ство. А мне только и надо было чего-нибудь поесть. Думаете, я забыл? Индейская кровь такого не прощает. Теперь вы затеяли это грязное дело и самое время нам посчитаться!
Он погрозил доктору кулаком. Внезапно доктор сделал короткое движение, и индеец покатился по земле. Поттер уронил нож и заорал:
– Эй вы, мистер Живодер, не троньте моего приятеля!
В следующую минуту они с доктором сцепились, топча траву и проваливаясь в рассыпанную рыхлую землю у могилы. Тем временем индеец Джо уже был на ногах. При виде ножа Мэфа Поттера глаза его вспыхнули злобой. Он схватил его и, крадучись словно кошка, начал кружить вокруг дерущихся, дожидаясь удобного случая. Неожиданно молодой доктор вырвался из объятий пьянчуги, схватил надгробную доску с могилы Уильямса и одним ударом сбил Мэфа Поттера с ног. В следующее мгновение индеец всадил нож по самую рукоятку в его грудь. Доктор покачнулся и повалился на Поттера; в ту же секунду луна скрылась за облаками и жуткая картина погрузилась во мрак. Насмерть перепуганные, Том и Гек бросились бежать сломя голову.
Когда луна появилась снова, индеец Джо все еще продолжал стоять над двумя распростертыми телами в мрачном оцепенении. Наконец доктор прохрипел что-то невнятное, глубоко вздохнул пару раз и испустил дух. Индеец проворчал:
– Вот мы и в расчете, черт бы тебя побрал!
Первым делом он вывернул карманы убитого. Затем вложил нож в правую ладонь Поттера, согнул его пальцы и уселся на разбитый гроб. Прошло несколько минут, и пьянчуга зашевелился и начал стонать. Его рука крепко стиснула рукоять ножа; он поднес его к глазам, оглядел, словно не узнавая, и уронил снова. Потом сел, оттолкнул труп доктора, вгляделся в него и стал озираться по сторонам, еще ничего не соображая, пока не встретился взглядом с Джо.
– Господи, как же так вышло? – тупо спросил он.
– Неладно получилось, – сказал Джо, даже не пошевелившись. – Зачем ты это сделал?
– Я? Почему я?!
– Эти увертки тебе уже не помогут.
Поттер затрясся как осиновый лист.
– Я думал, успею протрезветь. Господи, и зачем я столько пил сегодня? И сейчас в голове содом – еще хуже, чем когда мы сюда шли. Ты скажи мне, Джо, – только как на духу, старина, – неужто это я натворил? Я будто в тумане, совсем не вспомню. Видит Бог, Джо, я не хотел – вот чем угодно клянусь, не хотел. Скажи мне, как дело было, Джо… Горе-то какое – молодой, образованный человек…
– Ну, в общем, вы с ним сцепились, он хватил тебя могильной доской, ты растянулся на земле, потом вскочил – а сам шатаешься, едва ноги держат, – выхватил нож и всадил в него ровно в ту же секунду, как он ударил тебя снова. Тут вы оба повалились и все это время лежали как покойники.
– Ох, лучше б мне и не жить, коли так! Все это виски, ну и нервы, опять же, я так думаю. Я этот нож в ход никогда не пускал, как-то не пришлось. Драться, правда, дрался, но только без поножовщины, это все знают. Ты не говори никому! Обещай, что не станешь болтать, – ты ведь добрый малый, Джо. Я тебя всегда уважал и заступался за тебя не раз, помнишь? Неужто не помнишь? Ты не скажешь, правда, не скажешь, Джо, старина? – Умоляюще сложив руки на груди, несчастный опустился на колени перед убийцей.
– Ты всегда поступал со мной по совести, Мэф, и я тебе отплачу тем же. Это я обещаю – а как же иначе?
– Джо, ты ангел небесный! Сколько б мне ни жить – буду на тебя молиться. – Тут пьянчуга Поттер разрыдался.
– Будет тебе, не время ныть. Ступай в ту сторону, а я пойду в другую. Пошевеливайся, да смотри не наследи.
До ограды кладбища Поттер шел быстрым шагом, а потом пустился бежать во весь дух. Индеец остался на месте, глядя ему вслед. Когда топот сапог старого пьянчуги затих вдали, он пробормотал:
– Раз его так оглушило могильной доской, да вдобавок он и сейчас пьян, то небось и думать забудет про нож. А и вспомнит, так побоится вернуться в одиночку на кладбище. Одно слово – куриная душонка…
Тремя минутами позже только луна невозмутимо глядела на мертвого доктора Робинсона, на труп старого греховодника Уильямса в попоне, на гроб без крышки и зияющую оскверненную могилу.
На кладбище вновь воцарилась глухая тишина.
Глава 10
Мальчики мчались к городку, задыхаясь от страха. Время от времени они оглядывались, словно ожидая погони. Каждое дерево, каждый пень, выступавший перед ними из мрака, они принимали за врага и холодели от ужаса; а когда пробегали мимо домишек на окраине, от лая проснувшихся дворовых собак их ноги становились словно вдвое длиннее.
– Только бы… дотянуть… до старого кожзавода! – просипел Том, задыхаясь после каждого слова. – Я уже не могу!
Гек не ответил, но запыхтел еще громче, и оба, собрав остатки сил, пустились к желанной цели, не спуская с нее глаз. Наконец, плечо к плечу, они влетели в отворенную дверь заброшенной постройки и с облегчением повалились на землю, в спасительную тень у стены. Мало-помалу они отдышались, сердце перестало биться как бешеное, и Том прошептал:
– Как, по-твоему, Гек, чем это кончится?
