– Не плачь, Бекки. Я ее больше не люблю.
– Нет, Том, любишь! Ты и сам знаешь, что любишь…
Том попробовал было обнять ее, но Бекки его оттолкнула и отвернулась к стене. Слезы лились по ее лицу ручьями. Том опять сунулся к ней с уговорами и вновь был отвергнут. Тогда в нем заговорила мужская гордость – он повернулся и вышел из класса. Он еще долго стоял на крыльце в тревоге и смущении, то и дело поглядывая на дверь. А вдруг Бекки опомнится и выйдет? Но она все не шла, и на сердце у Тома стало так паршиво, что он пошел на попятный. Правда, для этого ему пришлось некоторое время бороться с собой, но в конце концов он решился сделать первый шаг.
Когда Том снова вошел в класс, Бекки все еще стояла в углу, лицом к стене, и горестно всхлипывала. Тома все больше мучили угрызения совести. Он шагнул к ней и застыл, не зная, с какой стороны подступиться. Потом нерешительно произнес:
– Бекки, знаешь… я не люблю никого, кроме тебя.
В ответ послышались сдавленные рыдания.
– Бекки! – взмолился он. – Бекки, ну скажи хоть что-нибудь!
Снова рыдания.
Тогда Том пустил в ход самую главную свою драгоценность – медную шишечку от треножника, на котором подвешивают котел над огнем. Он протянул ее Бекки из-за плеча так, чтобы она могла разглядеть сокровище, и произнес:
– Бекки, если хочешь, возьми ее себе.
Она ударила Тома по руке, и шишечка, сверкнув, покатилась на пол. Тогда Том, твердо ступая, покинул здание школы, чтобы в этот день больше туда не возвращаться.
Довольно скоро Бекки заподозрила недоброе. Секунду поколебавшись, она подбежала к двери – Тома нигде не было видно. Она обошла здание школы и свернула во двор – не оказалось его и там. Тогда она позвала:
– Том, вернись! Том!
Бекки прислушалась, но никто не отозвался.
Она осталась в полном одиночестве. Опустившись на первое попавшееся бревно, она заплакала, горько укоряя себя, но тем временем в школу начали сходиться после большой перемены другие дети, и ей пришлось зажать в кулачке свое страдающее сердце и мужественно нести свой крест весь этот долгий и невыносимо тягостный день. Все вокруг казались чужими, и ей не с кем было разделить свое горе.
Глава 8
Сворачивая из переулка в переулок, Том все больше удалялся от той дороги, по которой обыкновенно ходили школьники. В конце концов он уныло поплелся куда глаза глядят, но на всякий случай дважды или трижды перешел вброд маленький ручей, потому что большинство мальчишек верили, что это сбивает погоню со следа. Спустя полчаса он уже огибал дом вдовы Дуглас, стоявший на вершине Кардиффской горы. Школа в долине отсюда едва была видна. Оказавшись под сводами густого леса, он напрямик, не выбирая дорогу, пробрался в самую чащу и уселся на мху под старым дубом.
Не ощущалось ни малейшего дуновения ветерка. От невыносимого полуденного зноя умолкли даже птицы; природа застыла в оцепенении, которого не нарушал ни единый звук, разве что изредка долетала откуда-то дробь дятла, но от этого тишина и безлюдье ощущались еще острее. Душа Тома была до краев полна горечи, и это состояние вполне соответствовало состоянию природы. Довольно долго он просидел в раздумье, опершись подбородком на сцепленные руки. Жизнь, казалось ему, не что иное, как неизбывная тоска. И это в лучшем случае. Он дошел до того, что даже начал завидовать Джимми Ходжесу, который недавно умер. Как славно, думалось ему, мирно лежать себе и предаваться грезам; ветер перешептывается с верхушками деревьев и ласково поглаживает траву и цветы на могиле; не о чем горевать, не о чем тревожиться – и это уже окончательно, на целую вечность. О, если бы по крайней мере в воскресной школе у него были хорошие отметки! Он бы тогда с удовольствием умер, и всей этой суете конец… Вот взять для примера хоть эту девчонку. Что он ей такого сделал? Да ровным счетом ничего. Он же ей только добра желал, а она с ним – как с собакой, прямо как с шелудивым псом. Ну ничего, придет время, и она об этом пожалеет, да только поздно будет. Эх, если б можно было так умереть, чтоб не навсегда, а как-нибудь на время!..
Но юное сердце, сильное и упругое, невозможно долго удержать под прессом скорби. Вот и Том мало-помалу, незаметно для себя, стал возвращаться к мыслям о земном. Что, если взять да и удрать? Уехать далеко-далеко, в неведомые края, и никогда больше сюда не возвращаться! Что бы она тогда запела? На миг ему снова пришла в голову мысль податься в цирковые клоуны, но на этот раз она вызвала только отвращение. Все это легкомыслие, трюки и шуточки, пестрые трико оскорбляли его душу, парившую в высших сферах. Нет, он отправится на войну и вернется через много лет, покрытый боевыми шрамами и овеянный воинской славой. А еще лучше – уйти к индейцам, охотиться с ними на бизонов в горах Сьерра-Невады или в прериях, вступить на тропу войны и когда-нибудь вернуться в родной городишко великим вождем в головном уборе, унизанном орлиными перьями, в боевой раскраске, и в одно прекрасное летнее утро ворваться в воскресную школу со свирепым боевым кличем, от которого кровь стынет в жилах… Хотя нет, ну его, этого вождя – есть вещи позаманчивее. Он станет пиратом! Вот это дело!
