Похищение средь бела дня
Спустя неделю, проведенную в Калифорнии на станции Сейджхен-Крик, я бездельничал среди пучков травы рядом с муравейником Polyergus breviceps в компании Фаертен Феликс, заместителя директора станции. Я пытался уточнить, как именно происходят их рейды, и мы пришли туда рано, чтобы не пропустить момент, когда начнется действие. Но за большую часть дня ни одна амазонка так и не явила нам свой лик. Когда в 16 часов появился первый поработитель, он выказал полнейшее безразличие к рабам, усердно собиравшим кусочки моего бутерброда с вареньем. К 16.45 вокруг вертелась уже сотня амазонок. В то время как фуражирующие рабы уходили далеко, амазонки оставались в пределах 2–3 метров от входа в их гнездо.
Так вела себя каждая наблюдаемая мною семья: никаких амазонок большую часть дня, затем медленное накопление суетящихся рабочих возле гнезда ближе к вечеру. Мы с Фаертен пытались представить, что делают все эти бродячие амазонки. Рейд отправится в свое время, и они присоединятся к нему, но до тех пор они прохлаждались, изучая каждую щелку возле гнезда. «Может, они фуражируют?» – спросила Фаертен. Нет: искать еду – работа рабов. Суетящиеся муравьи ничего не подбирали, не было никаких признаков того, что они прокладывают тропы или обращают внимание друг на друга. Было ли это разведывание частью обороны семьи? Возможно. Я слыхал, что, когда рабочие в рейде встречают другую семью амазонок, они пытаются ее уничтожить и унести расплод как источник себе подобных рабов[382]. И я бросил чужого Polyergus перед столпившимися рабочими, чтобы посмотреть, как они отреагируют, – и не был удивлен, учитывая угрозу, которую он представлял для их семьи, что они сразу закололи его насмерть.
Но если это было продолжением оборонительных действий, то должно было найтись лучшее объяснение бессистемной суеты рабовладельцев. Я потом узнал, что семьи амазонок ходят в рейды почти одновременно в конце каждого дня, причем к рейду присоединяется практически каждый болтавшийся вокруг муравей. К тому времени, как рейдеры из одной семьи уходили достаточно далеко, чтобы встретить конкурирующее гнездо, рейдеры из этой второй семьи могли уже уйти своей дорогой. Защита от других семей амазонок должна зависеть главным образом от избытка рабочих, которые никогда не покидают гнезда.
Этот рабочий-амазонка помещает свои мандибулы-кинжалы так, чтобы проткнуть голову муравья из чужого гнезда. Его собственная голова уже была проткнута позади глаза
Если они не фуражируют и не защищают гнездо, чего добиваются толпящиеся амазонки? Наблюдая за их непрекращающимся мельтешением на арене, я предположил, что они могут заряжаться энергией для предстоящей битвы. Это сделало бы их немного похожими на человеческие войска, занимающиеся строевой подготовкой, – общие движения и скандирование, известная практика для углубления идентификации с подразделением[383]. Волки и дикие собаки участвуют в похожих собраниях, подтверждающих, что все «бодрствуют, бдят и готовы» перед охотой[384]. В любом случае после этого кажущегося проявления бравады, обычно заканчивавшегося между 17 и 18 часами, рейд всегда стартовал поспешно и двигался быстро.
Первый признак начинающегося рейда – наплыв рабочих амазонок в одном направлении, когда мельтешащие муравьи в этом квадранте присоединяются к изливающимся из гнезда. Исход имеет некоторое сходство с тем, как подрывается с бивака рейд муравьев-кочевников, за исключением того, что в случае с амазонками через несколько минут после того, как большинство суетящихся муравьев присоединяются к рейду, количество отстающих муравьев снижается до нуля. Поток рабочих длиной в несколько метров удаляется от гнезда быстрой змеей, хотя и прямой как палка.
На дистанции до 140 метров процессия скользит на скоростях, достигающих почти 200 метров в час – или 5 сантиметров в секунду. Это в 10 раз быстрее, чем рейд муравьев-кочевников. Хотя я и стал довольно хорошим следопытом, дважды я упускал весь рейд, пока помечал гнездо: оба раза я отводил взгляд от гнезда на секундочку, и все муравьи куда-то девались. Даже оранжевая окраска муравьев и открытый ландшафт не помогали мне найти рейд, если он ускользнул из виду.
Что заставляет муравьев покидать гнездо и как они ухитряются передвигаться так быстро и эффективно? Большинство подробностей порабощения муравьев Formica амазонками Polyergus breviceps были собраны Ховардом Топоффом. Работая в Аризоне, Ховард обнаружил, что, в отличие от рейдов муравьев-кочевников, муравьи-амазонки нацеливаются на единственное место и ведет их туда лидер. Ранее в тот же день, пока основная масса муравьев беспорядочно бродили вокруг своего гнезда, эта мотивированная особь занималась разведкой в поисках жертв, и, когда начинается рейд, она командует группой[385].
Исследователи, изучающие другие популяции и виды Polyergus, однако, отрицают существование разведчиков[386]. Наблюдая амазонок в Сейджхен-Крик, я понял их сомнения. Я не мог отличить лидера рейда или обнаружить его ранее, когда он искал целевую семью. Но поведение животных может меняться. Даже виды муравьев, порабощаемых амазонками, отличаются в разных местностях. Может быть, в Калифорнии и в Аризоне у амазонок отличается и разведывательное поведение. Я принял это как личный вызов – подтвердить существование разведчиков в Сейджхен-Крик.
И я не смог. Час за часом, день за днем я не мог идентифицировать ни одного разведчика.
Я не только не мог выделить ни одного лидера внутри рейда, но был озадачен кое-чем относительно самих рейдов. Я соскребал почву перед колонной, а муравьи шли дальше, а значит, амазонки идут не по запаху, как армия фуражиров у мародеров. Но если передовые особи не следовали за очевидным лидером, они также не сменяли один другого так, как это происходит на передовой линии рейда у кочевников или мародеров, постепенно шаг за шагом забегая вперед и потом отступая. Вместо этого все рабочие амазонок шли в ногу друг с другом, продвигаясь вперед, только иногда отклоняясь в сторону и немного меняя курс. Они должны были действовать под чьим-то управлением. Это объяснило бы, почему рейды амазонок продвигаются быстрее, чем у муравьев-кочевников, несмотря на то что рабочие кочевников бегают гораздо быстрее.
Больше всего рейды муравьев-амазонок похожи на охотящиеся за термитами банды Pachycondyla, виденные мною при изучении кочевников в Нигерии. Вместо того чтобы ловить жертвы по дороге, как делают муравьи-кочевники, рейды Pachycondyla нацеливаются на термитник, убивают сколько нужно и возвращаются. По сравнению с рейдами амазонок, однако, группы Pachycondyla были медлительными и более компактными – шириной в один-два муравья, – поэтому проще было определить лидера группы, который разведал гнездо термитов с утра[387]. Поэтому казалось, что быстрей всего можно обнаружить первопроходца амазонок до начала рейда, когда он уходит из гнезда на разведку в поисках Formica. Но каков шанс заметить одного муравья, если целый рейд мог так легко ускользнуть от моего внимания? Вероятно, проблема в недостатке людской рабочей силы.
