– Вы разболтаете.
– Ничего подобного! Даю слово, что не разболтаю.
– Никому-никому? До самой смерти?
– Ни за что на свете. А теперь – показывайте.
– Да вам же и в самом деле неинтересно!
– Ну если вы так со мной поступаете, я сама посмотрю.
Бекки вцепилась своей маленькой ручкой в руку Тома, завязалась короткая схватка, причем Том только делал вид, что сопротивляется, а сам мало-помалу убирал руку, пока не показались слова: «Я вас люблю!»
– Какой противный! – Бекки моментально шлепнула Тома по руке, покраснев при этом, но вообще-то было заметно, что она довольна.
В ту же минуту мальчик почувствовал, как могучая рука словно кузнечными клещами сжимает его ухо и тянет вверх, а затем вперед. Этаким манером его провели через весь класс и водворили на прежнее место под перекрестным огнем ядовитых насмешек. Покончив с этим, учитель постоял над Томом несколько тяжких мгновений и наконец вернулся к своему трону, так и не проронив ни слова. Ухо Тома пылало, но сердце было преисполнено ликования.
Класс снова затих, и Том честно попытался заняться уроком, но для этого он был слишком взволнован. Когда пришел его черед читать вслух, он осрамился как никогда, потом, отвечая по географии, бойко превращал озера в горные хребты, хребты в реки, а реки в пустыни, и таким образом на земле снова воцарился первозданный хаос. За этим последовал диктант, в котором он наделал ошибок в самых легких словах, известных любому младенцу, в результате оказался последним в классе, и оловянная медаль за правописание, которую он с гордостью носил несколько месяцев подряд, досталась другому ученику.
Глава 7
Чем больше Том старался сосредоточиться на ученье, тем больший разброд воцарялся в его голове. Наконец он вздохнул, зевнул и захлопнул книгу. Должно быть, большая перемена никогда не начнется. Воздух в классе был совершенно неподвижен. Бормотанье двадцати пяти усердно зубрящих учеников навевало дремоту, как жужжанье пчел. А за окном в слепящем солнечном блеске сквозь дрожащий от зноя воздух, голубеющий вдали, курчавились зеленые склоны Кардиффской горы; две-три птицы, лениво распластав крылья, парили в высоком небе; на улице не было ни души, кроме пары коров, да и те дремали, привалившись к оградам.
Душа Тома рвалась на волю – к чему-нибудь такому, что помогло бы скоротать эти нестерпимо нудные часы. Его рука скользнула в карман, и вдруг лицо мальчика просияло благодарной, чуть ли не молитвенной улыбкой. С великой осторожностью он извлек на свет коробочку из-под пистонов, открыл и выпустил клеща на длинную крышку парты. Клещ, надо думать, также просиял благодарной, почти молитвенной улыбкой, но преждевременно: как только он пустился наутек, Том загородил ему дорогу булавкой и заставил круто свернуть.
Закадычный приятель Тома Джо Харпер, который сидел рядом, страдая так же отчаянно, как только что страдал Том, немедленно проявил живейший интерес к развлечению и с готовностью принял в нем участие. Джо добыл еще одну булавку из лацкана своей курточки и взялся муштровать пленного со своей стороны. С каждой минутой игра становилась все интереснее, и вскоре Тому показалось, что вдвоем они только толкаются и мешают друг другу и ни тот ни другой не получает полного удовольствия от клеща. Взяв грифельную доску Джо Харпера, он положил ее на парту и разделил пополам, проведя прямую черту сверху донизу.
– Так, покуда клещ на твоей стороне, можешь гонять его сколько угодно, я его трогать не стану, – сухо заявил он. – Но если он перебежит на мою сторону, уж ты, будь добр, оставь его в покое.
– Лады! Валяй, выпускай.
Довольно скоро клещ ускользнул от Тома и пересек границу. Джо его малость помучил, а потом клещ сбежал от него и опять перешел рубеж. Он все время мотался туда-сюда. Пока один из мальчиков гонял клеща, полностью погрузившись в это занятие, другой с таким же увлечением следил за развитием событий – две головы склонялись над доской, не замечая ничего вокруг. Под конец удача как будто улыбнулась Джо Харперу. Клещ заметался то вправо, то влево и, похоже, разволновался не меньше самих игроков. Том уже чуял, что победа вот-вот достанется ему, у него просто руки чесались слегка подтолкнуть клеща, который заколебался на самой границе, но тут Джо ловко ткнул клеща булавкой, и тот остался в его владениях. Тут уж Том не смог совладать с искушением. Он протянул руку и слегка подтолкнул клеща. Джо вскипел:
– Том, не тронь клеща.
– Я только хотел его самую малость подбодрить…
– Нет уж, сэр, это нечестно. Уговор есть уговор.
– Да я же чуть-чуть!
– Оставь клеща в покое, сказано тебе!
– Не оставлю!
– Придется – он на моей территории!
– Послушай-ка, Джо Харпер, ты не забыл, чей это клещ?
– А мне наплевать чей! На моей стороне – значит, не моги.
– А я буду. Клещ мой, что хочу, то с ним и делаю, вот и весь сказ.
Страшный удар обрушился на спину Тома, и второй, равноценный, – на спину Джо. Пару минут кряду пыль летела из их курток, а весь класс развлекался, глядя на них. Мальчишки так увлеклись похождениями клеща, что упустили момент, когда все затихло, а учитель, бесшумно прокравшись через класс, грозно навис над ними. Он довольно долго созерцал представление, прежде чем твердой рукой восстановил порядок.
