о от челюстей зверя.
Вожак снова бросился на Волка, и снова повторилось то же самое: Волк легко отскочил, а потом бросился на муфлона. Хромой повернулся спиной к ограде и приготовился к нападению. И тут он услышал топот копыт и понял: почувствовав врага, стадо убегает.
Может, бежать и ему? Хромой мог перегнать Волка, подняться на скалы и там в какой-нибудь теснине убить его, но мысль повернуться спиной к презренному врагу заставила его вздрогнуть от отвращения. И он остался.
Светало. Потеряв терпение, Волк стал кружить вокруг муфлона. Несколько раз он бросался на него, но каждый раз натыкался на рога Вожака. Зверь скалил зубы, дразня Хромого. Вожак понял намерение врага оттеснить его от ограды и бросился на него быстрее, чем ожидал Волк. Удар был настолько силён, что зверь перевернулся, отлетев к стволу какого-то дерева. Он быстро вскочил, но муфлон снова повалил его. Один за другим наносил он жестокие, ошеломляющие удары. Волк превратился в клубок окровавленной шерсти, но этот жилистый клубок всё-таки сумел вывернуться, и волчьи зубы впились в холку муфлона. Не обращая внимания на боль, Хромой продолжал наносить удары с каким-то неистовым ожесточением, пока не понял, что он борется с деревом: ловкий зверь сумел выскользнуть и, прежде чем муфлон успел поддеть его, вцепился ему в бок.
Хромой почувствовал тупую боль, пронизавшую всё его существо. Повернувшись спиной к дереву и выставив вперёд рога, он ждал следующего броска. Вожак не обманывал себя — этот бросок сулил ему гибель. И в последнюю минуту он подумал: если бы другие муфлоны были живы, то зверь был бы побеждён. Но они мёртвы, и после его смерти стадо обречено на гибель.
«Мэ-э-э-э-э!» — долетел с вершины испуганный призыв самки, которая хотела дать знать Вожаку, где находится стадо.
Вожак поднял голову, и в тот же миг Волк бросился на него и схватил за шею. Животные одновременно упали на землю. Муфлон захрипел, забил копытами, но у Волка была мёртвая хватка, и через несколько мгновений вожак опустился на пушистый снег.
А со скалы снова донёсся призыв:
«Мэ-э-э-э-э!»
Волк оставил свою жертву и прислушался. Потом отряхнул шерсть и ловко, быстро, уверенный, что уже никто ему не помешает, направился к скалам, откуда неслось блеяние осиротевшего стада.
Дьявольский огонь
Огонь появился шестого августа — я помню дату, потому что именно в тот день порезал ногу и едва дотащился до домика лесничего. Представьте себе вековой сосновый лес — в Родопах встречаются такие неприступные и дикие места, где всё ещё водятся медведи и орлы, — и вот среди этого леса, который ночью становится чёрным, как дёготь, вдруг появилось странное сияние.
Где-нибудь в другом месте это не произвело бы впечатления, но появление огня в вековом лесу встревожило нас. Лесник Божин Врагов схватил карабин и бросился в погоню, как он думал, за контрабандистами. Он вернулся мрачный: на том месте, где должен был гореть огонь, была непроглядная темень. Ни людей, ни следов костра. А мы из домика лесничего всё время видели, что огонь не угасает ни на миг.
Лесник продолжал поиски и на следующий день. Вернулся к обеду ещё более встревоженный — вместе с лесорубами он обшарил весь участок, осмотрел каждое дерево, но ни живой души, ни пепла, ни огня они не заметили.
Не успел лесник рассказать мне всё по порядку, как пришли лесорубы. Их напугал таинственный огонь, и они не хотели оставаться в лесу. Я попытался им втолковать, что стыдно бояться какого-то там огня, но они мрачно и уныло молчали. Только один из них сказал:
— Раз это какой-то там огонь, так погасите его!
Я не знал, что это за огонь, но, чтобы выиграть по крайней мере сутки, пообещал. Лесорубы согласились не уходить до вечера следующего дня. Они отправились в столовую ужинать, а я остался с лесничим — надо было обдумать то трудное положение, в котором мы неожиданно очутились. Моя порезанная нога не давала возможности выйти из домика. Что же делать? Как погасить огонь и успокоить встревоженных лесорубов?
Пока мы судили да рядили, в комнату вошёл Сашко, сын повара. Курносый парнишка каждое лето проводил каникулы с отцом, и, поскольку я не мог выходить из дома, он мне носил ужин. Хотя на этот раз я здорово проголодался, но даже не притронулся к жареным грибам. Божин Врагов дёрнул меня за рукав и указал на окно: там в тёмной горной ночи снова появилось яркое синее загадочное сияние, кроткое и спокойное, как луна. Было даже что-то красивое в неясных и могучих очертаниях Персенских лесов и в загадочном блеске дьявольского огня среди лесной глуши. Мне показалось, что стоит подуть ветру, как огонь начнёт слегка покачиваться, — так бывает, когда кто-нибудь размахивает фонарём.
— Может, это и вправду злой дух? — прошептал лесник, которого охватил такой же суеверный ужас, что и лесорубов, в большинстве своём болгар-магометан, из соседнего Ляскова.
— Может, это шпионский тайник? — отозвался паренёк.
— А если тайник, так какого дьявола они светят? — В голосе лесника слышались недоверие и злость.
