Было от чего пасть духом. Том поплелся домой и рухнул на кровать, окончательно убежденный, что он один во всем городке осужден на вечную погибель. На его душу, и без того обремененную страшной тайной, словно навалили еще пару тонн груза.
В эту же ночь разразилась страшная гроза с оглушительными ударами грома и слепящими вспышками молний. Том забился под одеяло и с замиранием сердца ждал неминуемой смерти – он нисколько не сомневался, что вся эта кутерьма затеяна из-за него. В эту минуту он не находил ничего невероятного в том, что для уничтожения такой незначительной и обремененной грехами козявки, как он, Всевышний решил использовать столь шумное и дорогостоящее средство, как гроза.
Однако мало-помалу буря начала затихать. Первой мыслью Тома было возблагодарить Бога и немедленно вернуться на путь истинный. Но потом внутренний голос заверил его, что гроза не имеет к нему ни малейшего отношения. С этим он и уснул.
Однако на следующий день пришлось опять звать доктора: у Тома начался рецидив кори. Он провалялся еще три недели, и это время показалось ему вечностью. Когда он наконец снова выполз из дому, у него не было сил даже порадоваться тому, что он остался жив. К тому же он чувствовал себя совершенно одиноким – теперь у него не было ни друзей, ни приятелей, ни единомышленников.
Том вяло потащился вдоль улицы, не догадываясь, что ему предстоит пережить еще одно потрясение.
Первое, что он увидел за углом, – это как Джим Холлис вместе с другими мальчишками судит кошку за убийство. Жертва – растерзанная пичуга – присутствовала здесь же. А чуть подальше, в переулке, он обнаружил Джо Харпера и Гека Финна. Эти двое с жадностью лопали только что украденную в чужом огороде дыню.
«Религиозному обновлению» пришел конец. У них, как и у Тома, начался рецидив греховности!
Глава 23
Но в конце концов застоявшееся болото городской жизни всколыхнулось: в суде началось слушание дела об убийстве. Все вокруг только и говорили об этом, и Том не знал, куда деваться от всяких пересудов. При малейшем намеке на убийство сердце у него останавливалось, а нечистая совесть тотчас начинала нашептывать, что все эти разговоры ведутся нарочно, чтобы его испытать. Понимая, что никто не может заподозрить, что ему кое-что известно про убийство, он все равно не мог справиться с гложущей душу тревогой.
Измаявшись окончательно, Том отвел Гека в укромное место, чтобы поговорить с глазу на глаз. Ему не терпелось хотя бы ненадолго развязать язык, скованный клятвой, а кроме этого, он был не прочь разделить с другим мучеником бремя своих несчастий и вдобавок проверить, не проболтался ли тот за минувшее время.
– Гек, ты сказал кому-нибудь?
– Ты о чем это?
– Сам знаешь о чем.
– Нет, конечно.
– Ни звука?
– Ни словечка, чтоб я пропал! А чего ты спрашиваешь?
– Да так. Боязно что-то.
– Нам с тобой, Том Сойер, и двух дней не прожить, если все это выйдет наружу. Тут сомневаться нечего.
Тома отпустило. Поразмыслив, он спросил:
– Гек, а тебя никто не может заставить проболтаться?
– Заставить? Ну если уж мне захочется, чтобы этот краснокожий дьявол утопил меня, как котенка, может, и проболтаюсь. А по-другому – вряд ли.
– Ладно, тогда порядок. Не мне тебе объяснять: пока мы держим язык за зубами, никто нас не тронет. Только давай еще разочек поклянемся. Так оно надежней.
– Годится.
И они снова поклялись самой торжественной и жуткой клятвой.
– А что в городе нынче говорят, Гек? Я много всякого слышу.
– Да все одно и то же. Заладили: Мэф Поттер да Мэф Поттер, других разговоров нету. Прямо пот прошибает. Так и хочется смыться куда-нибудь или спрятаться.
– Со мной то же самое. Да, плохо его дело. А тебе его жалко?
– Еще бы не жалко! Человек он, конечно, никчемный, но никогда никого не обижал. Наловит, бывало, рыбки, добудет деньжонок, выпьет, а потом слоняется без толку. А разве остальные не так себя ведут? Ну не все, а многие, даже и проповедники такие попадаются. Мэф не злой – один раз отдал мне половину улова, когда там и на одного не хватало, а бывало, и выручал.
– Он и мне змея починил, Гек, и крючки к леске всегда привязывал. Эх, как бы его вытащить оттуда?
– Да где там! И что толку: ведь все равно потом опять поймают.
– Что верно, то верно. Только тошно слушать, как его честят почем зря, а он ни в чем таком не виноват.
– А мне, думаешь, не тошно? Боже праведный, Том, такую околесину несут: и злодей-то он закоснелый, каких свет не видывал, и повесить его давно следовало, ну и всякое такое.
– Я еще слышал, что Мэфа собираются линчевать, если его все-таки выпустят из тюрьмы.
– Чего там собираются! Так и сделают, ясно-понятно.
Разговор получился долгий, но утешительного в нем было мало. Когда сгустились сумерки, мальчики начали прохаживаться вблизи городской тюрьмы, стоявшей на болоте, в смутной надежде, что подвернется какой-нибудь случай, который поможет все уладить. Но ничего не происходило – должно быть, ни ангелы, ни добрые феи не интересовались судьбой узника.
