Совершенство роя охотников
Под конец моей первой недели в Сингапуре я получил и первое ясное представление о роении охотящихся муравьев. Это случилось ближе к вечеру в укромном уголке Ботанического сада. Падди Мерфи сидел рядом, смоля самокрутку и изучая чешуйницу на дереве. Я провел предыдущий час, перемещаясь на четвереньках по тропе муравьев-мародеров, которые явно вышли за продовольствием, потому что несли назад всевозможную добычу. И внезапно там, у подножия бразильского ореха, оказалась масса муравьев, переливающаяся от движений тысяч особей в подстриженной траве. Я мельком видел такие толпы в подлеске на индийской плантации, но вот скопление муравьев было открыто для внимательного изучения – полоса из муравьев около 2 метров в ширину и более 7 сантиметров от первой до последней шеренги этого отряда. Позади этой полосы была V-образная сеть колонн в 3 метра длиной, напоминающая паутину вен на человеческой руке и, судя по убитой добыче, которую по ней перемещали, служащая той же цели – передаче питательных веществ. Эта сеть сливалась в единую колонну, которая служила семейной аортой и вела к гнезду. Рабочие, нагруженные награбленным, следовали этим маршрутом всю дорогу домой.
Падди подошел и присвистнул от изумления. Моя рука скользила по непромокаемому блокноту, я срочно зарисовывал это действие. После, изучая свой рисунок, я осознал, насколько это напоминает иллюстрации к рейдам муравьев-кочевников. Действительно, скопление в точности напоминало описание самой экстремальной формы нападения муравьев-кочевников – рейда роем[34].
В терминологии исследователей муравьев-кочевников передняя граница, где рабочие выбегают вперед родичей, называется «фронт» (или «передовая») роя. Рой[35] в данном случае – это скопление муравьев позади фронта, а веер – это тянущаяся назад сеть колонн рабочих, которая сливается и образует единую главную колонну, которая устремляется к гнезду. Среди муравьев-кочевников роевый рейд свойственен некоторым муравьям Нового Света видов Eciton и Labidus и нескольким африканским видам Dorylus, известным как муравьи-погонщики. Мелкие стычки в рейде кажутся хаотичными, если смотреть на них изолированно; но, когда рейд рассматривается как единое целое, возникает ощущение порядка и даже эстетической красоты.
Фаланга муравьев шла плотным строем. Это упрощало понимание строения рейда – очень удобно для людей, чье обоняние слишком слабо для восприятия феромонных запахов, которые муравьи предпочитают использовать для коммуникации и которые связывают рейд воедино. Сто лет назад Герберт Спенсер рассматривал «близость частей» такого рода как усилитель сходства общества с организмом. В конце концов, мы опознаем голубя или рисовое зерно по его границам: каждый предмет имеет внутренность и наружность. Рабочие, формирующие рейд муравьев-мародеров или кочевников, могут быть отдельными существами, но они не движутся по отдельности и поэтому образуют единство, которое не только неразделимо, но также различимо и хорошо ограничено.
Рейд роем муравьев-мародеров движется в сторону верха страницы. Схема основана на моем рисунке
То же соблюдалось и вне рейдов, по всей колонии. В течение следующих недель я узнал, что, хотя фуражировочные дороги и временные ответвления от них могут простираться на сотни метров, отдельные муравьи-мародеры тем не менее остаются на этих дорогах и редко отходят от родичей больше чем на несколько сантиметров[36]. Все фуражирование, как я установил, осуществляется группой: мои наблюдения не выявили охотников-одиночек. (Мне, правда, случалось набредать на бродящих поодиночке муравьев. Некоторые были хромыми, больными или просто отставшими на почти заброшенных тропинках. Еще изредка попадались отдельные рабочие, которые просто потерялись. Я часами наблюдал за этими особями, ковыляющими туда-сюда. Но даже после того, как я выдал одному потерявшемуся мародеру кусочек своего обеда, он так и не понял, куда с этим пойти. Предположительно, эти пропащие души бродят, пока не умрут.)
После зарисовки рейда в тот день в Ботаническом саду мне кое-что стало ясно. Внутри орды, идущей в рейд, на переднем крае за пределами земли, покрытой сородичами, ни один муравей почти не высовывается за линию переднего края – нет разведки свежей территории, они разве что слегка выходят за передний край, и это единственный случай в жизни муравья-мародера, который можно, несомненно, описать как фуражирование. Первопроходцы на передовой линии (слишком временные и многочисленные, чтобы считаться разведчиками; их удачно называют пионерами исследователи муравьев-кочевников) бегут по неизведанной земле. Пионеры не представляются специалистами в этой задаче; кто вышел вперед, тот и делает дело. И они не выпирают и не отстают, двигаясь с той же точностью, какую показывают в фильмах про римских солдат с их массовой атакой на галлов. Иногда они немного отклоняются от курса. В любом случае их действия ограничены близостью к соседям, а рейды в общем случае не имеют точной цели.
