— Точно, — поколебавшись, кивнул ковбой.
— Я счастлив, что могу на деле доказать обратное, — живо подхватил кюре. — Кроме того, нынешнее положение индейцев Канады свидетельствует, что приобщение индейцев Кер-д’Ален к цивилизации — факт не единичный. Доброта, честность, верность данному слову побеждают самые ожесточенные натуры. История Канады дает этому многочисленные примеры.
Когда французы заняли Канаду, там жили племена, родственные сиу, апачам[66], семинолам и индейцам Союза Змей. Но французы всегда соблюдали договоры, а колониальное правительство, не колеблясь, сурово наказывало тех, кто притеснял «дикарей», как тогда называли индейцев… Так их иногда называют и сегодня, даже в официальных документах, впрочем, само слово не содержит ничего оскорбительного.
Французская политика оказалась верной. Во время всех войн, которые французы были вынуждены вести против англичан, племена краснокожих были союзниками Франции и оставались друзьями наших соотечественников даже в самые черные дни.
И позднее, после поражения Франции, когда Канада окончательно отошла к Англии[67], индейцы, убедившись, что новые хозяева сохраняют традиции французов, установили с англичанами самые дружественные отношения.
В Канаде не было ни одной войны с индейцами. Более того, племена, сохраняя свои общины, схожие с русским «миром», настолько слились с белым населением, что во многих местностях трудно найти чистокровных краснокожих.
Несомненно, индейцы весьма восприимчивы к цивилизации. Вспомним, например, о последнем вожде племени Черепах, потомке знаменитого Чингачгука, подвиги которого воспел Фенимор Купер. Так вот, этот краснокожий Стал нотариусом в Квебеке.
А теперь, господа, если вы хотите своими глазами увидеть труд цивилизованных дикарей, милости просим, мы проводим вас по территории резервации. Кони ждут нас. Позвольте мне показать вам как почетным гостям наши земли, прежде чем вы отправитесь на большую охоту на бизонов.
ГЛАВА 8
Удивлению путешественников нет предела. — Индейцы сегодня. — К вопросу о скальпах. — Денежная единица ковбоев. — Сюрприз. — Найденная повозка. — Инвентаризация. — Неожиданные богатства. — Виски. — Андре расстреливает нарушителей границы. — Отъезд. — «Плохие» земли, — Прерия в цвету. — Размышления практичного человека. — Равнина шалфея[68]. — Вот и бизоны!
Чудеса, созданные терпеливыми тружениками Кер-д’Ален, превзошли ожидания французов и даже американца. Из этой экскурсии Фрике и Андре поняли, что индейцы восприимчивы к цивилизации в самом широком смысле слова. Более того, образ жизни белых весьма благоприятен для развития и процветания коренных жителей Америки.
Ковбой чувствовал, что его недоверие к индейцам пошатнулось, и охотно соглашался, что его соотечественники уж слишком скоры на расправу, когда речь идет о «краснокожих братьях». Он тоже считал, что в общем-то лучше договариваться мирным путем, поменьше стрелять, а еще меньше снимать скальпов.
— К сожалению, — сказал он, — не все индейцы просвещены такими святыми людьми, как этот почтенный священник и этот достойный метис. А что, если бы вместо них сюда пришли два разбойника с большой дороги или просто пара ковбоев, не слишком щепетильных и признающих только один закон — закон прерий? В этом случае индейцы стали бы не мирными тружениками, а отъявленными мерзавцами вроде тех, от которых нам чудом удалось улизнуть.
— Не очень-то вы добры к ковбоям, мой дорогой полковник, — резонно заметил Фрике.
— Что вы хотите, друг мой! Я отдаю им должное, работать мои товарищи умеют… Но вынужден признать, что понятие собственности они толкуют… весьма широко, и человеческую жизнь не очень-то уважают. В общем, белые и индейцы договориться не могут, и от этого еще немало народу пострадает и немало скальпов снимут.
— Вы уже говорили, полковник, что и белые этим не брезгуют. Но им-то зачем? Индейцы снимают скальпы по обычаю, для них это зримое свидетельство победы и отваги. И, к слову, я прекрасно понимаю, что они хранят скальпы, подобно тому, как наши охотники сохраняют голову кабана или рога оленя. В принципе я готов их оправдать: невежество, предрассудки… Но ваши соотечественники — люди практичные. Деньги для них важнее, чем тщеславие. Ими движет не корысть, не верность традиции…
— Вы абсолютно правы, мистер Фрике, — ответил полковник, — но эти джентльмены без предрассудков охотятся за скальпами именно из корысти. Знаете ли вы, что скальп индейской женщины стоит больше десяти долларов?
— Как! — с негодованием воскликнул Фрике. — Эти негодяи убивают женщин из-за пятидесяти франков!
— Да!
— Какой ужас! Но ведь можно просто срезать волосы! Это отвратительно, но поправимо. И не было бы чудовищного преступления.