Теперь будущее окончательно прояснилось и развернулось перед Томом, как роскошный ковер, сверкающий ослепительными красками и волшебными узорами. Его имя прогремит на всех континентах и заставит трепетать каждого! В ореоле мрачных легенд он станет носиться по бушующим волнам на своем корабле по имени «Дух бури», и наводящий ужас черный флаг будет реять на кормовом флагштоке! И вот, в самом зените славы, он вдруг появится в родном городке и войдет в приходскую церковь – загорелый, обветренный, в черном бархатном камзоле и штанах, падающих складками на сапоги с отворотами, с алым шарфом на шее, с парой пистолетов за поясом и порыжевшим от крови палашом на перевязи, в широкополой шляпе со страусовыми перьями – и услышит, как по рядам волной пронесется шепот: «Это же знаменитый пират Том Сойер! Черный Мститель Вест-Индии!»
Итак, решено. Он избрал свой жизненный путь. Завтра же утром он сбежит из дому и начнет новую жизнь. Значит, готовиться надо уже сейчас, и первым делом следует собрать все свое имущество. Том поднялся с мохового ковра, подошел к стволу гнилого дерева, лежащему поблизости, и ножиком начал копать под ним мягкую землю. Довольно скоро ножик зацепил деревянную дощечку, и по звуку было слышно, что под ней находится пустота. Том сунул руку в ямку и нараспев проговорил:
– Чего не было, пусть появится! Что лежало, пусть останется!
Произнеся заклинание, он стал разгребать землю руками, пока не показалась дощечка. Под ней открылся небольшой уютный тайник, стенки и дно которого также были выложены щепками. Внутри лежал одинокий мраморный шарик. Разочарованию Тома не было границ! Почесав затылок, он сокрушенно сказал:
– Нет, это уж и вовсе никуда не годится!
В сердцах он зашвырнул шарик в чащу и застыл в тяжком раздумье. Дело в том, что он, как и многие другие мальчишки, возлагал большие надежды на одно поверье. Считалось, что если зарыть в землю шарик, прочитав нужное заклинание, то через две недели вместе с ним в том же месте отыщутся все шарики, которые ты когда-либо потерял, – где бы они до этого ни находились. Том полагался на силу заклинания как на нерушимую скалу, а получается, что все это пустое вранье, не о чем и толковать. Все, во что верил Том, теперь оказалось под сомнением. Множество раз ему приходилось слышать, что другим это удавалось, и никто никогда не говорил, что потерпел неудачу. Некоторое время он ломал голову над этой загадкой и наконец решил, что тут наверняка замешана какая-нибудь ведьма. Это следовало проверить; пошарив взглядом вокруг, он нашел в песке маленькую воронку, лег на землю, придвинул губы поближе к ямке и попросил:
– Букашка-букашка, скажи то, что я хочу знать! Букашка-букашка, скажи то, что я хочу знать!
Песок зашевелился, на мгновение показался крохотный черный муравьиный лев и с перепугу нырнул обратно в норку на дне воронки.
– Боится! Ну так и есть, это ведьма все испортила!
Ему ли было не знать, как трудно поладить с ведьмами, не стоило даже и пытаться, и пришлось махнуть рукой на это дело. Правда, не мешало бы отыскать шарик, который он сгоряча отбросил, и он принялся терпеливо шарить в траве и кустах. Шарика, однако, нигде не было. Тогда Том вернулся к тайнику, стал на том месте, откуда бросал шарик, вынул из кармана еще один и бросил его примерно в том же направлении со словами:
– Брат, беги, найди брата!
Заметив, куда упал шарик, он помчался туда. Но тот, должно быть, упал чересчур близко или чересчур далеко. Том проделал это еще дважды, и последняя попытка оказалась удачной: оба шарика нашлись в двух шагах один от другого.
Не успел он сунуть их в карман, как под сводами леса послышался дребезжащий звук жестяной игрушечной трубы. Том мигом сбросил куртку и штаны, соорудил из подтяжек перевязь, разгреб кучу хвороста за поваленным деревом и извлек оттуда самодельные лук и стрелы, деревянный меч и такую же жестяную трубу. Подхватив все это снаряжение, он пустился напрямик через заросли – босиком, в одной длинной рубахе.
Вскоре он остановился под раскидистым вязом, протрубил в ответ, а затем укрылся за стволом дерева и стал что-то осторожно высматривать из-за него. Наконец он предостерегающе проговорил, обращаясь к воображаемым соратникам:
– Полегоньку, молодцы! Не показываться из засады, пока я не подам сигнал!
Тут из чащи вынырнул Джо Харпер – в таком же наряде и так же живописно вооруженный.
– Стой! Кто посмел разгуливать в Шервудском лесу без моего дозволения? – сурово окликнул Том.
– Гай Гисборн не нуждается ни в чьем дозволении! А ты кто таков, если… что…
– «…смеешь вести такие речи?» – подсказал Том из-за дерева: оба говорили «по книжке», зная ее наизусть.
– Ты кто таков, что смеешь вести такие речи?
– Кто? Я – славный Робин Гуд, и твой презренный труп скоро станет тому порукой.