я всей душой рвался на далёкую родину; моей постоянной мыслью было воспользоваться первым удобным случаем, чтобы тайно вернуться в Багдад.
Это намерение укрепилось во мне ещё больше, когда я узнал об одном местном обычае, поразившем меня своей жестокостью. Оказывается, если в семье умирает муж, то жена следует за ним в могилу; если умирает жена, то вместе с ней живьём хоронят её супруга.
Трудно передать, как потряс и возмутил меня этот обычай. Наконец я решился заговорить об этом с самим царём.
– Государь, – сказал я ему, – меня поражает варварский обычай, существующий в твоей стране, – хоронить живых вместе с мёртвыми. Надеюсь, этот закон не распространяется, по крайней мере, на иностранцев?
Царь понял значение моего вопроса и ответил с улыбкой:
– Напрасная надежда! Кто живёт на этом острове, тот должен в точности следовать его обычаям, из какой бы страны он ни прибыл.
Печальный вернулся я домой, выслушав этот ответ царя, и с той поры здоровье жены стало моей постоянной заботой; малейший её недуг приводил меня в ужас, да это и понятно: кому понравится мысль о возможности быть похороненным заживо?
Увы, опасения оказались не напрасными: моя жена вскоре серьёзно занемогла и через несколько дней скончалась.
Мной овладело безграничное отчаяние, но приходилось покориться неизбежной участи, и вот роковой день настал. Когда все приготовления были окончены и тело моей жены, облачённое в дорогие одежды, убранное жемчугом и бриллиантами, было положено в гроб, погребальное шествие двинулось к склепу, расположенному в плоской горе на берегу моря. Как второй покойник, хотя ещё и живой, я шёл около гроба, с мрачным отчаянием проклиная свою несчастную долю. Не доходя до роковой горы, я попытался было воззвать к состраданию провожатых и, упав на колени, голосом, прерывавшимся от рыданий, сказал:
– Сжальтесь надо мною! Подумайте только, что я чужеземец и пришёл к вам, не зная ваших бесчеловечных законов.
Но мои слова только заставили поспешить с окончанием церемонии. Тело моей жены немедленно было опущено в подземелье, а за ним последовал и я в большом, широком гробу, где стоял сосуд с водой и лежало несколько маленьких хлебов. Обряд завершился; отверстие закрыли тяжёлой плитой, заглушившей мои отчаянные крики. Всё было кончено.
Я вылез из гроба, но не смог сдвинуть плиту. Долгое время я лежал неподвижно, обливаясь горькими слезами, и упрекал себя за то, что отказался от безмятежной и тихой жизни. И всё же я не поддавался отчаянию. Запасы воды и хлеба помогли мне продержаться несколько дней. Но вот вся пища кончилась, и теперь мне грозила голодная смерть.
Но в тот миг, когда всякая надежда на спасение окончательно покинула меня, невдалеке вдруг послышалось какое-то странное сопение с тяжёлым, порывистым дыханием.
Удивлённый таким непонятным явлением, я быстро направился в ту сторону; сопение отдалялось, но не прекращалось – было ясно, что кто-то уходит от меня по мере того, как я продвигаюсь вперёд. Кругом царила непроглядная тьма, но я продолжал шагать не останавливаясь, причём тяжёлое дыхание слышалось то дальше, то ближе, наконец оно внезапно прекратилось. И в тот же момент передо мной блеснул вдалеке какой-то слабый свет. На секунду я приостановился, чтобы справиться с охватившим меня волнением, потом ощупью стал продвигаться вперёд и вперёд. Свет то словно угасал, то появлялся снова, и наконец я подошёл к отверстию в скале и свободно пролез через него наружу.
Я очутился на горе, под ясным небом, среди яркого дневного света, и меня охватила невыразимая радость; забывая о всех своих страданиях, я упал на колени и возблагодарил Бога за дарованную мне милость.
Успокоившись немного, я встал и обошёл вокруг горы. То было пустынное, уединённое место, где не пролегало ни дорог, ни тропинок. Я догадался, что порывистое дыхание, услышанное мной, принадлежало какому-нибудь морскому зверю, приходившему в подземелье в поисках пищи. Позднее я снова вернулся в склеп: я обшарил гробы, попадавшиеся мне под руки, и взял оттуда дорогие одежды и украшения из драгоценных камней. Так я заполучил целое богатство, и теперь оставалось только скрыться с ним куда-нибудь подальше от своих недавних друзей.
По счастью, через несколько дней я заметил корабль, выходивший из пристани, и закричал изо всех сил, размахивая в то же время чалмой, чтобы привлечь к себе внимание. Мой крик услышали, и за мной тотчас же выслали лодку. Капитан корабля не стал подробно расспрашивать меня, как я попал на этот пустынный берег. Он сказал только, что очень рад моему избавлению, и тотчас же занялся своими делами. Я предложил было ему часть своих драгоценностей, но он наотрез отказался.