Рейды мародеров и муравьев-кочевников различаются только по масштабу. Одно очевидное отличие – в их скорости: рейды мародеров осуществляются на жалких 2 метрах в час максимум, в то время как муравьи-кочевники могут передвигаться в десять раз быстрее, рекорд для них 25 метров в час. Если увеличить муравьев до размеров людей, это будет около 800 метров в час для мародеров против 8 километров в час для кочевников. В результате низкой скорости рейды муравьев-мародеров, продолжающиеся несколько часов, простираются самое большее на 20 метров, тогда как за то же время некоторые рейды муравьев-кочевников могут пролегать на 100 метров и больше[37].
Впоследствии в дождевых малайских лесах к северу от Сингапура мне удастся обнаружить второй вид муравьев, выходящих в рейд роем, Pheidologeton silenus, близкий виду P. diversus, но они двигаются вдвое быстрее, соревнуясь в скорости рейдов с медленными муравьями-кочевниками[38]. Какие бы вялые ни были эти рейды, кропотливые поиски не мешают охотничьей доблести этих видов Pheidologeton, особенно у diversus, которые обычно добывают пищу в изобилии.
Рабочие вида Proatta butteli поймали осу в Ботаническом саду Сингапура
У меня сложилось мнение, что для массы муравьев-мародеров просто нет нужды двигаться сколько-нибудь быстрее. А в Ботаническом саду я набрел на другой вид муравьев, обустроившихся у комля засохшего дерева, и они научили меня, что массовое фуражирование может вообще не требовать группы для передвижения[39]. Неуклюжие создания со слабыми челюстями, муравьи рода Proatta кажутся неспособными причинить какой-либо вред. Но в тот день я увидел, как трое рабочих схватили осу, которая должна была весить раз в 50 больше их; пытаясь освободиться, она почти подняла их всех с земли в попытке удрать. Оказавшиеся поблизости сотоварищи, привлеченные суматохой, ухватили добычу за задние ноги. Затем еще больше муравьев, возможно привлеченных к этому месту издали феромонами, помогли утащить осу в гнездо.
Группы тех же муравьев Proatta также убивали муравьев-мародеров, которые задерживались в стороне от основной фуражировочной дороги после рейда. Что было причиной их успеха? Хотя изрядная часть их усилий тратится на поиск любых лакомых кусочков в одиночку, рабочие Proatta в таких изрядных количествах собираются в сантиметрах от входа в их гнездо, что, когда любое насекомое проходит мимо, несколько муравьев всегда оказываются достаточно близко, чтобы его поймать. Proatta в основном остаются на месте и ждут, когда добыча сама к ним придет, используя групповую версию тактики засады, как у охотника на уток, когда он прячется в засидке, или у одиночных видов, таких как каймановая черепаха, которая лежит и ждет, пока мимо проплывет рыба[40].
Как мы уже видели, близость для муравьев несущественна, чтобы действовать как группа. Но поведение Proatta демонстрирует, что, как и в густых рейдах мародеров и кочевников, высокая плотность участников повышает вероятность того, что встреченная добыча будет поймана. Когда их рабочие находятся вместе и рядом, некоторые виды муравьев даже способны почти никогда не заниматься активным фуражированием. Муравьи теснятся вместе внутри своих гнезд, а мексиканский вид муравьев рода Leptogenys извлекает пользу из этой плотности, придавая своим жилым помещениям запах, привлекающий мокриц, которыми он и питается. Муравьи совместно убивают этих мелких ракообразных и поедают их, не выходя из дома[41].
Но при движении толпой мародеры и кочевники увеличивают шансы на встречу с обедом по сравнению со стратегией «сидеть и ждать». Разница как между протягиванием сети через воду и оставлением ее закрепленной на месте. Оба метода функциональны, но подвижная сеть почти обязательно ловит больше рыбы за тот же период времени.
Анатомия рейда
Однажды утром, когда я смотрел, как самые передовые рабочие в рейде мародеров прокладывают свой путь сквозь траву, Падди позади меня вскочил и взмахнул сачком. Внезапно 12-сантиметровый богомол, которого он преследовал, трепеща, приземлился посреди моей муравьиной группы. Падди отпрянул, негромко выругавшись, поскольку муравьи набросились на богомола. Кто-то схватил его за края крыльев и растянул их во всем зеленом великолепии, другие в это время сжимали его голову челюстями, пока она не лопнула, как орех в щипцах. Скоро мародеры разделывали богомола вдоль и поперек со спокойной эффективностью работников бойни.
Муравьи-кочевники, и особенно те, кто ходит в рейд роем, исключительны в своей способности постоянно ловить непростую и даже опасную добычу. Тут мне стало понятно, что это можно сказать и о группе мародеров с тем же успехом. Чтобы раскрыть секреты охотничьего успеха мародеров, я начал изучать посекундную организацию их рейдов. Глядя, где именно муравьи впервые приближаются к фронту, а затем медленно прослеживая их пути назад к основной колонне, я обнаружил, что для всего, что наблюдал, могу выстроить хронологическую последовательность. На практике это было не так уж просто. Хотя рабочие были бесстрашны с добычей, они осторожны при других вмешательствах. Они отступают при малейшем дуновении. Поэтому, наблюдая, я находился от них как можно дальше. Порой я использовал бинокль, а как-то раз озадачил группу наблюдателей за птицами тем, что сосредоточенно глядел как будто на голую землю.