И вот через год я нанял двух помощников с орлиным зрением и вернулся в Сейджхен-Крик. Каждый день с 16 часов мы прохаживались обширными кругами вокруг трех разных гнезд амазонок, вне досягаемости суетящихся муравьев. Я воображал, что любая амазонка, зашедшая слишком далеко от дома так рано, должна оказаться разведчиком. Когда у нас уже закружились головы от этого хождения по кругу, мы наконец заметили одиночку, двигающуюся по прямой от одного из гнезд, – ну точно разведчик! Мы пристально наблюдали за продвижением насекомого, соблазненные возможностью раскрыть тайну. Муравей без колебаний бежал от гнезда, не отвлекаясь ни на каких рабочих Formica или гнезда, которые попадались по дороге. Когда я бросил перед ним куколку Formica, он не обратил внимания, хотя захват расплода и был целью всех упражнений. За неделю мы выследили еще несколько разведчиков, и история каждый раз повторялась. Только через 25 и больше метров каждый из них прекращал свой эпический бег и оглядывался вокруг, как будто у него в голове переключился рычажок[388]. Тогда он в первый раз ощущал присутствие свободных Formica и реагировал на них.
Понятно, муравей не мог бы выполнить свою работу, если бы отвлекался на одиночных фуражиров, поскольку они были везде и их присутствие не обязательно указывало на то, что поблизости есть семья. Только наличие гнезда заставляло разведчика направиться домой и мобилизовать рейдовую партию. Я не видел этого, но Ховард говорит мне, что разведчик может засунуть голову во вход – удостовериться, что нашел активную семью. Полагаю, Formica, охраняющие вход в гнездо, превентивно заманят разведчика в ловушку, если он будет обнаружен за шпионажем.
В Аризоне Ховард обнаружил, что разведчиков обычно бывает мало, а именно те же два-три индивида ежедневно, и каждый идет в своем направлении: если один не преуспеет, то другой сможет. Это казалось верным и для Сейджхен-Крик. В некоторые дни рейды не отправлялись, предположительно потому, что ни один разведчик не нашел гнезда Formica. Дожидаясь, пока начнется безумный рывок рейда, я часто бывал удручен тем, что рабочие продолжают бродить вокруг гнезда до тех пор, пока дневной свет не угаснет и они не потекут обратно в свое жилище.
Идущие в рейд муравьи-кочевники и мародеры рассчитывают на обнаружение добычи, не посылая никаких разведчиков. Такая стратегия окупается, потому что их численное преимущество повышает шансы на то, что они поймают любую добычу, какую найдут. Амазонки рискуют, доверяя все свои возможности немногим особям. Почему не подрядить побольше разведчиков? Ховард нашел один возможный ответ. Когда он удалял разведчиков, выходивших из гнезда (возвращая их каждый вечер после окончания времени рейдов), за несколько дней их число возрастало до тридцати. Очевидно, существует резерв муравьев, которые при необходимости могут взять на себя разведывательную роль. В то время как большая группа этих разведчиков могла бы быстрее найти ежедневную цель, семью – и, возможно, найти ее ближе к дому, – тот факт, что разведчики не обращают внимания на Formica, пока не отошли на определенное расстояние, говорит о том, что рабовладельцам выгодно избегать чрезмерного разорения наиболее легкодоступных источников рабов. Двое или трое разведчиков должны быть достаточно успешными в обнаружении отдаленных семей, и привлечение разведчиков из резерва в гнезде – редкая случайность.
Мобилизация отрядов
Подготовка к рейду амазонок начинается с того, что пара бесстрашных разведчиков выходит на просторы, пока десятки бойцов крутятся возле входа в гнездо, а тысячи их дожидаются внутри. Когда разведчик возвращается, неся новости о гнезде Formica, он мобилизует эту широко расползшуюся рабочую силу. Проходя мимо своих толпящихся сородичей, он энергично их трогает. Задетый им рабочий в свою очередь возбуждает других. Начинается цепная реакция.