Как только школьников отпустили на большую перемену, Том подобрался к Бекки Тэтчер и шепнул:
– Наденьте шляпку, будто собрались домой, а когда дойдете до угла, отстаньте от других девочек, сверните в переулок и возвращайтесь. Я пойду другой дорогой, а потом тоже удеру от своих.
Так они и сделали – и уже через несколько минут встретились в конце переулка и вернулись в пустую школу. Усевшись вдвоем за парту, они положили перед собой грифельную доску. Том вручил Бекки грифель и принялся водить ее рукой по доске, показывая, как надо рисовать, и в результате совместных усилий на свет появился еще один восхитительный домик. Впрочем, интерес к искусству вскоре пошел на убыль, и они разговорились. Том был на седьмом небе. Для начала он спросил Бекки:
– Нравятся вам крысы?
– Ох, терпеть их не могу!
– Честно сказать, и я тоже – живых. Но я-то имею в виду дохлых – чтобы вертеть на веревочке.
– Нет, и дохлые мне не нравятся. Крыс я вообще не очень-то люблю. Мне больше нравится жевать лакрицу.
– Ну еще бы! И мне тоже. Недурно бы сейчас пожевать.
– Хотите? У меня есть немножко. Я вам дам, только вы потом верните.
Том, разумеется, хотел, и оба принялись жевать лакрицу по очереди, болтая ногами от удовольствия.
– Вы бывали в цирке когда-нибудь? – продолжил светскую беседу Том.
– Да. Папа сказал, что еще меня сводит, если я буду хорошо учиться.
– А я сколько раз был! Целых три или даже четыре. Церковь, конечно, гроша ломаного не стоит по сравнению с цирком. Там все время что-нибудь представляют. Когда вырасту, непременно подамся в клоуны.
– Да? Вот славно! Они такие симпатичные, все в пестром.
– Это да. И деньги гребут лопатой. Бен Роджерс говорит, что не меньше доллара в день. Послушайте, Бекки, а были вы когда-нибудь помолвлены?
– А что это такое?
– Ну как же! Это всякий знает. Помолвка – это чтобы потом выйти замуж.
– Нет, не была.
– А хотелось бы вам?
– Пожалуй. Или нет… Я не знаю. А на что это похоже?
– На что? Да ни на что. Вы говорите мальчику, что никогда ни за что не выйдете замуж за другого, потом целуетесь. И все. Это кто угодно сумеет.
– Целуетесь? А зачем это?
– Ну, знаете ли, затем, чтобы… да просто потому, что все так делают.
– Все-все?
– Все. Конечно, если кто влюблен друг в друга. Вы помните, что я написал на доске?
– М-м… да…
– И что же?
– Не скажу.
– Может, мне напомнить?
– Д-да… только как-нибудь потом.
– Да нет, лучше прямо сейчас.
– Нет, не сейчас. Пожалуй, завтра.
– Нет, сейчас. Ну что вам стоит, Бекки? Я шепотом, все равно никто не услышит.
Бекки заколебалась, и Том, приняв молчание за согласие, приобнял ее за плечи и прошептал в розовое ушко:
– Я тебя люблю, – и тут же прибавил: – А теперь ты мне шепни то же самое!
Некоторое время Бекки сопротивлялась, а потом потребовала:
– Вы отвернитесь, чтобы вам меня не видеть, тогда я шепну. Но только не говорите никому. Не расскажете, Том, хорошо? Ни одной живой душе?
– Никому и никогда. Ну же, Бекки!
Когда Том отвернулся, она наклонилась так близко, что от ее теплого дыхания у него зашевелились волосы, и почти беззвучно прошептала: «Я… вас… люблю!»
И сейчас же, вскочив со скамьи, начала бегать вокруг парт, а Том следом за ней; в конце концов она забилась в уголок и закрыла разгоряченное лицо белым фартучком. Обняв девочку за шею, Том снова взялся за уговоры:
– Нет, Бекки, так не годится, осталась ерунда – только поцеловаться. И нечего тут трусить – это дело совсем простое. Ну не упрямься, Бекки! – И он тянул за фартук, отводя ее ладошки.
Еще минута – и она сдалась, опустила руки и смиренно подставила Тому лицо, все пылающее от беготни. Том поцеловал ее прямо в губки и сказал:
– Вот и все, Бекки. Кончено. Теперь уж навсегда, до гробовой доски. После этого ты не должна никого любить, кроме меня, и замуж тоже не сможешь выйти ни за кого другого. Так?
– Да, Том, я никого, кроме тебя, любить не буду и замуж тоже ни за кого другого не пойду. Но и ты не смей жениться ни на ком, кроме меня.
– Само собой. И в школу мы всегда вместе будем ходить, и домой тоже, если никто не видит, и в играх ты будешь выбирать меня, а я тебя. Это так полагается, и жених с невестой всегда так поступают.
– Как хорошо! А я и не знала. Я никогда ничего такого не слышала.
– Ты и не представляешь, как это весело! Когда мы с Эмми Лоуренс…
Глаза Бекки широко распахнулись, и Том, поняв, что сболтнул лишнее, сконфузился.
– Ах, Том! Значит, у тебя уже была невеста и я не первая?
И тут Бекки расплакалась. Том мрачно проговорил: