Было хорошо слышно, как Громов едет на своих аэросанях. Все дальше, все тише. Казалось, сейчас все стихнет, но… Ночь, снова кто-то рычит.
Аддамс не спала. Она лежала на спине и изучала потолок. Уэнсдей помнила потолки всех спален, в которые когда-либо попадала. Этот был не лучшим.
Спала Карина, обессилевшая от собственного крика. Тревожно спал М2, во сне он продолжал чего-то бояться. Спал Антон, рядом с которым храпел Крошка.
С момента прибытия во Мгу стало уже привычно, что кто-то непременно рычит. Рычали аэросани «Север-3», рычал их водитель Корнелий Иванович. Кричала Карина. А еще был рев, который преследовал их, пока они ехали в город. Вот о нем Уэнсдей и думала. На что это похоже? Что-то большое и быстрое. Что-то, что любит побегать и пореветь, но не любит город. А еще местные почему-то вообще не обращают на это внимания. С чего бы? Кажется, только она это слышит.
Самым тихим было чудище – внизу. Если забыть об Уэнсдей Аддамс, которая умела быть не просто тихой – бесшумной.
Собралась быстро. В последний момент захватила несколько банок тушенки. Скользнула за порог. Крошка перестал храпеть. Дернулся за Уэнсдей, но успел только ткнуться в уже закрытую дверь. Некоторые вещи Уэнсдей Аддамс любила делать в одиночестве.
Уэнсдей могла бы что-то найти по гугл-картам или сориентироваться по звездам. Легко. Зачем? Она шла на звук. На рев. Если снизу было холодное, тихое и мертвое, то здесь, наверху, громкое обещало быть теплым и живым.
Мга – очень маленький город: улицы, а вместе с ними и прямые углы оборвались с неизбежностью строчки в рабочей тетради. Уэнсдей слышала – кто-то большой рядом. Затих, выжидает. Еще пару лет назад она бы побежала к нему. Не сегодня. Она кое-чему научилась. Пусть он думает, что Аддамс его не видит. Стоило ей немного прищурить глаза, и любая тьма отступала. Все Аддамсы так умеют.
Уэнсдей пожалела, что тушенки она взяла мало, но уж сколько есть. Аккуратно вскрыла банки и вывалила содержимое на пенек. Не на землю же. Банки забрала. Еще порежется этот, который думает, что она его не видит.
Повернулась и зашагала к флигелю. Если бы не крик Карины, день выдался бы неплохим. И снег, и чудища… Но завтра кто-то умрет.
На этот раз Уэнсдей заснула быстро и крепко. Она даже не почувствовала, как ее обнюхал Крошка.
Кошмары Уэнсдей любила. Так, чтобы за ней кто-то гонялся или чтобы падать. Долго и жутко. Любимый – вначале падать, а потом тонуть. Сегодня ей снилось другое. Солнышко, кажется, даже птички поют. Снег искрится. И весело хрустит под ногами. И весь город собрался на горке. Санки, ватрушки. И даже «Север-3» Громова. Горка – большая, можно славно разогнаться.
Уэнсдей стоит внизу. В том месте, где ее гарантированно должны сбить. Все катились мимо. В миллиметре проносились, смеялись, повизгивали. Такой особенный звук – смесь страха и счастья.
Она хотела сказать. Она пыталась. Но губы упрямо складывались в улыбку – это все, что Уэнсдей могла. И только она видела, как за горкой медленно вспухает склон. Как рассыпается флигель Академии Севера, как падает дерево у входа и разбивается, будто из стекла. Уэнсдей не видит чудовища, но чувствует: вот-вот из-под снега покажется пасть с круглыми зубами.
Мимо скатился Громов на своем «Севере». Вдруг у Уэнсдей получилось перестать улыбаться, и она заговорила – так, как умела только она. Почти шепотом, но чтобы услышал каждый. Всегда получалось – только не сейчас. Аэросани проехали мимо со скоростью инвалидной коляски. Только Корнелий Иванович все равно ничего не слышал. Никто не слышал. Громов улыбался. Это даже немного пугало. У Громова были довольно большие клыки. Уэнсдей проснулась.
Завтрак ничем не отличался от ужина. Разве что консервы открывались быстрее. На обед Громов пообещал бульон. Наверное, где-то в санях завалялась пара упаковок для приготовления горячего и жидкого. Уэнсдей пыталась рассмотреть челюсти Корнелия Ивановича: это у него только во сне такие клыки или на самом деле? Карина грустила.
Антон не мог оторваться от телефона. Его ночевка не дома подействовала на родителей и друзей. Утро славы. Первая эсэмэска пришла в ночи. От лучшего друга – Тёмы Власова. «И как она?» Все, что Каверин мог сформулировать: она была.
Корнелий Иванович решил провести экскурсию по местным достопримечательностям. Антон тоже пошел. Чтобы вот это «она была» – продолжалось.
Уэнсдей шагала чуть впереди всей процессии, ей надо было проверить одну вещь.
Они как раз дошли до знакомого ей по ночной вылазке пенька, когда привычный рев обозначил: все хорошо, со вчера мало что поменялось.
– Давайте так. Мы были в подземелье академии. Что это такое там вообще? – Уэнсдей убедилась, что тушенка на пеньке не обнаружена, и мысленно пообещала себе, что вернется с кормежкой снова. – И. Кто? Это? Ревет?
– Туунбак.
Вероятно, Корнелию Ивановичу показалось, что он произнес какое-то понятное слово.