Муравьи в узкой группе позади переднего края фронта как будто движутся случайным образом, ходят назад, вперед и вбок относительно линии фронта. Там, очевидно, должна быть результирующая, за счет которой рейд движется вперед, но трудно заметить муравьев, следующих друг за другом в этом направлении. Некоторые пути заметны, и кажется, что муравьи двигаются через диффузное облако ориентационных сигналов. Рой продвигается на новую территорию каждые несколько минут, а та земля, которую он занимал ранее, заполняется передней частью веера по мере того, как все больше муравьев начинают формировать колонны, бегая вдоль определенных путей. Веер отличается от роя тем, что там есть колонны, а где именно проходит граница между веером и роем, зависит от способности наблюдателя ее увидеть. Чем ближе к хвосту рейда, тем колонн становится меньше, а сами они оживленнее, и все большая часть муравьев движется по явно определяемым путям. В конечном итоге в задней части рейда муравьи сливаются в один крупный поток – основную колонну.
Грубо говоря, каждая часть рейда выполняет свою функцию, превращая всех муравьев коллективно в перерабатывающий еду механизм. Добычу находят фуражиры на переднем крае, ее одолевают группой, затем рвут на части в веере. Оттуда ее передают по основной колонне к фуражировочной дороге и доставляют в гнездо, где большая часть еды поглощается муравьями. Не всегда все получается так гладко, конечно; как дети могут посещать одни и те же места в поисках пасхальных яиц, так и рабочие в группе, бывает, находят что-то пропущенное первыми муравьями, или те, кто в веере, натыкаются на добычу, сбегающую от других муравьев.
Массовое фуражирование позволяет рабочим вспугивать добычу и всем вместе ее ловить, как спортсменам на лисьей охоте, но в тысячекратно увеличенном масштабе. Оборотная сторона муравьиной стратегии в следующем: семья вынуждена фасовать свой величайший ресурс – рабочую силу – в достаточно компактную единицу, чтобы освоить небольшое пространство, вместо того чтобы отправить отдельных рабочих во все стороны с индивидуальными поисковыми миссиями, как это происходит у видов с одиночным фуражированием. В результате то же число рабочих находит меньше, но ловит больше[42]. Как так? Размещение этих муравьев увеличивает вероятность поймать жертву, слишком большую для одиночных фуражиров, что дает такой уровень потребления добычи, который компенсирует медленное ее обнаружение. Все муравьиные семьи прячут резерв рабочих в гнезде, чтобы выдвинуть его оттуда при необходимости. Рой муравьев-мародеров включает такой пул помощников, уже «перенесенный» из гнезда на место, где была обнаружена еда[43]. Когда под рукой есть надежный трудовой резерв, это значит, что рейд может быстро реагировать на меняющиеся условия, а это существенный компонент успеха. Оперативный призыв на фронт через моментальную мобилизацию сводит к минимуму время между моментом, когда рабочие только нашли добычу, и прибытием подкреплений, чтобы обрушиться на нее. Не важно, насколько свирепой или пригодной может быть жертва; не имея возможности удрать, она, как правило, будет побеждена быстро возрастающими силами нападающих.
В своей книге по теории военного дела, «Искусство войны», Сунь-цзы рекомендовал эту стратегию в VI веке до н. э.: «Война – это путь обмана. Поэтому, если ты и можешь что-нибудь, показывай противнику, будто не можешь; если ты и пользуешься чем-нибудь, показывай ему, будто ты этим не пользуешься; хотя бы ты и был близко, показывай, будто ты далеко; хотя бы ты и был далеко, показывай, будто ты близко… нападай на него, когда он не готов; выступай, когда он не ожидает»[44][45]. Муравей-мародер прекрасно освоил эту стратегию.
Как начинаются рейды
Единственный случай, когда муравьи-мародеры вынуждены покинуть свои ухоженные проспекты и рейдовые тропы, чтобы действовать как независимые индивиды, а не как скоординированный отряд, – это перед лицом катастрофы. Если я наступал на тропу и давил кучку муравьев, то и рабочие, и их мертвые и раненые собратья испускали феромоны, распространяющие тревогу. Возбужденные выжившие, которых я называл «патрульными», носились в исступлении, разбегаясь на треть метра от фуражировочной дороги. Каждый из них, казалось, выбирал свой собственный путь от дороги, а не следовал за теми, кто бегает вокруг. Патрульные исступленно искали источник проблемы и как следует погрызли бы мою ногу, если бы я не заметил их вовремя.
