ды и труда; расширение рискованных действий и возникновение крупномасштабных войн; возникновение социальных механизмов, неизвестных и ненужных в небольших сообществах, – развитая инфраструктура, эффективный общественный транспорт и даже особенности рыночной экономики, такие как сбор и распределение товаров для потребителей на основе их популярности и нужды в них.
Помимо сходства, в этой книге я попытался описать то, как муравьиные сообщества функционируют эффективней, чем наши. Муравьиное самопожертвование может быть слегка пугающим; мы видели, с какой готовностью рабочие некоторых муравьиных обществ подвергаются риску и даже обрекают себя на смерть, если это служит интересам семьи. Отсутствие централизованного управления и избыточность действий в сообществах муравьев также позволяют быстро реагировать на местные ситуации и обеспечивать социальную преемственность, даже когда отдельные особи совершают ошибки или умирают[602]. Эти свойства также затрудняют паразитам, хищникам и соперникам победу над муравьиным сообществом. Человеческие охотники-собиратели и некоторые из самых ранних сельскохозяйственных сообществ тоже имеют сходную эгалитарную социальную структуру, без потомственных командиров. Это потому, что члены этих обществ не накапливают ресурсы и богатство, а следовательно, и власть, так что лидерство, если оно вообще возникало, было слабым и временным, легко преодолимым коллективной волей группы[603]. Как в некоторых муравьиных семьях, у людей могло быть одновременно несколько лидеров, но те вели скорее личным примером, а не указами.
После пяти тысяч лет, на протяжении которых цивилизациями по всему миру правили деспоты, подъем современных демократий с системой сдержек и противовесов представляет в определенном смысле возвращение к муравьиному стилю правления, однако мы по-прежнему остаемся зависимыми от иерархии политической власти. Некоторые утверждают, что интернет и сотовые телефоны позволяют людям оказывать коллективное воздействие на общество. Без узких мест, которые создает бюрократия, сети людей могут обрабатывать огромные массивы данных и обращаться с ними более эффективно, подобно сообществу ученых, которые просматривают все опубликованные идеи по теме, чтобы найти и развить немногие из лучших[604]. «Смартмобы», общающиеся, например, с помощью текстовых сообщений, распространяют идеи и борются с мошенничеством с почти муравьиной скоростью даже среди людей, которые плохо знают друг друга[605]. Такие «слабые места» – широкомасштабные связи, которые выводят нас за пределы сплоченных групп, с которыми мы регулярно взаимодействуем, – вероятно, имеют особое значение для организации как муравьев, так и людей[606].
Семья муравьев-капканов Acanthognathus размещается внутри единственной ветки. Они живут в Коста-Рике. Рабочие, как большинство видов муравьев с маленькими семьями, медлительны, методичны и способны к независимой работе
Муравьи из большого гнезда Crematogaster в Гане на тропе. У видов муравьев с большими семьями рабочие склонны двигаться быстро, постоянно получая информацию от сородичей, и больше полагаются на совместные действия
Улучшил ли коллективный способ организации качество жизни трудолюбивого муравья? Если мерить долгожительством, то для самок это несомненно: успешная самка может жить долгие годы, особенно если принадлежит к виду, у которого единственная самка выращивает большую семью. Существование рабочих муравьев, однако, кажется «бедным, беспросветным, тупым и кратковременным»[607], если позаимствовать фразу у английского философа XVII века Томаса Гоббса, – от недель до пары лет. Индивиды, ведущие менее рискованный образ жизни, как, например, муравьи-«бочки», запасающие еду в своих телах, обычно живут дольше всех. И все же, несмотря на то что часть членов больших семей – расходное пушечное мясо, их продолжительность жизни при всем том больше, чем у других насекомых размером с муравья[608].
Третий способ: муравьиная семья как организм
Многие древние народы уподобляли свои поселения строению человеческого тела. Греки переформулировали этот взгляд как «политическое тело», усмотрев сходство между телом и государством, и от таких сравнений зародилась идея сверхорганизма[609]. В то время как бедлам современных человеческих обществ делает метафору о «политическом теле» весьма натянутой, семья муравьев при ближайшем рассмотрении часто действует как индивид. Я отмечал различия в темпераментах между обществами муравьев-мародеров, когда одно гнездо выглядит более агрессивным или трудолюбивым, чем другое. Исследователи обучали целые семьи британских муравьев Leptothorax albipennis большему мастерству при миграции в новые гнезда: рабочие учатся коллективно, повторяя действия многократно, возможно, частично путем улучшения своих индивидуальных действий, а частично путем более эффективного взаимодействия со своими товарищами[610].