Запустив процесс, разведчик входит в гнездо, где продолжает собирать отряды. Хотя он может контактировать лишь с несколькими особями за те минуты, после которых опять уходит наружу, к этому времени за ним готовы следовать сотни. (В некоторые дни гнезда Formica обнаруживаются сразу несколькими разведчиками, и множественные рейды собираются в противоположных направлениях. Все они, кроме одного, быстро затухают. Правдоподобная гипотеза гласит, что выходящие наружу муравьи предпочитают самого «горящего энтузиазмом» разведчика – того, кто подает наиболее сильные сигналы.) Рейд продвигается, ведомый этим разведчиком, теперь он служит гидом. Другие муравьи прилежно следуют по запаху, который он выделяет, весьма вероятно усиливая его феромоны своими, помогающими держать строй.
Я так и не научился определять лидера в рейде амазонок. Там всегда было несколько одинаковых муравьев, разбросанных по всему фронту рейда шириной в мою ладонь. Как определить того самого? Один раз я взял пинцет, выловил рабочего, который был слегка впереди остальных, и посадил в банку. Рейд продолжился, не заметив потери. Я взял еще одного из передних рабочих, а потом и следующего. После исчезновения шести муравьев рабочие рейда внезапно поломали строй и разбежались по земле. Похоже, я наконец поймал разведчика. (Ясно, что он не был сначала во главе; свита свободно роилась вокруг. Но, предположительно, разведчик никогда не отстает сильно от этого авангарда.) Я осмотрел муравья через увеличительное стекло. Он был окрашен темнее, чем его сородичи. Это обычно признак более старой особи – в данном случае, решил я, сравнительно опытного рабочего, который взял на себя существенно важную роль лидера, самого трудолюбивого муравья в семье.
Я с уважением обращался с моим пленником, осторожно опустив его среди последователей. Перестав получать указания, они теперь действовали, как рабочие обычно и делают при достижении цели рейда, распределившись вокруг в поисках гнезда для атаки. Поскольку дружина разбежалась, разведчик не мог уговорить их идти дальше. Скоро все бросили это занятие и пошли домой.
Как проводник находит дорогу обратно к гнезду Formica, ранее найденному, уже ведя за собой рейд? Он не оставляет себе никаких знаков на предыдущем пути – никаких феромонных «хлебных крошек», по которым можно идти. Ховард обнаружил, что он ориентируется по солнцу, используя солнечную навигацию не только для первичной охотничьей вылазки, но и при возвращении для мобилизации армии, а потом еще раз при вторичном походе от гнезда, когда ведет армию на разграбление Formica. Не имея другой информации о своем положении, разведчик каждый раз движется немного другой дорогой.
Лидеру не нужно видеть само солнце. Он может использовать поляризованный свет, рассеяние солнечного света сквозь атмосферу. Это позволяет муравьям определять направление, даже когда солнце скрыто за деревом или за тучей. Но деревья и тучи также прячут и поляризационные подсказки, поэтому кусочек неба где-нибудь должен быть виден. Я доказал это экспериментом, предложенным Ховардом: прикрепил кусок вощеной бумаги между двумя палками и установил его натянутым над передовыми муравьями рейда. Рабочие сразу же разбежались. Хотя бумага пропускала много света, поляризационные сигналы были скрыты, поэтому муравей-гид больше не мог направлять своих сородичей. После бесплодных поисков рабочие вернулись домой.
Дождь, как и тучи, может оборвать рейд. В другом эксперименте, предложенном Ховардом, я смог заставить рейд в панике повернуть назад, слегка обрызгав муравьев водой. К счастью, в сезон рейдов в большинстве случаев послеполуденное время бывает теплым и солнечным, как раз такую погоду и предпочитают муравьи-амазонки.
Когда процессия уже тронулась в путь, проводник останавливается, достигнув места, где было найдено гнездо Formica, предположительно переставая выделять феромон и таким образом позволяя батальону рассредоточиться по ближайшей местности. На этом этапе муравьиные отряды переключаются с режима «следуй за лидером» на режим «ищи гнездо». (Это переключение происходит очень заметно и резко, оно отражает смену поведения разведчика с «беги вперед и не отвлекайся» на «ищи гнездо».) Поскольку поиск рабов – это для поработителей наиболее близкая к фуражированию задача, то так и начинается фуражирование.