Если я больше их не беспокоил, все патрульные возвращались своим путем на фуражировочную дорогу в течение пятнадцати минут. Однако, наступив на тропы муравьев-мародеров сотни раз, по большей части по печальной случайности, я заметил, что в таком случае слабая колонна выделяется из этого бедлама и остается активной намного дольше, продвигаясь в сторону от дороги и разветвляясь туда и сюда. Пополняемые муравьями, выливающимися с фуражировочной дороги, мелкие колонны постепенно складывались в широкий веерообразный роящийся рейд, часто достигавший двух-трех метров в поперечнике – самая широкая, которую я измерял, была 5 метров – и содержавший отряды, которые стремились вперед в едином порыве. В этой точке муравьи вроде бы уже не искали меня, но снова расползались в регламентированной охоте на еду. Так что то, что начиналось как реакция на наступание или, может быть, на ветку, упавшую на тропу, уже трансформировалось в массовое фуражирование в эпических масштабах. В самом деле, чем больше еды рабочие встретят на своем пути, тем масштабнее станет рейдовая реакция.
Справа: автопортрет, выполненный после того, как автор наступил на тропу муравьев-мародеров около Малакки, Малайзия
Это отличалось от поведения муравья-кочевника. Мародеры идут в рейд сразу и в колоннах и роем, причем случайная колонна может расширяться в роевой рейд. Муравьи-кочевники обычно ходят в рейд колоннами или роем, но не тем и другим сразу. Большинство видов кочевников ходят в рейды колоннами, и их рейды остаются узкими колоннами от старта до финиша, в то время как ходящие роем кочевники просачиваются прямо из гнезд широкой полосой, и рейд все время продолжается в виде роя[46].
Что вызывает запуск рейда у мародеров? Хотя у них нет разведчиков, чтобы направлять рейдовый отряд к какой-либо конкретной пище, я заметил, что, когда патрульный рабочий случайно набредает на какой-то съедобный кусочек, соседние муравьи немедленно собираются к этому месту, – значит, рабочий, сделавший открытие, выпустил феромон, – и с их прибытием быстро формируется новая тропа. Этот обычный призыв к чему-нибудь вкусному может развиться в рейд, когда излишек муравьев, приходящих на трапезу, продолжает прибывать колонной вслед за ними. Такая реакция называется избыточной мобилизацией.
Была ли еда необходима для этого процесса? Решив подобраться поближе к истине о том, как развиваются рейды, я как-то в выходные встал минималистичным лагерем в Сингапурском ботаническом саду. Палатка привлекла бы ко мне внимание, поэтому я не взял ее. В любом случае моим намерением было не спать и даже не двигаться с места. Все, что мне было нужно: складной стул и запас еды – хлопья, фрукты, сыр и вяленое мясо. Устроившись достаточно далеко от 50-метровой фуражировочной дороги, чтобы не мешать действиям муравьев, я наблюдал за 2,7-метровым сегментом этого пути пятьдесят часов подряд. Полуденное солнце меня изжарило. На вторую ночь гроза промочила мои заметки. Но оно того стоило. Дважды за этот промежуток времени я видел спонтанно начинающийся рейд, когда колонна мародеров вытекала в сторону от фуражировочной дороги без еды или провокации. Если это было типичным поведением, то семья должна была выпускать рейд каждые 45 минут.
Мне все еще было нужно определить, как рейды соотносятся друг с другом. На неделю в Ботаническом саду ко мне присоединился Падди, чтобы помочь выяснить, каковы действия муравьев-мародеров в долгосрочном плане, каков их выбор мест для рейдов. Мы картировали рейды, отмечая каждую тропу бамбуковыми шестами, увенчанными яркими флажками. За несколько дней местность вокруг основной фуражировочной дороги стала напоминать мою спину после одного приема у сингапурского акупунктурщика.
Чаще всего рейды пересекали во всех направлениях полоски земли по бокам от муравьиной дороги. Именно там стала ясна их схема. Рейды муравьев-мародеров с готовностью продвигались и по девственной почве, и поперек и вдоль курсов предыдущих рейдов, даже тех, что были незадолго до этого. Когда рейд проходил через заброшенную тропу, фуражиры на переднем крае редко меняли поведение, не избегая ее и не сворачивая, чтобы следовать по ней. В некоторых случаях рейд как будто недолго шел по старой тропе; предположительно, там была сетка остаточных запахов от старого рейда, которая должна со временем рассеиваться. Но в целом каждый рейд шел своим собственным путем.
Это отличается от действий большинства муравьев, например от муравьев-жнецов, обитающих на юго-западе Северной Америки. На первый взгляд массы собирающих урожай рабочих можно по ошибке принять за рейд муравьев-кочевников, при том, как они каждый день изливаются из своего гнезда. На самом деле, однако, они не столько наступающая армия, сколько едущие на работу пассажиры, застрявшие в пробке, восстанавливающие путь к местам, где они потом рассеются, чтобы выкапывать семена в песках пустыни. Рейды мародеров напоминают таковые муравьев-кочевников тем, что не основаны на постоянных курсах; массы фуражиров не обязаны повторять все пошагово, и они легко пересекают незнакомую территорию. Действия отдельных рабочих могут быть сурово ограничены, но для рейда в целом нет ограничений. Это фуражирование в чистом виде, включающее свободу обыскивать неизвестную территорию, и в этом случае рейд движется как единое целое[47].
