не его ильмира! А я-то, глупая, силком к нему лезла, да еще и обижалась. Ой, я же еще и с сильфидами видеться ему запрещала, то-то он так поразился этому условию! Действительно – какое я имела право так ограничивать постороннего, в сущности, мужчину, имеющего к договору о продлении рода… не самое прямое отношение, скажем так. Ох, и стыдно-то! Как в глаза ему теперь смотреть?! Стоп! А ведь долго смотреть не придется – он же меня сейчас семье ильмира передаст и радостно сбежит от ненормальной землянки! Не хочу!!! Не хочу в другой дом и к другому ильмиру!»
И последним в голову пришло ужасное воспоминание: за попытку расторгнуть договор с ильмиром полагается смерть…
Эпилог
Вера плюхнулась на созданный ею клочок твердой земли и обхватила руками свою неразумную голову. Мысли потекли по новому руслу, добавляя ей горечи от осознания собственной неразумности. Ведь давно знала, что ильмир выбирают в возрасте от восьмидесяти до ста лет, и Квазик сегодня объяснил почему – потому что в этом возрасте внешность еще красивая и меняться сильно не начала, любая сильфида с радостью в близкие отношения вступит и не поморщится. То, что Квазику – двести пятьдесят, тоже знала, но не сопоставила. А ведь когда лужайку вокруг его дома сооружала – задумалась, почему он в таком высоком звании, если должен быть молодым ильмиром. Задумалась и выкинула из головы, не спросила даже! Все же было так очевидно, стоило только задуматься и перестать подозревать Квазика в изначальном обмане. Каким странным должно было выглядеть ее поведение в эти дни с точки зрения Квазика, который был уверен, что ей все известно – и то, что она ильмира молодого хранителя, и то, что она скоро переедет в его дом. Вот почему он говорил о Верином ильмире в третьем лице! Почему предупреждал, что внешность ильмира сильно изменится, тогда как сам Квазик значительно страшнее уже не станет.
Вера вспомнила, как Квазик неуверенно спрашивал, не противно ли ей лежать рядом с ним без личины, и поняла, что он и не планировал никогда делить с ней постель, он заключал договор для другого мужчины. Стало тоскливо и как-то тошно. Возникла новая мысль и Вера, затаив дыхание, спросила:
– А у тебя есть ильмира?
Мало ли, вдруг она в другом доме живет? Тут столько изначальной материи кругом – сто Петродворцов с фонтанами вообразить можно и одна ильмира вовек не узнает о существовании другой.
– Я уже стар для ильмир, Вера, – вздохнул Квазик и присел рядом с ней. – Я ведь всё тебе рассказал, ты сама видишь, каков я внешне – какая у меня может быть ильмира?! У меня давным-давно была ильмира. Моему сыну уже сто шестьдесят лет, он мне двух внуков и внучку родить успел – ему повезло найти супругу среди хранительниц, так что живет он в обычном брачном договоре. А моему внучатому племяннику не повезло найти свою половинку до перехода на второй этап, так что пришлось вызывать ильмиру – тебя.
– А ты, получается, ни жены, ни ильмиры не имеешь, – сделала вывод Вера.
– Не имею. Если бы у меня была жена, то зачем бы я заводил себе ильмиру по молодости лет? – проворчал Квазик.
– Почему обязательно по молодости? Разве у вас нет взрослых одиноких хранительниц? Кто тебе мешает жениться на представительнице своей расы прямо сейчас? – удивилась Вера.
– Зачем? – сильно удивился Квазик. – Наследниками все, кто не вступил сразу в брачный договор, обзаводятся до ста лет, для этого и заключаются договора о продлении рода. Зачем потом в брак вступать?
– Ну как, любви все возрасты покорны, – процитировала известную фразу Вера и прикусила язык: на лице Квазика промелькнуло выражение тоски, будто безногому рассказали о прелести лесных прогулок.
– Хранители лишены возможности любить, – сухо напомнил он. – Пока хранители молоды – они заключают браки по взаимной симпатии, заводят ильмир, если с симпатией не повезло, а потом живут ради своих детей и науки, ради своей важной работы. Зачем вступать в брак, обременяя себя постоянным партнером, если при желании можно просто навестить сильфид и сильфов? Хранители одиночки по своей натуре, мы предпочитаем жить одни или только с тем, к кому с ранней юности привыкли, с кем вместе взрослели, и кто уже не вызывает раздражения.
– Ясно, – горько резюмировала Вера, – извини, что стесняла тебя несколько циклов, мешала твоему научному одиночеству и вызывала твое раздражение.
Лицо Квазика отразило целую гамму самых противоречивых эмоций. Он явно что-то хотел сказать, но смешался и промолчал.
Вера молча поднялась и вслед за ней поднялся мрачный и нахмуренный демон-хранитель, взмахом хвоста вернув белому Вериному платью первозданную чистоту и гладкость. И чем он так недоволен, спрашивается? Сам же сказал: любить он не может, посторонние существа в доме его раздражают, жены и ильмиры ему без надобности, кроме сильфид никто не нужен. В очередной раз не сбылась мечта Веры о достойном мужчине в ее жизни – видно, не судьба ей семейную жизнь наладить, ни на Земле, ни в космосе. Про синеглазого Тана и думать не хотелось: трудно мгновенно забыть мужчину, к которому успела привязаться, и быстро сменить его на другого, пусть даже и очень красивого. (Именно привязаться, о нежной симпатии, страстном влечении, а тем более о любви – и речи нет! Точно нет!)