Некоторые параллели с организмами увидеть легко: семьи муравьев могут быть как человеческие тела, собранные из неразмножающихся рабочих, поддерживающих все в целом (эквивалент соматических клеток, составляющих органы человеческого тела, такие как легкие и сердце), и постоянно размножающейся самки, производящей следующее поколение (как яичники и семенники в теле)[611].
И все же люди, видящие сходство между муравьиными и человеческими обществами, часто находят его менее очевидным. Конечно, семья – это что-то вроде индивида, примерно как университет называют целостной организацией, даже если он занимает много зданий. Но большинство из нас думает об организме как о цельном существе с телом специфического размера и формы. Семья же, которая может показаться не более чем беспорядочным сборищем муравьев, не имеет такого признака – но его не имеют и такие организмы, как грибница или плющ, растущий как попало и, как оказывается, с гибкой системой размножения – выпуская цветы там и сям, почти как семья аргентинских муравьев с постоянным продуцированием новых самок[612].
Легче уловить подобие муравьиной семьи простому организму вроде пресноводного Volvox, состоящего из 50 тысяч клеток, собранных в шарик, достигающий размера мелкого муравья. Некоторые из клеток вольвокса велики и способны к репродукции, но большинство из них мелкие и стерильные. Эти стерильные клетки, как рабочие муравьи, функционируют все вместе, передавая питательные вещества, и действуют динамично, как команда, как муравьи-мародеры вокруг добычи, перемещая весь шарик к свету или от него. Поменьше и еще проще устроен не имеющий дифференцированных половых клеток – или других явных специализаций – вид Eudorina elegans, еще один плавающий организм, способный к большинству тех же скоординированных действий, что и вольвокс, и даже, как муравьиная семья, постепенно развивающаяся по мере появления рабочих, проходящий через простую эмбриональную трансформацию[613].
Volvox и Eudorina состоят всего из одного или двух типов клеток, но человеческое тело сделано из более чем 200 вариантов клеток. Сложность – обычно измеряемая этим видом разделения труда – в общем возрастает при возрастании размера, будь рассматриваемые организмы особями, состоящими из клеток, или обществами, состоящими из муравьев. Большинство маленьких семей, как гнезда Acanthognathus, которых я собирал в Коста-Рике, содержат один тип рабочих, но вот семья муравьев-мародеров, достигающая намного большего размера, содержит множество субкаст рабочих, в том числе категории, различающиеся и по размеру, и по возрасту. Точно так же, в то время как люди в кочевом обществе охотников-собирателей, по сути, не специализируются ни на чем, сегодня даже в городе среднего размера есть десятки должностей и видов деятельности, а на Манхэттене – сотни. Чем больше профессий, тем больше членов общества начинает функционировать подобно тканям в живом организме, собираясь в социальные сети и рабочие группы.
Почему это так? Для маленького организма или группы специализация обычно не нужна, и она может даже быть опасной: при излишнем разделении труда несколько смертей могут вымести всех специалистов, оставив работу невыполненной. Впрочем, большой организм или группа должны иметь специалистов по тем же причинам, по которым они обычно требуют более сложных методов коммуникации и транспортировки: логистически сложнее осуществлять переработку и распределение ресурсов для большей популяции, рассеянной по более широкому и разнообразному пространству. И даже при этом число специальностей всегда меньше, чем количество дел, которые нужно сделать. Будь то в семьях, городах или организмах, создание эксперта или команды – сложный и дорогой процесс. Каждая новая функция должна быть скоординирована с другими, что в более сложных органах и группах может потребовать значительного переоснащения[614]. Аргентинские муравьи, например, обходятся очень слабой специализацией рабочих, несмотря на огромные размеры их семей.
Четвертый способ: муравьиная семья как разум
Сверхорганизм способен собирать и использовать информацию. Как компьютер, использующий сегменты кода, чтобы оперировать частями данных, и мозг, использующий нейроны, семья поручает переработку информации субъединицам, то есть рабочим. В каждом случае субъединицы просты и избыточны, что позволяет целому функционировать неточно и даже кое-где с ошибками. Способность к переработке информации, однако, не то же самое, что сознание. Ни компьютерам, ни муравьиным семьям не нужно сознания, чтобы делать разумный выбор. Мы видели, например, что индивидуально невежественные рабочие способны группой выбрать ближайший или самый богатый источник пищи, при этом никто лично не знал, что был сделан выбор. В известном смысле можно сказать, что группа думает как целое. Когнитивные способности, конечно, трудно оценить, даже у позвоночных с большим мозгом