– О, добрутро! Как настроение? Где были, что видели? А мы хотим поснимать немного, пока день, свет хороший, хотя какой тут свет, никакого света, ну и город, да? Если хотите, присоединяйтесь, хорошего вам дня!
И соседи были таковы.
О’Келли поняла: пора брать дело в свои руки. И сразу же после завтрака заявила: они идут гулять. Чернопородная рябина – отлично, но она, Карина О’Келли, хочет флэт уайт. И – о чудо! – ей никто не возразил.
Выйдя из отеля, троица побрела куда глаза глядят. Карина честно старалась расшевелить друзей. То и дело обращала внимание друзей то на одну, то на другую приятную особенность Петербурга.
«Какое унылое гнетуще-серое небо!»
Реакция нулевая.
«Какие болезненно-желтые дома с тесными депрессивными дворами!»
Реакция нулевая.
«Какой пронизывающий ветер, да еще дождь каждые полчаса начинается и превращается в снег, а потом опять в дождь, а потом в морось – ну красота же! Да? Да?!»
Тут Марк Мрак громко чихнул. И больше никакой реакции.
Они шатались по улицам, пока у всех не потекли носы, потом зашли в какое-то место, откуда вкусно пахло. Карина попробовала заинтриговать Уэнсдей кроваво-красным супом с названием, в котором были одни согласные и которое было невозможно произнести нормальному человеку. Но не тут-то было: Уэнсдей едва притронулась к соблазнительному кушанью. Тогда Карина извлекла из сумки несколько буклетов, позаимствованных из отеля, и постаралась сподвигнуть друзей на поход в Кунсткамеру – музей, где выставлены всякие отвратительные штуки вроде скелетов двухголовых телят и заспиртованных частей человеческого тела. В музей они сходили, но желаемого эффекта это не дало – разве что саму О’Келли едва не вырвало.
– Да что с вами такое?! – воскликнула в конце концов Карина, встав на продуваемой набережной и уперев руки в бока. – Уэнсдей, ты в порядке вообще? Ты меня слышишь? Уэнсдей!
Уэнсдей медленно повернула к ней голову и сфокусировала взгляд.
– Я слышу, – проговорила она.
– Вот и отлично, потому что я уже начинаю думать…
Но, оказывается, Уэнсдей не закончила:
– Я слышу, как меня зовут.
Карина вскинула брови. Даже Марк слегка пришел в себя.
– Еще бы! Я уже пять минут…
– Нет, – уронила Уэнсдей. – Не ты. Мне хочется обратно в Эрмитаж.
На это у Карины не нашлось слов.
– Сила искусства, – нашлись у М2, но, как всегда, неожиданные. – Синдром Стендаля. Ульяна рассказывала.
– Синдром Стендаля – это когда от искусства тошнит, – возразила Карина. – А не когда к нему тянет.
При звуке имени Ульяны между бровей Уэнсдей пролегла складка. С ближайшего фонаря слетела чайка и принялась наматывать перед ними круги. Карина тряхнула рыжими кудрями, которые уже отяжелели, впитав влагу из воздуха:
– Уэнсдей, ты не скажешь нам, что происходит? Пожалуйста. Что-то плохое, да? Насколько? Я не хочу опять умирать, если что. – О’Келли поежилась. – Не так скоро после прошлого раза.
Чайка сбросила белую бомбу помета, всего на пару сантиметров промазав мимо рукава Аддамс, заложила вираж и вальяжно полетела прочь.
– Не скажу. – Поморщившись, Уэнсдей проводила птицу взглядом. – Но, думаю, Ульяна скажет. Она… хорошо знает этот город.
Пару минут Карина непонимающе глядела на подругу, а потом заявила:
– Отлично. Марк, у тебя же есть ее номер? Супер. Звони.
Лицо Марка Мрака приняло совершенно дурацкое выражение. С несмелой улыбкой он достал мобильник и зачем-то отошел от подруг на пару шагов. Воспользовавшись моментом, Карина заглянула Уэнсдей в лицо и, поколебавшись, даже приложила ладонь к ее лбу. Кажется, с утра Аддамс стала еще бледнее, еще холоднее и еще безучастнее.
– Она приедет, – подходя к ним, сообщил М2 таким тоном, словно к ним собиралась сама Галадриэль. – Через час. Сказала, чтобы мы ждали у Медного всадника.
К тому времени, как Ульяна подошла к ним в парке рядом с памятником, уже смеркалось. Карина продрогла до костей – и бумажный стакан с флэт уайтом не спасал. Странное дело: ведь в Петербурге совсем не так холодно, как во Мге, но сырость и ветер до костей пробирают.
Ульяна же выглядела сегодня особенно бодрой и энергичной – даже в сумерках ее глаза блестели. Поздоровавшись, она испытующе посмотрела на Уэнсдей. Та отвернулась.
– Марк сказал, у вас проблемы. Что случилось?
– Мы… Не знаем. – Карина сомневалась, что стоит рассказывать Ульяне о внезапной и настораживающей тяге Аддамс к искусству, но что же делать, если сама Уэнсдей молчит как рыба? – У вас тут магнитной аномалии нет случайно? Кажется, здесь с людьми что-то странное происходит.
– Ну, само собой, – уверенно кивнула Ульяна. – Петербург – мистический город. Здесь только такое и происходит. Недаром тут жили и работали величайшие писатели, музыканты, творческие люди. Вы уже были на колоннаде Исаакиевского собора?
