и одного сухого клочка земли.
Едва первые лучи солнца пробились сквозь измочаленные ветром ветви деревьев, мальчиков стало клонить в сон. Тогда они отправились на отмель и улеглись на песке, но вскоре солнце стало припекать так основательно, что им пришлось подняться и отправиться готовить завтрак. После еды они отяжелели, раскисли, и их опять потянуло домой.
Поняв это, Том принялся развлекать членов шайки чем только мог. Но их больше не соблазняли ни игра в шарики, ни цирк, ни купание – ничто на свете. Тогда он напомнил им о своей великой тайне, и это на короткое время вызвало прилив воодушевления. А пока прилив не сменился очередным отливом, Том успел увлечь их новой выдумкой. Пираты на время вышли в отставку, и было решено сделаться индейцами. Не долго думая, все трое разделись догола, расписали тела и лица полосами грязи, сразу став похожими на зебр, и понеслись по лесу, разыскивая поселение английских колонистов, чтобы напасть на него и разграбить. Само собой, и Том, и Джо, и даже Гек были великими вождями.
После того как с бледнолицыми было покончено, они разделились на три враждующих племени и стали выслеживать друг друга, устраивать засады и выскакивать оттуда с боевым кличем, жестоко умерщвляя врагов и снимая скальпы сотнями. День выдался кровавый, а следовательно, удачный.
В лагерь они вернулись только к ужину, голодные и оживленные, но тут возникла проблема: племена, находящиеся в состоянии войны, не могли оказывать друг другу гостеприимство, не заключив перемирия, а заключить его было нельзя, не выкурив трубку мира. Другого способа просто не было. Двое вождей из трех тут же пожалели, что не остались пиратами, но делать было нечего, поэтому они мужественно потребовали священную трубку и пустили ее по кругу, затягиваясь по очереди.
Однако поиски утерянного ножика кое-чему их научили: теперь они курили с осторожностью, сильно не затягиваясь, и оказалось, что тошнит их гораздо меньше и до больших неприятностей дело не доходит. После ужина они опять вернулись к трубкам, и с еще большим успехом, так что вечер прошел на подъеме. Том и Джо так гордились собой и радовались своему новому умению, будто сняли скальпы и содрали кожу с шести племен краснокожих.
А теперь мы оставим их на острове – дымить, болтать и безудержно хвастаться, а сами попробуем посмотреть на то, что в это время происходило в городке.
Глава 17
В Сент-Питерсберге в этот тихий субботний вечер никто не веселился. Безутешные семейства тети Полли и Харперов облачились в траур. В городе стояла оглушительная тишина, хотя, сказать по чести, в нем и без того всегда было нешумно. Горожане занимались своими делами и почти не разговаривали между собой, зато часто вздыхали. Даже для детей субботний отдых превратился в тягостное бремя. Играть не хотелось, и мало-помалу все игры были заброшены.
В конце дня Бекки Тэтчер забрела на пустой школьный двор, не зная, куда деваться от тоски. Но там не оказалось ничего такого, что могло бы ее хоть немного утешить. Тогда Бекки сказала себе:
– Ах, если б у меня осталась хотя бы та медная шишечка!.. Но у меня нет ничего на память о нем! – Девочка проглотила подступившие слезы.
Потом, остановившись посреди двора, она проговорила:
– Это было как раз здесь… О, если бы все повторилось снова, я бы ни за что на свете не сказала бы того, что сказала тогда! Но его уже нет, и я никогда, никогда, никогда больше его не увижу!..
Эта мысль окончательно сокрушила Бекки, и она побрела прочь, заливаясь слезами.
Как только она ушла, появились несколько мальчишек и девчонок – приятелей Тома и Джо; они остановились за забором и стали глядеть во двор, перешептываясь о том, где в последний раз видели Тома, и что он делал в то время, и как Джо произнес какую-то ничего не значащую фразу, которая, как все теперь понимали, предвещала беду. Каждый из говоривших указывал на то место, где стояли погибшие, прибавляя что-нибудь вроде: «А он еще улыбнулся вот этак – и у меня вдруг мурашки по спине поползли, до того жутко стало. Я-то, конечно, не понял, к чему бы это, зато теперь…»
Слово за слово, и разгорелся спор насчет того, кто последним видел мальчиков в живых, и на это печальное преимущество, как выяснилось, претендовали многие. В конце концов было достоверно установлено, кто эти счастливчики, и те сразу выросли в собственных глазах. Остальные могли им только завидовать. Один бедолага, которому нечем было крыть, с гордостью проговорил:
– А меня Том Сойер как-то раз здорово поколотил!
Но эта заявка на исключительность не имела успеха. Чуть ли не каждый из мальчиков мог сказать о себе то же самое. Спустя несколько минут дети двинулись дальше, продолжая вполголоса обмениваться воспоминаниями о погибших героях.