Осмысление муравьиных запахов
Спустя полтора года пребывания в Азии я отправился поездом и автобусом из Сингапура на остров Пенанг в Малайзии, где провел месяц на симпатичной исследовательской станции, расположенной на пляже. Несколько раз и почти без предупреждения управляющий станцией просил меня освободить мое бунгало с одной узкой кроватью: какая-то VIP-персона из американского консульства требовала его на выходные себе и своей двадцати-с-чем-то-летней «дочери».
Изгнанный, я пользовался случаем съездить в другой дождевой лес на острове, кишевший муравьями-мародерами. Мне было любопытно то, как муравьи общаются, оставаясь в плотном строю, и на этих вылазках я изучал способность мародеров оставлять химический след. Я вскрывал рабочих особей, производя под полевым микроскопом извлечение двух органов, связанных с их рудиментарным жалом: дюфурову железу и ядовитую железу, обе они известны как источники феромонных сигналов у других видов муравьев. Я использовал тонкий пинцет, чтобы извлекать бесконечно малые железы муравья: тонкие, полупрозрачные мешочки, достаточно маленькие, чтобы ими могла пообедать амеба. Затем я размазывал их содержимое по земле около процессий мародеров, чтобы направить муравьев туда, куда мне хотелось. Как я и надеялся, рабочие добросовестно следовали по искусственным дорожкам. Но их реакции показывали, что функции этих двух желез отличались. Они точно, стабильно и долго двигались по следу дюфуровой железы, что предполагает, что ее секреция существенна в установлении дорог, особенно таких постоянных, как фуражировочные дороги. И наоборот, их реакцией на раздавленную ядовитую железу была бешеная беготня, и они кое-как следовали по пути всего несколько секунд. Их краткое волнение говорило, что содержимое ядовитой железы предназначено для подстрекательства муравьев к захвату добычи или уничтожению врага.
Это было недостаточным свидетельством, чтобы получить точные научные заключения, но рабочие, участвующие в рейдах, были слишком чувствительны к моему присутствию, чтобы на них можно было экспериментировать. Наблюдая за рабочими, идущими по проложенным мной пахучим следам, я выдвинул гипотезу, что рейд муравьев-мародеров формируется двумя следовыми сигналами, как предполагалось и для муравьев-кочевников. Большинство путей внутри рейда должно начинаться, когда рабочие, находящиеся во фронте рейда, размечают исследовательские тропы: феромоны, скорее всего произведенные дюфуровой железой, испускаются, когда фуражир выходит на новый путь[48]. В дополнение рабочие особи вблизи от пищи прокладывают мобилизационные запаховые тропы, которые организуют массовую реакцию, если жертва – возможно, сопротивляющаяся жертва – привлекательна для многих муравьев. Однако сети колонн образовываются внутри рейдового веера, даже если пищи нет, и это предполагает, что рабочие поддерживают свой выбор троп мечением, начиная от линии фронта[49]. Это в итоге может привести (по моей гипотезе) к соединению следов секретов желез Дюфура в одну базовую тропу и в конечном итоге, если эта тропа будет продолжать использоваться и укрепляться с течением времени, – в постоянную фуражировочную дорогу.
Мобилизационные сигналы появляются и исчезают по мере того, как пища оказывается собранной. Исследовательские маршруты, пролегающие буквально везде, – это клей, который связывает отдельных особей в группу фуражиров; ближайшей параллелью этому явлению, характерному для муравьиных сообществ, будут адгезивные вещества, соединяющие клетки человеческого тела. Феромонные запахи рабочих с передовой линии рейда строят идущих за ними фуражиров вплотную, и они движутся вперед как единое целое, продвигая весь рейд к цели.
Как для муравьев-мародеров, так и для муравьев-кочевников различные атрибуты рейдов – сплоченное наступление, отсутствие какой-либо цели, кроме территории впереди, отсутствие разведчиков – кажутся не связанными между собой. Но эти признаки проявились в простой серии действий, столь осторожных и неуверенных, что у людей они могут быть приравнены к страху разлучения с близкими. Если муравьи не отвлекаются, чтобы убить добычу по дороге, то стремятся к одной цели: двигаться по свежим следам, ведущим в конечном итоге на неизученные территории. Каждый муравей движется рядом с сородичами по следовым путям, которые ведут его от гнезда и наружу, а в итоге приводят на передний край рейда. Там он впервые встречается с местностью, на которой нет химических сигналов. В ответ на вызов он бежит вперед, простукивая неразмеченную землю антеннами и помещая мазок феромона, который направляет тех, кто идет за ним. Затем муравей поспешно возвращается в свою «зону комфорта» внутри насыщенной феромонами территории позади. Такая робость становится решающей для того, чтобы удерживать отряды функционирующими как единое целое, что эквивалентно армейской учебке для людей. Это живо контрастирует с храбростью, которую демонстрирует тот же самый рабочий, когда присоединяется к буйному рукопашному бою вокруг добычи.