Они не были, и, услышав об этом, Ульяна, не вдаваясь в объяснения, решительно повела троицу за собой. Оказалось, правда, что уже слишком поздно: в вечернее время на колоннаду можно подняться только летом. Но Ульяна приблизилась к смотрителю, перекинулась с ним несколькими негромкими словами – Карине показалось, что в этот момент косички на ее голове шевелились, – и через минуту он, быстро оглядевшись, приоткрыл перед ребятами дверь и сам скользнул следом.
Все пятеро поднимались, поднимались и поднимались по бесконечным ступенькам, но в конце концов очутились-таки перед дверью, которая вывела на открытую площадку, где на них первым делом налетел ветер и постарался загнать обратно на лестницу. Смотритель наклонился к Ульяне и негромко произнес, словно напоминая уговор:
– Десять минут.
А потом скрылся, оставив их вчетвером.
Смотровая площадка представляла собой галерею с могучими колоннами, которая опоясывала купол собора. Вид отсюда открывался и правда впечатляющий. Внизу и впереди шумел город. Горели оранжевым огни многочисленных фонарей и автомобилей. Очертания зданий прорисовывались в серо-сизых сумерках, которые с каждой минутой делались все плотнее. То есть, в общем-то, это было очень даже…
– Красиво… – выдохнула Карина.
– Я бы сказала, да, – неожиданно согласилась Уэнсдей сбоку от нее. – Хотя кто-то сказал бы, что, скорее, страшно.
– Что же тут страшного? Разве только высоты боишься.
– Или сгущающихся в небе черных скоплений хтонической мглы.
Карина обрадовалась: впервые за сутки Уэнсдей нормально заговорила. К сожалению, это помешало О’Келли вникнуть в смысл ее слов – тем более что тут Ульяна неожиданно произнесла:
– Здесь можно безбоязненно колдовать. Высоко – прохожих не заденет. А здание храма повредить сложно: на нем собственная защита. Не хочешь попробовать, ведьма?
Уэнсдей медленно повернула к ней голову:
– С чего ты взяла?
– Можно вы подождете, пока мы с Марком отойдем?! – взмолилась Карина.
– Ой, да брось! – рассмеялась Ульяна. – Как будто не ты бросала в меня рвотное проклятие в пышечной. Слабовато, кстати.
– Слабовато? – без выражения переспросила Уэнсдей.
– Марк… – жалобно позвала Карина, бочком отдаляясь от этих двоих.
– Ну, может, для тех мест, откуда вы приехали… – Ульяна пожала плечами и медовым голосом добавила: – Меня лично не впечатлило. Но если это все, на что ты способна…
Уэнсдей шевельнула бровью.
Скррр. – На колоннаду влетела маленькая шаровая молния.
Бац. – Треснув, молния разорвалась в воздухе.
Щелк-щелк-щелк-щелк… – Над головой Ульяны пошел град.
Карина машинально подняла голову – посмотреть, откуда сыплет, – и…
– Эт-т… Это что такое?!
Вечернее небо над Петербургом было не синим и не черным, а синевато-серым, как асфальт. И прямо сейчас в этой сизой серости формировалось нечто вроде черной галактики – медленный мутно-чернильный вихрь закручивался прямо перед собором, на колоннаде которого они стояли.
– Марк… – Карина сглотнула и ткнула пальцем в черное пятно над головой. – Ма-арк? Это твоя?
М2, в рукав которого она вцепилась, покрутил головой, потом сориентировался и задрал подбородок.
– Не-а, – недоуменно произнес он. – И вообще не похожа.
Карина хотела было обратиться за справкой к знатоку города, но тут облако тьмы прорвалось – точно цветочная луковица начала прорастать, только вниз головой. Из него потянулось что-то длинное… темное… плотное и… пятипалое.
Огромная черная рука, но иссохшая, неживая – будто давным-давно мумицифированная – делалась все длиннее. Пальцы растопырились. И тянулась эта рука прямо к куполу собора – прямо к ним.
Марк дернулся, в три прыжка одолел расстояние до двери, через которую они вошли на площадку, и дернул ее. Потом толкнул.
– Да как так-то?!
– Десять минут, – сквозь стиснутые зубы отозвалась Ульяна, которая сейчас впервые за время их знакомства выглядела напряженной. – Смотритель запер: сквозняки.
Рука приближалась. Теперь уже ясно можно было различить сетку вен, узловатые длинные пальцы и даже отросшие ногти на них.
– Карина, – негромко позвала Уэнсдей. – Ты можешь?..
Карина встрепенулась, мысленно собралась и изо всех сил постаралась смочь. Вот прямо немедленно. Но…
– Нас слишком много. – От усилий перед глазами замелькали мушки. – Я еще никогда не пробовала с четверыми…
– Так бросай Ульяну.
– Уэнсдей! – возмущенно вскрикнул Марк, и Уэнсдей тотчас переключилась:
– А ты? Можешь забрать эту руку в свою тьму?
Пальцы руки почти дотянулись до купола. Огромные, жуткие, костлявые. Казалось, от них веет запахом старости, бальзамирующих составов, могильным тленом.
– Н-нет! – простонал Марк. – Не могу: она сама – тьма.
Отпрянув, Карина прижалась к стене. В просветах между темно-красными колоннами было видно, как на фоне серого неба гигантская рука складывается в щепоть. Еще немного – и пальцы протиснутся сюда, к ним.
Уэнсдей резко повернулась к Ульяне:
– Довольна?! Ты так и планировала?