Когда я наблюдал, как амазонки рылись в поисках прохода в осажденную семью, появилось простое объяснение их блужданий по собственному гнезду перед рейдом. Они тогда действовали так же, как сейчас. Возможно, толпящиеся муравьи искали Formica с того момента, как вышли из своего гнезда. Феромоны лидера (по моей гипотезе) могли оказать гипнотическое воздействие на соратников, отвлекая слишком усердных рейдеров-рабочих от их поискового поведения достаточно надолго, чтобы привести их в место, наиболее подходящее для их поисков.
Муравьи-амазонки на переднем крае рейда за рабами преодолевают большие расстояния, ведомые единственным рабочим. Сейджхен-Крик, Калифорния
Рабочий, ведущий своих товарищей с помощью одного лишь солнца, вряд ли прибудет точно на точку входа в гнездо Formica, найденную раньше. Это и не важно, поскольку у семей бывает много входов. Приведенным в окрестности намеченной семьи муравьям нужно только распределиться на нескольких квадратных метрах, чтобы найти путь внутрь. Каждый рейдер, по всей видимости, выделяет феромон, как только замечает вход, потому что подкрепление прибывает быстро – если повезет, до того, как Formica смогут поставить блокаду. Независимо от того, будет ли рейд успешным или неудачным, обратный путь будет совсем легким. Группа больше не зависит от лидера. Феромоны, которые рабочие выпустили, чтобы держаться вместе на пути от гнезда, сохраняются достаточно долго, чтобы проследовать по ним домой[389]. Хотя возвращающиеся муравьи тоже могут использовать и поляризованный свет. Взяв на себя роль Крысолова, Ховард сумел обмануть муравьев, заставив их развернуться и вернуть расплод в гнездо, на которое они только что совершили набег, затенив приближающуюся колонну и используя зеркало для перенаправления солнца.
Как начинается рабовладение?
В «Происхождении видов» Дарвин предположил, что предки рабовладельцев могли просто поедать расплод других муравьев, как сейчас делают муравьи-кочевники. По его мнению, когда трофеи не были съедены достаточно быстро, некоторые превратились во взрослых рабочих, заимпринтировавших своих захватчиков и в силу этого ставших рабами. Сначала зарождающиеся рабовладельцы должны были больше всего полагаться на своих рабов при выполнении дорогостоящих или опасных работ, таких как добыча пищи и защита. Но при рабах, постоянно выполняющих все работы по привычке, поработители должны были постепенно утратить и все свои домашние навыки, что достигло кульминации у современных амазонок, которые умрут с голоду, если не будет рабов, которые подадут им еду. На протяжении многих поколений прибавка к запасу рабочих стала такой ценной, даже необходимой, что охотничьи рейды преобразовались в рейды за рабами. Дарвин видел в рейдах, по сути, обходной вид поиска пищи: то, что когда-то было добычей пищи, превратилось в поиски особей, которые будут заниматься добычей пищи, то есть свежих партий рабов.
Сегодня наиболее широко принятая догадка о происхождении рабства у муравьев утверждает, что предки поработителей были конкурирующими видами, забиравшими расплод как часть военных трофеев и потом поедавшими его, даже если муравьиный расплод не был ежедневной частью их рациона, и некоторые из захваченных иногда выживали и становились рабами[390]. Эта идея получила поддержку, потому что группы муравьев, у которых чаще всего развивается рабство, были видами, которые сражаются за территории или другие ресурсы, а не специализированными каннибалами, поедающими других муравьев. Например, несмотря на хищнические рейды, ни один вид муравьев-кочевников не превратился в рабовладельцев[391]. Помните обитающих в желудях Temnothorax, которых порабощают Protomognathus americanus? В территориальных сражениях между семьями муравьи Temnothorax поедают всех незрелых особей, которых находят[392]. Но в редких случаях – и скорее по ошибке – они могут дорастить кого-то до зрелости. Такой индивид будет служить, как случайный раб, – если только сбитые с толку соседи по гнезду не убьют его раньше. И кстати, эволюция рабства должна была включать подавление у рабочих импульса убивать чужаков, таким образом позволяя будущим рабам сосуществовать с ними.