– Еще раз? Туунбак? Это, вообще, что?
– Пойдемте, тут рядом классная горка, у нас по выходным там весь город. А потом буквально пара километров, и вы сможете насладиться главным чудом Мги – Малым водопадом. Кстати, сегодня же выходной! – Корнелий Иванович широко улыбнулся.
Клыки оказались нормальными. Если только они не умели выдвигаться.
При упоминании горки Уэнсдей стало по-настоящему нехорошо.
Громов упорно шел вперед. Постепенно становилось понятно, почему сегодня они без «Севера». Проходимость у Корнелия Ивановича не хуже, а между деревьями он протиснуться может. Довольно странно, что к месту отдыха всего города ведет узкая тропинка. Вероятно, она входит в пакет развлечений.
Уэнсдей остановилась. На горку ей идти не хотелось.
– М2, сделай.
Марк выдохнул и сделал. Марк Мрак сделал одну из двух вещей, которые он умел. Шорох. Будто кто-то развернул огромную шоколадку. Солнце выключилось. Уже никто никуда не шел. Просто не сделать ни шагу в вязкой тьме. Во мраке. Корнелий Иванович пытался. Как заводная игрушка, уткнувшаяся в стенку. Недолго.
– Не получится, – озвучила Уэнсдей. – Если Марк такое выкидывает – никто никуда не идет, пока он не перехочет. Ну?
– Вы к нам не по обмену. – Громов расстроился. – Тут рядом есть кафе, давайте туда. Я все расскажу, что знаю. И кто вы вообще такие?
Корнелий Иванович попытался ущипнуть стену мрака. Наверное, показалось, но та дернулась.
– Марк? – Тьма развеялась. – Тут точно рядом?
Уэнсдей не очень любила ходить на длинные дистанции. Она не уставала. Просто ее мучило, что вот она идет, и время тоже. А ведь можно было бы просто оказаться там, где надо.
Вероятно, для Мги это было кафе. Стульев тут не предвиделось. За столы – спасибо. За оба. И за то, что дверь закрывалась. Это не согревало, но хотя бы ветра не было. Вывеска – жестяная табличка размером два метра на метр – висела внутри. Видно, чтобы метель не унесла. Название читалось легко. «Туунбак». Конечно. Художник, казалось, тоже не знал, что означает это слово, поэтому порезвился: судя по количеству конечностей, туунбак был пауком, но голова медведя и рыбий хвост заставляли задуматься о непростых буднях секретной генетической лаборатории.
– Двойной эспрессо.
Уэнсдей любила цвет кофе и не любила вкус. Цвет казался важнее.
– Чай. – Бармен был суров и немногословен.
Уэнсдей попыталась сообразить, по какой местной традиции кофе нельзя, а чай можно. Не получалось. Аддамс не выдержала:
– Вообще-то, слово «кафе» происходит от слова «кофе»…
– У них кофемашина не работает, – вмешался Громов. – Давай чай, Никита. И плюшки какие-нибудь. И можно к тебе в подсобку? Нам с молодыми людьми серьезно поговорить надо.
– Крошку тут оставьте, он буйный.
Голос бармена Никиты заставлял слушать и жалеть, когда он замолкал. И совершенно неважно, что именно он говорил. С таким тембром – куда-нибудь в озвучку, переводить своим бархатом героев и утонченных злодеев. И никогда-никогда не показывать слушателям крошечные глазки неопределенного цвета и фигуру, находящуюся в поиске своей формы. Сейчас она как раз выбирала между сферой и эллипсоидом. Вероятно, чтобы не вносить определенности, Никита был в шерстяных штанах и балахоне зелено-болотного цвета со множеством цветных пятен. Из всех людей, которых Уэнсдей встречала, Никита, наверное, был самым широким. При росте метра полтора от силы.
– Собака остается здесь, – почти промурчал Никита.
Антон попытался возразить, ну просто, чтобы предупредить, что алабай сам решает, где ему оставаться. Не успел. Крошка послушно расположился у стойки. Идеальная собака. И никакой он не буйный. В конце концов, иногда ведь такое должно случаться. Раз в год. В этот. Антон Каверин отцепил и аккуратно смотал поводок. Пожал плечами, будто пытаясь извиниться, что не берет с собой, и пошел за остальными.
Кафе надо было делать здесь. А может, так оно и есть, а то, с двумя столами и без стульев, – отпугивающая маскировка для чужих. Интересно, откуда тут чужие?
Все чинно расселись, кроме Антона. Каверин, вероятно, решил вместо Крошки все обнюхать.
Тайная часть кафе была круглой, посредине, конечно же, стояли круглый стол и круглая же скамья со спинкой, скрытой под чем-то с длинными и жесткими волосами.
Внимание Антона привлекла каменюка с него высотой. Из нее торчала рукоять меча.
– Настоящий?
Рукоять была большая, воображение рисовало драконов и спасенных принцесс. Стоит только хорошенько ухватиться и нанести правильный удар.
– Меч, что ли? – Никита ухмыльнулся. – Когда кафе строили, нашли. Даже хотели назвать кафе «Меч». Не звучит.
– А «Меч в камне»?
– Лучше, но все равно… Мне «Туунбак» больше нравится.
– А вытащить не пробовали? – Антона меч не отпускал.
– Пробовали. Канеш… – Бармен вздохнул. – Чуть было не разнесли тут все. И камень раздробить пытались, и меч к аэросаням Громова привязывали, чтобы вытащить…
– И что?