У муравьев-мародеров, как и у муравьев-кочевников, каждый рабочий фактически скован цепью социальных сигналов, генерируемых в основном особями, которые оказываются поблизости. Таким образом, не столько близость, сколько отсутствие автономии делает сверхорганизмы кочевников и мародеров бесподобными. Независимо от того, насколько можно ценить индивидуальность, бывают времена, когда обществу – муравьиному или человеческому – для продуктивного функционирования полезно идти в ногу.
Прочие животные, охотящиеся группами
Существуют и другие массово фуражирующие представители животного царства. Некоторые пауки используют тактику засады, но плетут общую сеть. Чем больше пауков, тем больше добыча, и десятки их сбегаются, чтобы обездвижить, скажем, крупную бабочку[50]. Пустынные канюки в Нью-Мексико охотятся до пяти семей вместе, перескакивая между присадами, пока не увидят кролика. Тогда они собираются, чтобы одновременно убить или по очереди атаковать его. Если жертва находит убежище, один или два канюка выпугивают ее оттуда, пока остальные ждут в засаде[51]. Среди млекопитающих львы, гиеновые собаки, волки и киты-косатки также охотятся группами, находясь в зоне досягаемости друг от друга, когда ищут добычу, слишком большую или ловкую, чтобы поймать ее в одиночку. Некоторые бактерии двигаются подобными прожорливыми роями, так называемыми «волчьими стаями»; первопроходцы в них выдвигаются и отступают в стиле муравьев-кочевников[52]. Выделяя ферменты совместно, они могут переварить добычу куда крупнее, чем та, какую могла бы убить одинокая бактерия[53].
Не только виды, которые добывают крупную дичь, фуражируют группой. Многие виды птиц могут собираться в смешанную стаю, которая, согласно Эду Уилсону, «ведет себя как гигантская косилка, оставляя орнамент из хорошо подстриженных участков рядом с относительно нетронутыми участками»[54]. Хотя птицы при ловле насекомых действуют по отдельности, в стае они могут воспользоваться примером своих компаньонов, чтобы избежать врагов, таких как ястребы, и найти лучшие места для охоты на насекомых.
Массовое фуражирование может также быть инструментом для переноса массы, как у клеточных слизевиков (миксомицетов). После того как они начисто съедают бактерий на определенном месте, сотни тысяч амебоподобных клеток соединяются вместе, чтобы создать слизнеподобное существо, похожее на вазелиновую кляксу. Это существо может перемещаться на бо́льшие расстояния, чем одиночная амеба, и может проходить через воздушные карманы между гранулами почвы, которые намертво остановили бы амебу. По мере продвижения слизевик отщепляет отдельных амеб, которые питаются местными бактериями[55]. Он, однако, ищет не еду, а хорошо освещенные места с низкой влажностью, где он выбрасывает споры.
Другая группа, «настоящие» слизевики, растут за счет разрастания одной амебы в веерообразное тело, называемое плазмодием, которое ищет разлагающееся вещество. В старшей школе я держал оранжевый вид слизевика, который напоминал муравьиный рейд роем, только сжатый до нескольких сантиметров. Если было мало еды, мой питомец полз по своей чашке Петри, медленно, но упорно. Заметное угощение могло его остановить, потому что он устраивался поесть; если кусок еды был поскромнее, часть слизевика собиралась на трапезу, пока остальная продолжала поиск, и его веерообразный фронт сужался. Слизевик не настолько глуп, как предполагает его безмозглость: одна разновидность может находить кратчайший путь по лабиринту[56]. Однако должен заметить, что надо быть очень терпеливым человеком, чтобы считать слизевика интересным питомцем.
Некоторые стратегии, похожие на те, что есть у муравьев-кочевников, используются и вегетарианцами. Рабочие нескольких видов термитов во время фуражирования формируют крупноячеистую сеть, каждый термит проходит вперед на сантиметр-другой и прокладывает исследовательский след, после чего возвращается, и его место занимает новый термит. Это продвижение напоминает рейд муравьев-мародеров, хотя оно менее упорядоченное и более рассеянное, чем сплоченное[57]. Фуражир, заметивший на расстоянии древесину, скорее всего, по запаху, бросит поиск и двинется прямо к еде. Обычно термит исследует древесину в одиночку, затем прокладывает мобилизационный след обратно к гнезду. Термиты быстро испаряют влагу, если теряются. Построение в колонны помогает им вернуться домой и ускоряет строительство галерей, необходимых термитам для выживания на открытой местности.
