двух зарубленных женщин – разве выбор не очевиден?
– Ты сказал, там еще была каторга? – Уэнсдей задумчиво постучала ложечкой о край чашки.
– Вроде да. В конце, – обреченно подтвердил Антон и порылся в памяти, слабо понадеявшись козырнуть эрудицией. – Этот писатель, Достоевский, сам был на каторге, и он очень хорошо…
– Достоевский… – Глаза Уэнсдей, и без того большие и темные, еще расширились: – Ваши писатели живут на каторгах?
– Э-э… – Запас знаний Антона относительно отечественных деятелей литературы стремительно иссякал. – Наверное… Некоторые. Да. Но конкретно он – он не жил на каторге, его просто туда отправили. На время. Жил он в Петербурге. – Выражение лица собеседницы не изменилось, и Антон постарался выжать из себя все, что мог, – всю свою твердую «тройку» по истории России: – Этот город, он, э-э, вообще считается у нас самым, э-э, мистическим, местами даже зловещим… Там из века в век происходили всякие кровавые события; и там почти никогда не светит солнце; и, ммм, постоянно кто-то сходит с ума; так что, э-э, неудивительно, что такая книга была написана именно…
– В Петербурге, – медленно произнесла Уэнсдей Аддамс.
Карина О’Келли неодобрительно смотрела на ближайшую елку. Елка была засыпана снегом так, что напоминала, скорее, картонный колпачок для детского утренника. Только тот колпачок обязательно раскрасили бы, обклеили блестяшками и стикерами. А тут… Грустноватый такой утренник получался.
Елка не была целью – просто Уэнсдей с самого утра была задумчива и на вопросы отвечала односложно. А Марк вообще не захотел подниматься с постели – пробубнил что-то и замотался в одеяло. В итоге Карина решила выйти прогуляться в одиночестве и теперь волей-неволей таращилась на елку, потому как в ходе прогулки по Мге в любую сторону Мга заканчивалась примерно через десять минут. А когда Мга заканчивалась, смотреть вокруг было больше не на что.
Если Уэнсдей что-то задумала, сопротивление бесполезно. И в конце концов Карина всегда следовала за ней. Так они стали тремя худшими студентами на курсе и поехали на практику сюда – не просто в Россию, а аж в область. Но, ей-богу, они торчат тут достаточно долго. Насколько Карина знала подругу, ей уже давным-давно должно было стать скучно. Вот прям в тот самый момент, как только выяснилось, что Карина не умрет от холода в снегу посреди чиста поля, Уэнсдей пора было заскучать.
О’Келли недовольно обошла дерево и вновь воззрилась на него. В профиль елка была ничуть не менее елкой. Снежинки искрились на слепящем солнце – так, что приходилось жмуриться. Ледяной воздух щипал нос.
Карине вдруг страшно захотелось флэт уайт и пару круассанов, миндальный и шоколадный. Или чизкейк. Сырники – здорово, конечно; но чизкейк «Нью-Йорк» или с полдюжины макарунов привнесли бы в жизнь нотки праздника. У Карины частенько бывала депрессия, так что порядок действий был ей хорошо знаком. Сперва – поплакать часа два, свернувшись клубочком в мягком кресле. И чтобы тебя гладили по волосам. А потом принесли бумажный стаканчик – стаканище, размера XL – флэт уайт с корицей и несколько пончиков, например. И вот давящая бессмысленность жизни уже стала куда переносимее.
Закусив губу, Карина на всякий случай потопала ногами, чтобы не примерзнуть. Нет, это никуда не годится. Появления флэт уайта во Мге придется ждать, наверное, не меньше полувека.
Может быть, ей все-таки хоть разок в жизни повезло, и Уэнсдей действительно скучно?
Марк Мрак боялся Мги. А если по-честному – она приводила его в ужас.
Марк боялся всегда и всего, это верно. Но тут было особенное. После того как он сходил (зачем, ну зачем?!) в то самое запретное место, куда ни за что и ни при каких обстоятельствах ходить было нельзя (и ведь говорили же ему!), его не отпускало ощущение, что здесь, во Мге, его ждет конец. Скорый, но наверняка медленный и леденяще-мучительный. Хотя, вероятно, он даже и не погибнет. Вероятно, его засосет во тьму. И он останется там на веки вечные, потерянный и одинокий, не в силах выбраться, не в силах предпринять хоть что-то, и никто и ни за что ему не поможет, потому что никто даже не будет знать, где он, и…
Его передернуло, как в ознобе, – впрочем, во флигеле и правда было холодновато. Лежащий на кровати Марк поплотнее закуклился в одеяло. Не дай бог, еще простынет. Нет: он, М2, не ипохондрик. Ничуть.
Ладно, он ипохондрик, но в последний раз тьма на самом деле чуть его не утащила. Его собственная тьма – Марк уже привык относиться к ней как к чему-то знакомому и родному. В конце концов, чего и кого он уже только туда не затолкал! Началось все еще в четырехлетнем возрасте, с кролика: бедный Герберт сожрал изоляцию на проводе от ночника, а потом принялся за сам провод. Не исключено, что это было самоубийство. Маленький Марк тогда так расстроился, что каким-то непонятным образом взял и – оп-па! – убрал пушистое тельце с глаз долой. Прочь.