На следующее утро, едва окончились занятия в воскресной школе, мерно и уныло зазвонил церковный колокол. Погода выдалась тихая и пасмурная, и скорбный звук колокола только подчеркивал тихую грусть, разлитую в природе. Прихожане начали собираться в церкви, многие задерживались на ступенях, чтобы шепотом побеседовать о печальном событии. Внутри, однако, никто не шептался; торжественную тишину нарушал только шорох накрахмаленных траурных платьев женщин. Даже старожилы городка не могли припомнить, чтобы эта маленькая церковь была когда-нибудь так полна. Напряжение нарастало, и тут вошли тетя Полли с Сидом и Мэри, а за ними семейство Харперов в глубоком трауре, и все прихожане, даже сам пастор, поднялись им навстречу и стояли все время, пока родственники погибших не заняли места на передней скамье. Снова наступила скорбная тишина, сквозь которую время от времени прорывались глухие рыдания.
Пастор простер перед собой руки и начал читать молитву. Затем был пропет гимн, за которым последовал текст из Евангелия «Я есмь воскресение и жизнь вечная». В проповеди пастор так живо и ярко изобразил выдающиеся достоинства, черты характера и редкостные дарования погибших юных сограждан, что каждый из прихожан почувствовал укол совести при мысли о том, что порой бывал несправедлив к бедным детям и видел в них одни лишь пороки и изъяны. Далее проповедник привел несколько трогательных случаев из жизни усопших, которые ярко характеризовали их кротость и благородство, и тут все увидели, какие это были достойные восхищения поступки, и с глубокой скорбью припомнили, что в свое время эти деяния казались им возмутительным озорством, заслуживающим порки. По мере того как продолжалась речь пастора, в церкви нарастало волнение, и наконец паства не выдержала и присоединилась к горько рыдающим родственникам. Даже сам проповедник не сумел совладать с собой и прослезился прямо на кафедре.
В это время на хорах послышался какой-то шум, но никто не обратил на него внимания. Минутой позже скрипнула входная дверь; проповедник отнял платок от заплаканных глаз – и окаменел. Сначала одна голова, потом другая повернулись, следуя за взглядом пастора, а в следующее мгновение все прихожане разом поднялись с мест, остолбенело таращась на троих утопленников, шествовавших по проходу между скамьями.
Том шел впереди, за ним Джо, а позади всех, сильно робея, плелся оборванец Гек, волоча по полу свои лохмотья. Это они прятались на пустых хорах, слушая надгробное слово о самих себе.
Тетя Полли, Мэри и все Харперы ринулись к воскресшим и едва не задушили их объятиями и поцелуями, а бедняга Гек стоял, совсем растерявшись, и, чувствуя себя лишним в церкви, не знал, что делать и куда скрыться от множества взглядов. Он уже двинулся было к дверям, намереваясь потихоньку улизнуть, но Том схватил его за руку и проговорил:
– Тетя Полли, это как-то нехорошо! Надо, чтобы и Геку кто-нибудь порадовался.
– Ну еще бы! Я-то ему всегда рада, бедному сиротке!
Если что и могло сконфузить Гека еще сильнее, то именно ласковое внимание тети Полли.
И тут проповедник воскликнул громовым голосом:
– Восхвалим Господа, подателя всех благ! Пойте, братья и сестры! И пойте от всей души!
И прихожане запели так, что от звуков старинного торжественного хорала сотрясались своды церкви, а пират Том Сойер, оглядываясь на помирающих от зависти юнцов, вынужден был сознаться себе, что это, пожалуй, лучшая минута его жизни.
Выходя толпой из церкви, прихожане говорили друг другу, что согласны, чтобы эти негодные мальчишки провели весь город еще раз, лишь бы опять услышать столь прочувствованное пение древнего благодарственного гимна.
В этот день Том получил столько подзатыльников и поцелуев, сколько прежде не получал за целый год, и уже не смог бы сказать, в чем больше выражалась любовь тетушки Полли к нему и ее благодарность Богу – в подзатыльниках или в поцелуях.
Глава 18
В этом и состояла великая тайна Тома – он решил вернуться домой вместе с братьями-пиратами и объявиться не где-нибудь, а на собственных похоронах. В субботу, ближе к вечеру, когда уже начало смеркаться, все трое переправились на бревне на правый берег и высадились на сушу в пяти милях ниже городка. Переночевав в лесу, перед рассветом они окольными путями пробрались к церкви и завалились досыпать среди поломанных скамеек на хорах.
За завтраком в понедельник утром и тетушка, и Мэри были на удивление ласковы с Томом и наперебой ухаживали за ним. Разговорам не было конца. Внезапно тетя Полли сказала:
– Ну хорошо, Том, я понимаю, вам понравилось морочить весь город чуть не целую неделю. Но откуда у тебя взялось столько жестокости, что ради пустой шутки ты мучил и меня? Уж если вы сумели приплыть на бревне на собственные похороны, то наверняка ты мог хоть как-нибудь намекнуть мне, что ты не утонул, а просто сбежал из дому.
– Уж это ты мог бы сделать, Том, – согласилась Мэри. – Должно быть, ты просто забыл, а если б не забыл, то так бы и поступил.
– Правда, Том? – спросила тетя Полли, и ее лицо вспыхнуло надеждой. – Скажи мне, ты бы сделал так, если б не забыл?
– Я… я не знаю, тетушка.
– А я-то надеялась, что ты меня хоть чуточку любишь, – произнесла тетя Полли таким убитым голосом, что Том растерялся. – Надеюсь, ты хотя бы иногда вспоминал обо мне. Все-таки лучше, чем ничего.