– Ты все мне рассказал? Ни о чем напомнить не забыл? – с печальной иронией уточнила Вера. – Может, у меня три ильмира будет?
– Ильмир один, – огрызнулся Квазик. – Не понимаю, чем ты так очевидно недовольна и расстроена – уже передумала оставаться с ильмиром? Ты же планировала любить своего ребенка, растить его, хоть это и против сложившихся традиций.
– Слушай, а почему это против традиций? Ладно, вы выбираете в ильмиры самых худых человечек, но материнский инстинкт у них должен быть? Хоть в зачаточном состоянии? – вяло поинтересовалась Вера, лишь бы не брести к парколу в унылом молчании.
– Чистый материнский инстинкт не связан с душой, он есть и у животных, это физико-химическое явление в организме женщины, и если он проявляется, то его сразу убирают – это не сложное и совершенно безопасное для женщины медицинское вмешательство. Так что все ильмиры спокойно расстаются с детьми.
Вера застыла на месте от потрясения.
– Вы намеренно обрываете связь матери с ее ребенком?! – воскликнула она.
– Вера, настоящая связь – это любовь матери к ребенку, душевная привязанность к нему, а не голый инстинкт! Поэтому изначальной материей и выбирались всегда особи, к любви не способные, а мы всего лишь восстанавливали их организм после родов, в том числе – и гормонально-химический баланс приводили в норму, убирая этот инстинкт, который без любви все равно со временем исчез бы, мать сбежала бы в свой мир, а ребенок остался бы на всю жизнь с ощущением страшной потери. У любящей матери стремление быть рядом со своим ребенком в принципе уничтожить нельзя! А ильмиры к этому расставанию с дитём изначально готовы, такое отлучение от ребенка и подразумевает договор продления рода!
– Бред, это какой-то бред, вы живете в совершенно извращённом мире, – простонала Вера.
– Он не извращенный, это просто мир без любви, – отрезал Квазик. – Если останешься – привыкнешь. Кстати, в нашем мире любое воздействие на разумное существо производится только с его согласия, ильмиры сами просили избавить их от «ненужных переживаний» – и это их определение, не мое! Что тебя так возмущает? Ты же сама говорила утром, что любовь тебе не важна, важно лишь уважение и совместимость характеров: вот именно так хранители и живут, Вера, – в уважении друг к другу и притирках к характеру спутника жизни.
Иногда на удивление противно выслушивать собственные любимые фразы из чужих уст – не замечали?
Только теперь Вера полностью увидела окончательный сценарий этой странной затянувшейся сказки «наоборот», которая вдруг свернула в классическое русло, к стандартному счастливому эпилогу, в котором главная героиня, вернув себе молодость и красоту, испытав много приключений и всему обучившись, достается в жены распрекрасному принцу.
Все проблемы и непонимания позади, с принцем сложностей в отношениях не предвидится – юных хранителей проще простого увлечь душевным теплом, ей не раз это повторили, а теперь Вера знала, что речи демонов следует понимать только в буквальном смысле и верить каждому слову! Так что ждет ее с этим синеглазым красавчиком долгая жизнь и совместные дети.
Итак, чудовище отпускает похищенную красавицу. Оказывается, оно с самого начала не было намерено оставлять ее при себе, ему настырные, во все дела влезающие девицы без надобности. Чудовище захватило девушку не для себя, омолодило её и обучило элементарным знаниям тоже не для себя, а для классического прекрасного принца и теперь честно передает ему свою добычу. Красавица падает в объятия юного красавца, все довольны и счастливы. Хэппи энд, так сказать.
А кто-нибудь спросил у красавицы – хочет ли она менять свое чудовище на принца?! На совершенно чужого принца, а не волшебным образом изменившегося монстра? Да и не монстра вовсе: Квазик добрый, умный, заботливый, ответственный, храбрый, мужественный, а к внешности она давно привыкла, и полосатая расцветка кажется веселенькой, и рога – роскошными, а про хвост и говорить нечего – ей мужчины без хвостов теперь как класс неинтересны. Почему она сразу не спросила Квазика о красивом юноше, что был продемонстрирован во время заключения договора? Как ее угораздило начать делать выводы самостоятельно, не разобравшись в ситуации, и так все перепутать?! С чего она взяла вообще, что ее ильмир – Квазик, как не сообразила давным-давно, что сватали-то ее за молодого и красивого?!
Боженьки, как она умудрилась совершить такую ошибку, не заметить очевидного, не подготовиться заранее к такому повороту и не убедить сразу же Квазика, что не нужен им третий лишний в этом чертовом договоре, что им и вдвоем отлично житься будет, без всяких принцев! О чем думала ее голова?! Как слушали ее уши, если не заметили, что Квазик ни разу прямо не назвал ее своей ильмирой?! Ильмирой рода – часто называл, а