И с тех самых пор – и до недавних событий – ему более-менее удавалось уживаться с тьмой, но…
Штука в том, что Марк догадывался: именно то запретное место, куда он пришел в этой забытой миром Мге, чтобы с тьмой справиться, сделало с ним что-то. Что-то, отчего тьма набрала еще большую силу. И очень может быть, что прямо сейчас – вот прямо с каждой минутой, что он сидит здесь, в маленьком флигеле бывшей Академии Севера, – это место продолжает на него воздействовать.
При мысли о затерянной посреди ничего Мге М2 вновь вздрогнул. Ну точно: в городе – в настоящем, большом городе – было бы куда безопаснее. В городе много людей, там нет места вечной мерзлоте, густым бескрайним лесам, волчьим стаям, туунбакам… Правда, в этом Нов… Ново… Нововозжиженске ничего хорошего с ним тоже не произошло – скорее, даже наоборот. Но ясно же, что это и не город был, а так себе. В настоящем городе есть метрополитен. Службы всяческой помощи. Там тебя наверняка спасут, если поплохеет, – вот как ему сейчас… Во рту пересохло, лоб в холодном поту… Ну, точно: это конец. Еще день-другой в этом месте – и прощай, белый свет, голубое небо и яркое солнце, мне будет так вас не хватать в той безотрадной и беспросветной бездне, куда меня…
Тут Марку срочно потребовалось найти Карину и Уэнсдей, и он кое-как выпутался из одеяла, соскочил с кровати и, едва не запнувшись о ножку, бросился в прихожую.
Никита как раз успел вторично принести в заднюю комнату кафе горячий чайник, как дверь распахнулась. Крошка дружелюбно приподнял здоровущую голову и повилял коротеньким хвостиком. Сделав шаг внутрь, Карина О’Келли наступила было на алабая, перепугалась, отдернула ногу, потеряла равновесие, полетела головой вперед, чудом успела ухватиться за край столешницы и выровнялась.
Антон ахнул. Одна бровь Уэнсдей Аддамс на миллиметр приподнялась.
– Уэнсдей, я хотела бы с тобой поговорить, – немного сбив дыхание, произнесла Карина.
И тотчас же дверь распахнулась снова. В проеме возник долговязый Марк, который едва не ступил на Крошку, вовремя спохватился, вильнул в сторону, нелепо взмахнув руками, покачнулся и почти завалился набок, но поспешно вцепился в Карину и устоял. О’Келли поморщилась. Крошка снова повилял хвостиком, со стуком уронил башку на дощатый пол и сладко потянулся.
– Уэнсдей… На два слова! – выпалил М2, когда стресс чуть-чуть откатил и сердце перестало колотиться как бешеное.
Антон сглотнул и пододвинул к вновь прибывшим тарелку, на которой еще оставались – остывшие, правда – пирожки. Карина посмотрела на них с таким выражением, будто собиралась замуж за прекрасного принца, а тот возьми да в самый ответственный момент и квакни.
– С чем? – уточнил Марк, тоже косясь на пирожки.
При виде Уэнсдей Аддамс решимость людей уговаривать ее сделать так, как им хочется, чаще всего таяла.
– С солеными грибами, – с готовностью ответил Антон. – Осенний урожай.
– А это что? – нахмурилась Карина, тыча пальцем в глиняную миску на столе.
В миске горкой лежало что-то бежевато-серое, перемежаемое полукольцами лука.
– Э-э… Грибы. Соленые. – Антон немного растерянно переводил взгляд с одного лица на другое. – Сейчас Никита еще картошки горяченькой принесет и…
Марк с Кариной синхронно открыли рты и громким решительным тоном начали:
– Уэнсдей!..
Но та успела раньше:
– Мы слишком долго здесь, и все интересное уже кончилось. Нам пора ехать.
Крошка поднял голову и вопросительно подскулил. Антон машинально взялся за ворот свитера, голос вдруг предательски сел:
– Куда?
Уэнсдей перевела на него загадочный взгляд больших темных глаз, по выражению которых никогда невозможно было догадаться, о чем она думает:
– Как куда? Ты ведь сам сказал.
Теперь и Карина с Марком уставились на Антона. А Уэнсдей как ни в чем не бывало уронила:
– Естественно, в Петербург.
Глава № 2Медуза в пышечной
Трое друзей вышли из вокзала и торчали на площади, полной стоящих, сидящих и снующих людей. Площадь заметало. Только это был не снег – по меркам Мги уж точно. Уэнсдей не стала бы называть снегом что-то крупное и мокрое, что осклизлыми плюхами налипает тебе на лицо, шлепается за шиворот и норовит съехать по шее под одежду, чтобы там дотаять окончательно.
Уэнсдей с первого же взгляда поняла, что этот город – по ней.
Карина жадно оглядывалась по сторонам:
– Ужасно есть хочется. Как думаете, можем мы тут найти какое-нибудь место, где…
– Интернет. Сейчас. – М2 полез в смартфон.
Уэнсдей быстро выбросила руку в сторону ближайшего прохожего – судя по яркому оранжевому жилету и совку в руке, это был уборщик – и, сомкнув пальцы у него на локте, проговорила:
– Скажите, где тут можно поесть?
Крупный небритый дядька с мешками под глазами уставился на троицу:
– Будьте любезны, отпустите мою руку. И – прошу вас: вы не в деревне. Давайте не будем пренебрегать культурой общения.