Когда совсем стемнело, они, как проделывали уже не раз, просунули узнику через решетку пачку табаку и несколько спичек. Поттер сидел под замком в нижнем этаже, и до сих пор никто его не охранял.
Всякий раз им становилось не по себе, когда старый пьяница начинал их благодарить за табак и еду, а на этот раз стало так совестно, как никогда прежде. Оба почувствовали себя жалкими трусами и предателями, когда Поттер проговорил:
– Вы так добры ко мне, ребята, как никто в городе. И я этого не забуду, нет. Сколько раз я себе говорил: «Всем мальчишкам я, бывало, мастерил змеев и всякие другие штуковины, показывал, где ловится рыба, – в общем, водил с ними дружбу, а теперь все бросили старика Мэфа, только Гек да Том меня не забыли. Вот и я их тоже буду помнить». Да, ребята, наделал я делов, пьян был, и в голове помутилось – иначе никак этого не объяснить. А теперь меня за это вздернут, да так мне и надо. А может, оно и к лучшему. Ну да что тут толковать! Одно только я вам скажу: не пейте, ребята, никогда, чтобы не угодить за решетку… Отойдите чуток подальше, чтобы я мог видеть ваши лица. Когда человек попал в такую беду, только и отрада, что доброе, дружеское лицо. Пожмите мне руку – ваши-то пролезут сквозь решетку, а моя нет, больно велика… Вот – маленькие руки, совсем слабые, а сколько они сделали для старого Мэфа Поттера! И еще больше сделали бы, если б могли!..
Домой Том вернулся в полном расстройстве чувств и всю эту ночь видел страшные сны. На следующий день он с утра вертелся возле здания суда; его неудержимо тянуло войти внутрь, и только отчаянным усилием воли он сумел удержать себя от этого. Гек тоже был здесь, и ему хотелось того же. Они избегали смотреть друг на друга, и то один, то другой пытались уйти подальше от этого страшного места, но какая-то непреодолимая сила возвращала их обратно. Всякий раз, когда из здания суда выходил какой-нибудь зевака, Том навострял уши, но новости были одна другой хуже. Петля все крепче затягивалась вокруг шеи бедолаги Поттера. В конце второго дня процесса весь город только о том и говорил, что индеец Джо подтверждает свои показания и нечего сомневаться, что присяжные вынесут обвинительный приговор.
В этот день Том вернулся домой очень поздно, и ему пришлось лезть в спальню через окно. Он был взволнован до такой степени, что прошел не один час, прежде чем он уснул.
Наутро чуть ли не все горожане толпились перед зданием суда. Зал заседаний был набит до отказа. Ожидание затягивалось, и вот наконец один за другим вошли присяжные и заняли свои места, затем ввели измученного, смахивающего на привидение Поттера в кандалах и усадили так, чтобы все любопытные могли поглазеть на него. Индеец Джо, как всегда невозмутимый, также был хорошо виден публике. Когда все затихли, судья занял свое место и шериф объявил, что заседание продолжается. Адвокаты начали перешептываться и шелестеть своими бумагами, а в зале все замерли в ожидании.
Первым делом был вызван свидетель, который подтвердил, что в тот день, когда был обнаружен труп молодого доктора Робинсона, он видел, что Мэф Поттер умывался у ручья, а заметив свидетеля, тотчас пустился наутек. Задав свидетелю несколько незначительных вопросов, прокурор обратился к адвокату Мэфа:
– Теперь вы можете допросить свидетеля.
Обвиняемый поднял глаза и тут же опустил их, когда защитник сказал:
– У меня нет к нему вопросов.
Следующий свидетель показал, что складной нож был найден в непосредственной близости от тела убитого.
Прокурор повторил как заведенный:
– Можете допросить свидетеля!
– У меня нет вопросов, – снова сказал защитник Поттера.
Третий свидетель показал под присягой, что много раз видел этот нож в руках у Мэфа Поттера.
Защитник не выразил ни малейшего желания выяснять подробности. На лицах публики была написана досада. Неужели адвокат не приложит никаких усилий, чтобы смягчить участь своего подзащитного?
Еще несколько свидетелей подтвердили, что Поттер вел себя крайне подозрительно, когда его привели на место происшествия, но были также отпущены без перекрестного допроса.
Публика начала глухо роптать, выражая свое недоумение и разочарование, за что и получила предупреждение от судьи. Затем прокурор произнес:
– Основываясь на свидетельских показаниях, полученных под присягой и не вызывающих сомнений, нами установлено, что убийство доктора Робинсона совершено несчастным, который сейчас сидит на скамье подсудимых. Мы считаем его вину безусловно доказанной.
Из груди бедняги Мэфа вырвался глухой стон, он спрятал лицо в ладонях и принялся раскачиваться на скамье взад и вперед. В зале воцарилось тягостное молчание. Даже мужчины дрогнули, а женщины вытирали слезы жалости.
В эту минуту защитник поднялся с места и проговорил:
– Ваша честь, в начале судебных слушаний наша сторона стремилась доказать, что подзащитный совершил это ужасное преступление без всякого умысла, находясь в нетрезвом виде и под влиянием приступа белой горячки. Однако теперь мы не намерены ссылаться на эти обстоятельства. – Тут он обратился к служителю: – Прошу вызвать мистера Томаса Сойера!