— Полный скальп, то есть кожа с волосами, ценится куда выше. Коллекционеры индейских редкостей платят за скальп хорошие деньги и охотно выставляют его среди своих трофеев… Этот товар пользуется спросом. Наконец, те, кто не в ладах с законом — а таких в прерии немало, — расплачиваются скальпами вместо наличных денег. Скальпы меняют на револьвер, патроны, одеяло, бутыль виски. Хозяева баров на границе принимают их в оплату за продукты и выпивку. Скальпы воинов ценятся меньше, поскольку волосы у них короче — искусники парикмахерского дела не могут сделать из них накладные косы для наших модниц. Поэтому мужские скальпы обменивают у индейцев на женские.
— Неужели индейцы покупают скальпы своих сородичей? — спросил ошеломленный Фрике.
— Конечно. Молодые войны, у которых еще не было случая убить врага, идут на эту подлость, чтобы украсить себе пояс, патронташ или мокасины окровавленным скальпом. Они выменивают их у белых на шкуру бизона и, гордые, возвращаются к своим. Храбрецов хвалят старики, им улыбаются девушки, тем более что никто не знает, откуда взялись эти трофеи.
— Ничего не скажешь! Теперь я понимаю, почему на границе так неспокойно.
В ожидании обеда все трое прогуливались на площади и беседовали, как вдруг из школы, прыгая и толкаясь, высыпали ребятишки и разлетелись, как стайка воробьев. Вскоре дети с веселыми криками вернулись на площадь, радостно приветствуя отряд вооруженных всадников, сопровождавший тяжелую повозку, которую с трудом тянули быки.
— Не может быть! Наша повозка! — воскликнул Андре, не веря своим глазам.
— Невероятно, но факт, — заметил Фрике. — Но, черт возьми, откуда она взялась?
— Это сюрприз, который мы вам приготовили, — раздался позади них дружелюбный голос.
Охотники обернулись и увидели кюре, покуривавшего трубку.
— Батист сразу после вашего приезда послал Блеза, Жильбера и их отца и еще пятьдесят мужчин, чтобы посмотреть, нельзя ли что-нибудь спасти после случившегося несчастья, и достойно похоронить ваших бедных спутников. Они прошли по вашим следам до лагеря… Сейчас узнаем, что же они обнаружили…
Быков распрягли, повозку поставили в сарай рядом с домом Блеза и Жильбера. Их отец, командовавший экспедицией, тоже Батист, или, как его называли, «малыш Батист», хотя ему было за пятьдесят и ростом он был под два метра, доложил старейшине о результатах вылазки.
Трое охотников еще не видели отца Блеза и Жильбера, но сразу же поняли, что это он, так как сын был очень похож на старика, только с более темным цветом лица. С отцом он разговаривал чрезвычайно почтительно, словно ребенок. Батист-младший изъяснялся на довольно правильном английском. Это очень обрадовало американца: ковбой совершенно не понимал франко-канадского наречия.
Рассказ был кратким и точным, достойным по стилю героев Тацита[69]. Отряд, достаточно большой, чтобы не опасаться грабителей, сразу же обнаружил следы охотников. Приобщение к цивилизации не лишило индейцев исключительного умения читать книгу прерий. Так они дошли до Пелуз-Ривер, переправились через реку, нашли следы на сгоревшей траве на другом берегу и добрались до лагеря.
Огонь, уничтожив траву вокруг, пощадил песчаный островок, лишенный растительности. Грабители же бежали от зажженного ими пожара, стремительно продвигавшегося на юг. Они рассчитывали в скором времени вернуться за поживой, но не успели.
Итак, индейцы Кер-д’Ален вырыли глубокую яму и похоронили убитых. Затем быстро впрягли в повозку быков, которых взяли с собой на этот случай, и направились в резервацию. Добрались они без всяких происшествий. Вот и все!
Андре поблагодарил воинов и, по совету хозяев, осмотрел содержимое повозки. Он убедился, что груз был разграблен не полностью, видимо, в тот момент, когда убивали охрану. Взяли только одеяла, шкуры бизонов, часть одежды и кое-что из сбруи — все, что можно увезти на верховой лошади.
Продовольствие осталось почти нетронутым. Тяжелые дубовые ящики с оружием и боеприпасами были обиты медью и железом и, судя по следам на них, выдержали удары топора. В конце концов это было главным, и Андре не скрывал своей радости. Он боялся остаться без охотничьего снаряжения: ведь французы взяли с собой только три винчестера и немного патронов.
Продолжая осмотр, Бреван обнаружил под грудой коробок и ящиков четыре бочонка литров на пятьдесят каждый — грабители их не нашли. Он распорядился немедленно вынести находку на середину сарая и спросил, нет ли у хозяев бурава или пробойника.
— Впрочем, не надо, — решил француз, немного подумав, — у меня под рукой есть кое-что, чтобы легко проделать дырки.
Андре отошел шагов на двадцать, вытащил превосходное оружие, известное под названием «пограничный револьвер», крупного калибра, с дальностью боя до 300 метров, и открыл огонь.
Пули пробили бочонки насквозь, словно фанеру, запахло спиртом, и тонкие струйки растеклись по земле.
— Какого дьявола! Генерал! Что вы делаете? — вырвалось у изумленного американца.