— Сигнализируют… Ты думаешь, этого не может быть?
— Может, разумеется, да ещё как. Граница недалеко, а у границы всё может случиться…
— А не выстрелить ли в огонь? — предложил лесник и взял карабин.
Теперь-то я знаю, что стрельба была настоящей глупостью, но в ту тёмную и зловещую ночь, когда лесорубы собирались бежать и дело висело на волоске, спокойно раздумывать было некогда, и я разрешил Врагову стрелять.
Лесник поднял ружьё, но, сгорая от нетерпения, я выхватил его у него и стрельнул прямо в огонь. Темнота расступилась перед маленькой вспышкой. На миг показались молчаливые сосны, потом мрак снова сгустился, а огонь заблестел сильнее и, кажется, ещё более вызывающе.
Я прицелился и снова выстрелил. В столовой послышался приглушённый тревожный шум и, как мне показалось, смех. Лесорубы наблюдали за поединком со злым духом и посмеивались. Мы казались беспомощными и смешными. Я хотел было снять ружьё с подоконника, но тут услышал голос мальчика:
— Пусть ружьё останется на окне!
— Духа будем пугать, а? — засмеялся лесник.
Сашко не обратил внимания на насмешку и тихо, словно опасаясь, чтоб нас кто-нибудь не подслушал, объяснил, что дуло ружья наведено на огонь. А если посмотреть в прицел при свете дня, а кому-нибудь из нас пойти в лес с платком, то тот, кто будет у ружья, подскажет, где повесить платок. Там и будет огонь…
От радости мне хотелось обнять паренька и подбросить его к потолку. Ведь вот что надумал, никому и в голову не приходило! Но Врагов сказал:
— А как же мы услышим друг друга? Ведь тут больше трёх километров.
— Возьмём портативный телефон.
Телефонная линия проходила по лесу недалеко от того места, где светился огонь. При помощи портативного аппарата паренёк действительно мог связаться с домиком лесничего. Он несколько дней работал с телефонистами и знал, как с аппаратом обращаться.
Утром Сашко ушёл. У ружья встал Врагов. Впервые ружьё должно было ждать, когда цель сама попадёт на его прицел. Я, затаив дыхание, наблюдал из окна. Наконец флажок показался среди тёмно-зелёных волн хвойного леса, телефон работал: «Назад… вперёд… левее… ещё…» Сашко не мог быстро выполнять команду, ведь ему приходилось влезать на деревья и махать оттуда белым платком, привязанным к пруту. Всё же к обеду знак был установлен, и Врагов бросился в лес.
А мне не оставалось ничего другого, как ждать. Каждую минуту я надеялся услышать голоса лесника и его замечательного помощника, но прошло уже несколько часов, пока Врагов вернулся — весь изодранный и без фуражки. Вытер вспотевший лоб и уставился в землю, сконфуженный и расстроенный. Он рассказал, что они с Сашко осмотрели дерево, на котором был флажок, разрыли землю вокруг его, осмотрели птичьи гнёзда, дупла, перевернули даже камни, но ничего, ничего не нашли!
Значит, огонь загорится ночью. «И что тогда? Что же тогда произойдёт?» — думал я. Ну хоть плачь!
Лесорубы вернулись, когда солнце скрылось за ощетинившимся хребтом Чернатицы. Они уселись на поляне перед моим окном, закурили и молча стали ждать появления дьявольского огня. Ни один вечер не казался мне более зловещим… Точно в восемь часов тридцать две минуты огонь стал разгораться на том же месте и таким же образом — постепенно, пугливо, а потом, по мере того как сгущалась темнота, он превратился в настоящее пламя.
Это приводило меня в ужас. Нужно было немедленно проверить, есть ли огонь на том самом месте или нет. Я обернулся к Врагову. Он понял меня и взялся за ружьё.
— Послушайте, эй! — обратился он к лесорубам. — Может, кто-нибудь из вас пойдёт со мной к дереву?
Лесорубы замерли, словно ничего не слыша, — молчаливая группа под окном домика.
— Желающих нет? — повторил Врагов.
— Послушайте, я пойду, — потянул его за рукав Сашко. — Я знаю дорогу к дереву.
— Хорошо, — неохотно сказал Врагов.
Послышалось щёлканье затвора. Их шаги прозвучали по склону и затихли. Искра, высеченная из камня подкованными ботинками лесника, блеснула и угасла. Две тени — большая и маленькая — Пропали в ночи.
До флажка надо было идти час десять минут. И час десять минут я ждал у окна, всматриваясь в огонь, который становился всё яснее и чище, но казался всё более зловещим и загадочным.
Зазвонил телефон.
— Товарищ лесничий, — услышал я голос Врагова, — мы находимся точно под флажком. Огня нет! Вы ничего не видите?
— Гори-ит! — в отчаянии крикнул я. — Посмотрите вокруг, чёрт бы вас побрал!
— Горит, а там огня не видно! — отозвался кто-то под окном, где в темноте время от времени вспыхивали сигареты, освещая чьё-нибудь испуганное усатое лицо.
Кто-то встал, и я услышал голос повара, отца Сашко, приглушённый и нетерпеливый:
— Пусть мальчик вернётся назад, товарищ лесничий!
— Вернитесь, — приказал я по телефону. — Пусть мальчик вернётся.
— Хорошо, — послышался тихий и расстроенный голос, — но он не хочет. Он полез на дерево за платком.