После долгого плавания я возвратился в Багдад с огромным богатством. Как и прежде, я раздал щедрую милостыню, пожертвовал большую сумму на украшение мечети и весь отдался пирам, веселью и отдыху с моей семьёй и друзьями.
Пятое плавание
Время и безмятежная жизнь уничтожили всё, что было тяжёлого в моих воспоминаниях о пережитом, но зато воскресла прежняя страсть к путешествиям. И вот я заказал себе отдельный корабль и оснастил его на свой счёт. Места на корабле оставалось достаточно, и я принял к себе ещё нескольких купцов из разных стран, а затем нанял капитана – человека опытного и бывалого.
Когда всё было готово, дождавшись попутного ветра, мы подняли паруса и отправились в путь. Нашей первой остановкой стал пустынный остров, где мы нашли такое же громадное яйцо птицы Рок, как то, о котором я уже рассказывал вам. Из яйца как раз должен был вылупиться птенец; его клюв, пробивший скорлупу, уже виднелся снаружи. Мои товарищи купцы тотчас же схватились за топоры, чтобы прорубить яйцо, и хотя я отговаривал их, они всё-таки не послушались меня и, сделав сначала большое отверстие в яйце, стали вытаскивать оттуда птенца, разрубая его на части, а потом жарить их на костре.
Не успели они насытиться этой лакомой пищей, как в воздухе показались два белых облака: на нас надвигались мать и отец убитого птенца.
Увидев, что яйцо разбито, а птенец изрублен на части, птицы яростно закричали и, покружившись на одном месте, полетели обратно, а мы, почувствовав, что дело плохо, сели на корабль и попробовали уплыть.
Но вот громадные птицы появились снова и быстро настигли нас. Они держали в когтях по огромному обломку скалы. Вдруг одна из них замерла в вышине, словно прицеливаясь в нас; искусный кормчий, сообразив, в чём дело, быстро отклонил корабль в сторону, и камень упал рядом. Но другой камень, брошенный самкой, упал прямо в середину корабля и разбил его на части. Все мгновенно очутились в море. Вынырнув на поверхность, я успел схватиться за какой-то обломок и скоро приплыл к острову. Берег был крутой, но отчаяние придало мне силы, и я всё-таки взобрался на него.
Я побрёл в глубь острова, отметив, что деревья здесь гнутся под тяжестью плодов и повсюду протекают светлые, прозрачные ручьи.
Вдруг я увидел перед собой дряхлого старика; он сидел на берегу ручья, охватив обеими руками согнутые колени и низко склонив на грудь свою седую голову с длинной белой бородой. Я подумал, что это такой же несчастный, как и я, потерпевший крушение. Я подошёл к нему и низко поклонился, но старик едва кивнул головой и на мои вопросы ничего не ответил, а только показал мне знаками, чтобы я перенёс его через ручей.
Думая, что он действительно нуждается в моей помощи, я взвалил его на спину и перебрался на другую сторону ручья.
– Сходи, – сказал я ему тогда и наклонился, чтобы ему легче было стать на ноги. Но вместо того (теперь мне смешно даже вспоминать об этом, а тогда было совсем не до смеха) старик, несмотря на свою видимую дряхлость, проворно вскочил мне на плечи, крепко обвил мою шею ногами и заставил меня двинуться вперёд.
По дороге он останавливал меня под некоторыми деревьями, рвал с них плоды и съедал, потом снова заставлял идти дальше. Так мне пришлось носить его несколько дней подряд, а по ночам, когда, изнемогая от усталости, я падал на землю, он также ложился вместе со мной, ни на минуту не освобождая моей шеи и не изменяя своего положения. Представьте себе, каково мне было непрерывно влачить этот живой груз и не иметь возможности освободиться от него ни на одну секунду!
Один раз мне попалось по дороге несколько тыкв; я взял одну из них, самую крупную, вычистил из неё все внутренности и, наполнив её соком винограда, спрятал под одним деревом. Через несколько дней я ловко заставил старика опять направить меня к тому же месту, где отыскал свою тыкву и выпил из неё несколько глотков уже забродившего сока. Я тотчас развеселился так, что начал петь и подпрыгивать на ходу.
Старик, заметив, как подействовал на меня напиток, показал знаками, что тоже хочет попробовать его; я подал ему свой сосуд, и он с жадностью опорожнил его до последней капли и мгновенно помешался рассудком.
Он дико запел на своём языке и стал подпрыгивать у меня на плечах, но вскоре ему сделалось дурно; я почувствовал, что ноги его разжимаются, а через минуту он грузно свалился на землю. Получив наконец желанную свободу и видя своего мучителя неподвижно распростёртым на траве, я как следует стукнул его камнем по голове и бросился бежать по направлению к морю.
На берегу толпилось множество людей, сошедших с корабля, чтобы запастись на острове пресной водой и свежими плодами. Все очень удивились моему внезапному появлению, а мой рассказ обо всём, что со мной случилось, даже показался им невероятным.