Медовые муравьи юго-запада Северной Америки – территориальные виды со склонностью к рабовладению. Они проявляют поразительно ритуализованные виды поведения, чтобы избегать смертельного конфликта, участвуя в притворных схватках, называемых турнирами, в которых муравьи из разных семей кружат друг перед другом на цыпочках, стараясь казаться больше размером. При так называемой ходьбе на ходулях они иногда забираются на камешки, чтобы стать выше соседей; эта уловка, которую антропологи называют тактическим обманом, связана у приматов с высоким интеллектом[393]. У видов с небольшой рабочей силой ритуализованный конфликт – разумная стратегия избегания потерь, хотя, если одна сторона установит, что ее рабочие крупнее и их больше, чем рабочих противников, они идут рейдом на более слабое гнездо, поедают его расплод и утаскивают «медовые бочки» в рабство.
Рабство возникло как в муравьиных, так и в человеческих обществах из-за потребности в послушной и управляемой рабочей силе для ведения обширных систем коллективного производства. Муравьи сосредоточились на производстве потомства, которое будет ресурсом для следующего поколения, и рабочая сила, приспособленная к этой задаче, обычно набирается из собственных рабочих семьи. Но зачем работать? Если мы рассматриваем рабовладельческую семью как сверхорганизм, то это как если бы существо получило свои руки не путем их отращивания, а путем прививки полностью сформированных конечностей, которые оно оторвало от кого-то другого и может заменить, когда это необходимо, – что-то вроде садовода, который прививает ветку одной яблони к стволу другой. Помимо усилия, первоначально нужного для такой прививки, – похищения рабов – результат достается бесплатно и хорошо окупается, ведь каждый раб приносит больше еды, чем мяса, которое с него можно получить, если бы рабовладельцы съели его вместо того, чтобы оставить в живых. Таким образом, раб, вероятно, принесет семье прибыль уже через несколько дней, а часовой набег на чужую семью принесет в итоге много тысяч часов службы, исполняемой порабощенными муравьями.
Когда медовые муравьи вступают в ритуальный бой за еду, семья, из которой пришло меньше крупных рабочих, отступает, часто без травм. Стоя на гальке, рабочий справа «жульничает», чтобы казаться больше, чем он есть, отгоняя более крупного противника. Аризона, возле Портала
Захват куколок – ключевой момент. В то время как выращивание личинок – это интенсивный труд, куколки – то есть муравьи, находящиеся на стадии, когда они не питаются, между личинкой и имаго, – дают новый урожай рабов быстро и почти без усилий. И в самом деле, рабы растят только куколок, которые станут новыми рабами; немногие яйца и личинки, прихваченные хозяевами-рабовладельцами, станут едой рабов[394]. Эти перекусы уменьшают число ртов, которые семье надо кормить. Почему рабы принимают решение о поедании, объяснения нет. Но рабы даже поедают куколок, если достаточно голодны, и, как всегда, отрыгивают часть каждой трапезы для рабочих амазонок.
Эти наблюдения подсказывают, что пропитание и рейды за рабами связаны: в конце концов, рейды приносят рабов, которые, в свою очередь, приносят еду (или, по капризу других рабов, сами становятся едой). Амазонки реже ходят в рейды, когда еды много: сытая семья, вероятно, уже имеет адекватный запас порабощенных фуражиров[395]. Будущие исследования должны установить, не запускаются ли рейды голодными рабовладельцами и рабами. Если это так, то поедание большей части трофеев может быть средством поддержания семьи во время между добыванием расплода и превращением его в фуражирующих рабов.