– Если доктор Робинсон умрет – виселицей.
– Ты думаешь?
– Тут и думать нечего. Ясно как божий день.
Том помолчал, потом опять спросил:
– А кто ж донесет? Ты да я?
– Ты что мелешь? А вдруг индейца Джо не повесят? Он же нас поубивает, если не сразу, так после. Это как пить дать.
– Я и сам об этом подумал.
– Пусть Мэф Поттер доносит, раз он круглый дурак и пьяница в придачу. Сам знаешь, пьяному море по колено.
Том еще немного подумал, а потом прошептал:
– Гек, ты сам посуди: Мэф Поттер ни-че-го не знает! Как же он может донести?
– Как не знает?
– Да потому что он свалился мешком ровно тогда, когда индеец Джо замахнулся ножом. Ты думаешь, он хоть что-то успел заметить?
– Ты смотри! А ведь верно, Том!
– А еще знаешь чего? Может статься, что от удара той доской он и сам ноги протянет.
– Ну это вряд ли, Том. Он же выпивши был, я это сразу увидал. Ты вот моего отца возьми: если налижется, лупи его хоть кувалдой, ему хоть бы хны. То же самое и Мэф Поттер. Вот если б он был трезвый, тогда, пожалуй, и окочурился бы от такой плюхи. Да и то вилами по воде писано.
Том снова впал в задумчивость, а потом спросил:
– Слышь, Гек, а ты не проболтаешься?
– Том, нам с тобой молоть языками сейчас никак нельзя. Сам знаешь: если этого индейского дьявола не повесят, он нас утопит, как котят в мешке, и глазом не моргнет. Тут одно остается: надо поклясться друг другу, что будем молчать, без этого никак.
– Да я-то не против. Оно и лучше. Прямо сейчас возьмемся за руки и поклянемся, что…
– Не пойдет. Это годится для всякой чепухи, особенно если дело касается девчонок: вечно они сплетничают и непременно выбалтывают все дочиста, если попадаются. А коли дело серьезное, надо писать. И непременно кровью.
Эта мысль пришлась Тому по душе. Выходило таинственно и жутко: ночь, события на кладбище, старый кожевенный завод – все одно к одному. Он подобрал свежую щепку, белевшую в свете луны, проникающем в помещение через пустое окно, отыскал в кармане кусочек сурика, уселся так, чтобы было посветлее, и с грехом пополам нацарапал не древесине следующие строчки:
«Гек Финн и Том Сойер клянутся страшной клятвой, что будут держать язык за зубами насчет известного им дела, а если мы кому что скажем или напишем хоть слово, то провалиться нам на этом самом месте».
Выводя толстые штрихи, он прикусывал язык, а когда дело доходило до тонких – высовывал его. Восхищенный легкостью, с какой Том все это написал, и красотой его слога, Гек немедленно вытащил булавку из отворота своего драного сюртука и уже собрался было уколоть палец, когда Том сказал:
– Погоди, Гек. Булавка-то медная. Может, на ней ярь-медянка.
– Какая еще ярь?
– Ядовитая. Проглотишь хоть капельку, тогда узнаешь.
Он размотал нитку, вынул одну из своих иголок, и оба мальчишки, уколов большой палец, выдавили по капле крови. С немалыми усилиями Том ухитрился начертить первые буквы своего имени, орудуя кончиком мизинца, как пером. Потом ему пришлось показать Геку, как пишутся «Г» и «Ф», и с клятвой было покончено. Сосновую щепку зарыли под стеной, сопроводив это дело всевозможными церемониями и заклинаниями. Теперь можно было считать, что их языки скованы, оковы заперты на замок, а ключ от него утерян.
В ту минуту, когда мальчики были поглощены этим делом, какая-то тень проскользнула в пролом стены на другом конце полуразрушенного здания, но они этого не заметили.
– Том, – прошептал Гекльберри, – ты уверен, что это поможет нам держать язык за зубами?
– Само собой. Что бы ни случилось, придется молчать. А иначе нам обоим крышка – не понятно, что ли?
– Чего уж понятнее!
Том начал было что-то шептать ему прямо в ухо, и вдруг совсем рядом, шагах в десяти, протяжно и зловеще завыла собака. Вздрогнув, мальчики в испуге прижались друг к другу.
– На кого это она так воет? – чуть дыша, пробормотал Гек.
– Не знаю, глянь в щелку. Скорее!
– Уж лучше ты, Том!
– Не могу, ну не могу, Гек!
– Да погляди же! Ох, опять она за свое…
– Ну, слава Богу, – вдруг прошептал Том. – Я ее по голосу узнал. Это Харбисонова псина.
– Уф-ф, а то знаешь, Том, я прямо до смерти испугался, думал – бродячая.
Собака снова завыла, и у мальчиков мурашки по спине побежали.
– Нет, это не она! – прошептал Гекльберри. – Да погляди же, Том!
Тома била крупная дрожь, но на этот раз он сдался. Припав глазом к щели, он пролепетал едва слышно:
– Ох, Гек, это бродячая собака!
– На кого это она?
– На нас с тобой – на кого же еще? Мы-то рядом.
– Ну, Том, плохо наше дело. И гадать не приходится, куда я попаду, это яснее ясного. Грехов у меня – собьешься со счету.
– Эх, да пропади оно все пропадом! Вот что значит отлынивать от уроков и не делать что велят! Да ведь я мог бы вести себя не хуже Сида, если б старался, – так нет же… О Господи, если мне в этот раз удастся выкрутиться, я и вовсе не буду выходить из воскресной школы! – Расчувствовавшись, Том начал негромко всхлипывать.