Еще один вегетарианец применяет массовые поиски, имеющие как защитное, так и пищевое назначение. В то время как одинокая гусеница американского коконопряда кольчатого может легко утратить сцепление с деревом, несколько гусениц вместе проложат шелковый слой, держась за который ножками можно не бояться упасть. Эти пожиратели листвы отправляются на поиски корма процессией, причем первопроходцы высовываются ненамного вперед, а потом отступают, чтобы их заменили те, кто сзади[58]. Группа может следовать старым шелковым путем или заходить на новую территорию. Одинокая гусеница, найдя подходящую листву, прокладывает особенно привлекательный – возможно, усиленный химически – мобилизационный след обратно к шелковому укрытию, в котором обитает семья, и в некоторых случаях выманивает оттуда все население.
Вот этим и отличаются от всех остальных животных, ищущих еду группами, такие муравьи, как мародеры: будь то гусеница или птица, бактерия или волк, они по отдельности полностью могут отойти от стаи, стада или кучи и фуражировать без компании. И, за редкими исключениями, «поодиночке» у этих видов действительно значит «в одиночестве», потому что мало какие животные имеют способность вербовать помощников на расстоянии. Некоторые птицы и приматы подзывают друг друга к еде: например, в Африке шимпанзе привлекают других к лакомым фруктам на деревьях, издавая громкое уханье, а пегие дроздовые тимелии зовут своих свежеоперившихся птенцов к пище «мурлыкающим» звуком[59]. Но такие общественные действия практически неизвестны для большинства видов, у которых сигналы, подобные вою койота или пению китов, работают скорее на сохранение приемлемого расстояния между индивидами, в схватках, при ухаживании, или для объединения группы, или чтобы держать членов группы вместе, когда они на охоте, но не на перекличку внутри группы.
Есть редкое исключение из этого правила – голый землекоп, африканский грызун с семьями, подобными муравьиным, в которые входит самка-матка, мелкие рабочие и солдаты. Рабочие грызуны прокладывают пахучие следы к клубням, которыми питается вся семья[60]. Другое примечательный пример симбиоза между животными, которые имеют мало общего, – это ситуация, когда ворон кричит, направляя волков к добыче, а волки делятся убоиной с вороном[61].
Сравнительные боевые искусства
Хотя кампании муравьев-мародеров и кочевников скорее хищнические, чем военные, скрытая структура их грабежа и частота, с которой они сражаются с другими муравьями, вызывают соблазн характеризовать их «армии» в военных терминах. Хищничество и сражения взаимосвязаны и в истории человечества, эти явления часто шли рука об руку, а битвы частенько заканчивались поеданием врагов[62].
Рейды роем удобно сравнить с развертыванием римской тяжелой пехоты и с другими древними армейскими подразделениями, которые наступали широким фронтом. Одним из римских нововведений была расстановка солдат несколько реже, чем делали предыдущие армии: это давало каждому сражающемуся несколько квадратных метров площади, на которых он оборонялся. Хотя рабочие муравьев-мародеров и кочевников никогда не расходятся далеко друг от друга, они одинаково стремятся оставлять между собой дистанцию на длину тела, вплоть до переднего края, и это размещение, скорее всего, поддерживается муравьями для того, чтобы не наступать друг на друга[63].
Естественно, между римской и муравьиными армиями есть отличия. Римские войска вставали в строй только во времена активных конфликтов, когда солдаты на передовой служили оборонительным щитом против другой армии; открытые взору, они прикрывали солдат позади себя и замедляли продвижение армии противника перед собой. У муравьев же, напротив, самые передние рабочие служат поисковой группой, чтобы вспугивать добычу. Крайне редко противники муравьев располагаются в аналогичном построении; обычно их обнаруживают и настигают в отдельных схватках.
Несмотря на тактическое реагирование на добычу, набеги мародеров могут казаться зарегламентированными по сравнению с гибкостью римских легионов. Развернутые в формирования тройной глубины, римские войска могли быть перестроены в ответ на изменения в атаке противника. Например, фаланге могла предшествовать кавалерия, которая первой преследовала противника, или разведчики, отправленные вперед, чтобы сообщить об обстановке на местности, и тогда дневной план, соответственно, мог быть скорректирован.
Мои усердные наблюдения за рейдами муравьев-мародеров тем не менее оставили несколько вопросов неразрешенными. Такие разные животные, как волки, птицы и бактерии, способны к массовому фуражированию в организованных группах, а затем они расходятся и изолируются от других. Почему муравьи-мародеры и кочевники не способны аналогично использовать разведчиков на больших дистанциях, чтобы они помогали массированным рейдам? Риски, с которыми может встретиться разведчик муравьев-мародеров или кочевников, неотличимы от тех, с которыми встречается муравей любого вида, выходящий на поиски во враждебный мир сам по себе, без поддержки. Неужели вознаграждение для группы не превышает риска для отдельной особи?
Возможно, риск тут ни при чем. Наблюдая, как муравьи-мародеры перетаскивают фрукты, семена и животную добычу, я предположил, что непредсказуемость качества того, что им попадется, делает такую рекогносцировку попросту бесцельной. Или, может быть, любая тенденция отдельного муравья осмотреть округу – и для этого пойти гулять отдельно – каким-то образом мешает процессу массового фуражирования, при котором ключевой становится всеобщая фиксация на следовании по феромонам группы.