Сезонные набеги
Рабовладельцы обычны в умеренном климате, даже в пригородных дворах. Но их отсутствие в тропиках – загадка. Конечно, на эту тему есть теории. Одна из них привязана к численности муравьев. Муравьи умеренных широт, которые часто подвергаются порабощению, такие как Formica и Temnothorax, обычно очень многочисленны, и все же на них легко нападать. Несмотря на множество муравьев в тропиках, немногие тропические виды так многочисленны, как Formica и Temnothorax, а многочисленные виды, например муравьи-портные или мародеры, чрезвычайно хорошо защищены.
Я как-то несколько недель путешествовал по полуострову Пария в Венесуэле и долине Арима в Тринидаде с Робином Стюартом, специалистом по североамериканским муравьям-поработителям, которые живут в желудях. Мы проводили время, наблюдая мелких бурых муравьишек Nesomyrmex, приходящих и уходящих из гнезд в полых ветках придорожных кустов, и пытаясь игнорировать ревущие лесовозы у нас за спиной. Места для исследований там были так себе, но мы с Робином решили, что Nesomyrmex – подходящие кандидаты для порабощения, и для нас было бы удачей найти муравьиное рабовладение в тропиках.
Nesomyrmex интересовали нас не только потому, что были многочисленными и безобидными, но и потому, что они в близком родстве с Temnothorax, или желудевыми муравьями, видом умеренной зоны. Занимая несколько желудей, одна семья желудевых муравьев делится на изолированные домовладения (полидомия), в каждом из которых может быть одна или больше яйцекладущих самок (полигиния). Обе эти особенности могут повышать уязвимость семьи для вторжения чужих, в том числе охотников за рабами. Мы с Робином определили, что для семей Nesomyrmex тоже характерны полидомия и полигиния, и тем не менее не нашли никаких социальных паразитов в их гнездах[396].
Возможно, дело не в различиях в организации семей, а скорее в сезонности климата умеренных широт, которая и ведет к муравьиному рабству. Производство расплода у муравьев в умеренном климате имеет годичный цикл, а рейды за рабами у муравьев-амазонок проходят в те немногие летние недели, когда гнезда свободноживущих Formica содержат рабочих в вожделенной стадии куколки. До этого, в начале лета, пока семьи Formica еще растят своих личинок, амазонки все время сидят дома и ленятся, а их рабы выхаживают расплод амазонки-самки, который к тому времени, когда они понадобятся, в сезон рейдов, созреет в свежий отряд воинов. В тропиках сезонность производства потомства менее выражена. Также есть предположение, что сезонно низкие температуры могут притупить способность муравьев в регионах с умеренным климатом распознавать чужих самок при проникновении в их семьи, что стало необходимым шагом в эволюции многих видов рабовладельцев[397].
Но есть и другая вероятность. Рабовладельцы проявляют редкостную сдержанность, откладывая непосредственную выгоду от поедания корма (похищенного расплода) ради потенциально более долгосрочной пользы от рабов[398]. Такое отложенное вознаграждение может быть особенно выгодным в местообитаниях умеренного пояса из-за трудностей, возникающих от предсказуемых сезонных изменений, а также из-за более экстремальных и неожиданных похолоданий или потеплений[399]. В сущности, поработители вроде амазонок выбрали запасание не мяса, а рабов, чьи усилия помогают им пережить тяжелые времена. Накопление запасов в тропиках реже становится вопросом жизни и смерти, потому что животные с большей вероятностью добудут достаточно пищи, чтобы съесть ее сразу, как только найдут, или вскоре после этого[400]. Для амазонок вознаграждение – это комфортный образ жизни, при котором рабочие избегают работы вне сезона рейдов, предоставляя своим рабам трудиться в любую погоду.