Люди привыкли к надзору и командным цепочкам, которые охватывают каждый уровень от президентов до мелких администраторов. Римские солдаты перестраивались и атаковали под командованием офицеров, двигающихся сквозь ряды. У некоторых муравьев тоже существуют временные руководящие роли, которые проявляются в некоторых обстоятельствах, – как у успешного разведчика из Leptogenys, за которым я наблюдал в Индии: он всегда оставался с собравшимися отрядами, направляя их к найденным термитам. Какова же тогда руководящая роль индивидов в рейде муравьев-мародеров?
Один раз в Ботаническом саду я сделал почти безнадежную попытку проследить за конкретной особью рабочего мелкого размера, входящим в рейд муравьев-мародеров. Я выбрал его, потому что у него не было кусочка одной антенны. Наводить на него бинокль было слишком трудно, поэтому я обвязал тряпкой из старой футболки лицо, чтобы мое дыхание не тревожило муравьев, и подобрался вплотную. Я примерно минуту следовал за «кургузым» сквозь притоки рабочих в рейдовом веере. Он с азартом бросился на миг к скоплению муравьев около личинки жука – я решил, что от возбуждения из-за феромонов тревоги, выпускаемых из ядовитых железок борющихся рабочих, – затем пошел дальше. Приблизившись к переднему краю рейда, он побродил и в конце концов влился в поток муравьев, где я его и потерял.
Трудолюбивый муравей, описанный царем Соломоном, был, скорее всего, фуражирующим в одиночку сборщиком семян, таким как этот Messor barbarus из Керманской провинции Ирана
Нигде на его пути я не наблюдал, чтобы его направляли другие особи или чтобы он влиял на других рабочих. Как и кочевники, мародеры – вид без признанных лидеров. Если бы я смог передать кому-то из них «отведите меня к своему вожаку», то вряд ли меня проводили бы к самке, которая, как все муравьиные самки, откладывает яйца, но ничего не координирует. И никто из ее рабочих не подбивает, не соблазняет и не заставляет всю армию делать что-то определенное. В Книге притчей Соломоновых 6:6–8 сказано: «Пойди к муравью, ленивец, посмотри на действия его, и будь мудрым. Нет у него ни начальника, ни приставника, ни повелителя; но он заготовляет летом хлеб свой, собирает во время жатвы пищу свою»[64]. Мы должны «пойти к муравью», и «посмотреть на его действия, и быть мудрыми», потому что он делает свое дело без «начальника, приставника и повелителя». Царь Соломон должен был изрядно понаблюдать за муравьями, чтобы прийти к такому заключению. По всей вероятности, он рос, наблюдая за Messor barbarus, главными собирателями семян Средиземноморья, которые действительно «заготовляют летом хлеб свой, собирают во время жатвы пищу свою», как повествует Библия.
Лет сто назад гарвардский эрудит и ученый Уильям Мортон Уилер назвал муравьев-кочевников «гуннами и татарами мира насекомых»[65]. Но ни один мирмеколог еще не нашел среди них Чингисхана или Аттилу. В лучшем случае одна особь в рейде может быть в какой-то момент времени лучше информирована, чем прочие, и это дает ей краткое локальное влияние[66]. Так может случиться, когда рабочий на переднем крае посылает мобилизационные сигналы к добыче – но даже тогда он скорее будет действовать вместе с соседними собратьями. Ни один муравей на самом деле не может охватить сознанием весь рейд в целом, знать, куда он идет, или предвидеть, как все муравьи отреагируют, когда будет найдена пища или встретятся враги. Рейд возникает из серии простых действий каждого рабочего и его собратьев, во взаимодействии, которое, по сути, может быть описано как «самоорганизация».
Людям постоянно приходится обходить проблемы своекорыстного интереса, которые иначе замедляют появление социальных институтов и инфраструктуры. Клановая преданность человека родичам и друзьям особенно проблематична в контексте современных военных действий. Решением стало разделение армий на отряды, достаточно малые, чтобы в них появились дружеские связи и их бойцы охотно вступались бы друг за друга[67]. Рабочие муравьи, конечно, не опознают собратьев как личностей тем же способом, как я выбрал для наблюдения муравья с культей антенны[68], и они никогда не подвергают себя опасности, чтобы могли выжить их определенные соотечественники. То, что мы считаем у муравьев актами героизма и преданности, на самом деле скорее акт патриотизма. Поскольку значение имеет только сверхорганизм, рабочие муравьи инстинктивно трудятся и умирают во благо семьи, без признания заслуг или вознаграждения, только ради повышения вероятности дополнительного размножения самки – единственного незаменимого члена группы. Смертность, по-видимому, – основа строения громадных боеспособных муравьиных сообществ[69]. Трудно не думать о тех спартанских матерях, которые провожали сыновей в бой, говоря: «Вернись домой со щитом или на щите»[70]. Грубая сила – вот ключ к тактическому успеху массово фуражирующих муравьев-мародеров и кочевников.