Как и Амарапура, Мандалай построен по обычному плану китайских городов. Город расположен в двух километрах от Иравади, с которой его соединяет широкая аллея, застроенная домами, складами и пакгаузами[122]. Нынешняя бирманская столица представляет собой правильный квадрат, каждая сторона которого равняется двум километрам, и обнесена высокой зубчатой кирпичной стеной, с тремя воротами с каждой стороны.
Широкие проспекты, вымощенные щебнем, прорезают город насквозь, пересекаясь под прямым углом в центре. Между большими улицами раскинулся причудливый лабиринт улочек, переулков и тупичков.
Дома, большей частью построенные из бамбука и покрытые бамбуковыми же циновками, пальмовыми листьями или даже дерном, все без исключения возвышаются на сваях на полтора метра над землей. Кирпичные строения встречаются только на главных проспектах; их очень немного, и зачастую у них земляная крыша.
В центре города расположен второй пояс укреплений, также квадратной формы. Эта вторая стена защищает королевскую резиденцию: здесь находится дворец императора, дома для жен его величества и для министров, а также пагода Белого Слона. В самом центре города во дворце возвышается трон монарха, увенчанный стрелой с семью спиралями — это символ горы Меру[123], центральной вершины мира.
Дворец находится примерно в трех километрах от реки, иными словами, в пределах досягаемости для пушки четырнадцатого калибра, как тщательно рассчитал по плану Андре еще во время путешествия.
Наконец, чтобы покончить с кратким, но необходимым описанием места действия, следует добавить, что внутренние укрепления отделены от остального города широким рвом, через который переброшены с каждой стороны три моста, ведущие к крепким воротам.
Едва яхта заняла исходную позицию, Бреван как опытный стратег решил произвести рекогносцировку[124], поручив капитану все подготовить для прицельного огня по городу и королевской резиденции.
Андре взял с собой Сами и сенегальца, не желая, чтобы его сопровождал кто-либо из европейцев.
Он без труда ориентировался в незнакомом городе благодаря плану, подаренному британским губернатором, и потому не привлекал к себе внимания туземцев, которые, вероятно, принимали его за англичанина с двумя цветными слугами.
Сначала Бреван без колебаний направился в сторону пригорода, где стояло несколько красивых трехэтажных домов, принадлежавших китайцам; эти дома, несомненно, были гораздо роскошнее и удобнее, чем городские особняки.
Сразу же выбрав самый большой из этих домов, стоявший рядом с обширными складами, он непринужденно вошел в него и оказался лицом к лицу с подданным Поднебесной империи — чистеньким китайцем с блестящим выбритым черепом, в костюме светло-голубого цвета. Китаец вежливо поднялся навстречу и осведомился на хорошем английском, чем он может быть полезен.
Андре без лишних объяснений спросил, может ли тот немедленно продать ему трех лошадей.
Китайцев не зря прозвали евреями Дальнего Востока. Как и евреи, они торгуют всем, что душе угодно, и их не смущает никакая просьба, будь то купля или продажа.
Так что в словах Андре не было ничего неожиданного, хотя француз понятия не имел, чем обыкновенно промышляет этот торговец.
— Нет, ваша милость, — сказал китаец, — у меня нет лошадей.
На лице Андре выразились разочарование и недовольство, но китаец поспешил добавить:
— Договориться всегда можно. Я намереваюсь послать в Верхнюю Бирму большой отряд для поимки диких лошадей. Они отправляются верхом и с вьючными животными. Так что продать вам лошадей я не могу, но могу одолжить на время.
— Превосходно! Где они, ваши лошади?
— На пастбище, в пяти минутах отсюда.
— А посмотреть на них можно?
— Как прикажете, ваша милость, — сказал китаец, тут же направившись к выходу, и затрусил впереди, показывая дорогу Андре с его спутниками.
Они подошли к обширному, обнесенному крепкой оградой лугу, где паслось около сорока тех великолепных бирманских лошадей, достоинства которых Андре уже вполне оценил.
Сделка была заключена тут же, животные выбраны, взнузданы и заседланы; трое всадников уже прощались с китайцем, но тут Андре, словно спохватившись, сказал:
— Кстати, вон та яхта, что стоит неподалеку от пригорода, принадлежит мне. У меня большой экипаж, и я совсем не прочь, чтобы мои ребята немного размялись. Вы не могли бы одолжить мне на один день и на тех же условиях десятка три ваших лошадей?
— Ну конечно, ваша милость… У меня часто их просят моряки с английских пароходов. Никто так не любит лошадей, как моряки.
Несмотря на всю свою тревогу и озабоченность, Андре не удержался от улыбки при этом философском наблюдении. Простившись наконец с торговцем, он неторопливо двинулся к городу в сопровождении индуса и негра.
За десять минут они пересекли пригород и подъехали к аллее, ведущей на мост; без колебаний вступив на него, с тем безразличным видом, который присущ праздным людям, совершающим обыкновенную прогулку, въехали под сводчатые ворота, обрамленные башенками с позолоченной крышей, и оказались на одном из широких центральных проспектов.
Улица была в гораздо лучшем состоянии, чем можно было ожидать в азиатском городе. С одной стороны был проложен узкий канал с питьевой водой, добываемой за пятнадцать миль отсюда и доставляемой в город по акведуку.
До сих пор Андре не видел ничего, что могло бы помешать даже немногочисленному отряду решительных людей. Город, казалось, вымер: не только проспект, но и боковые улицы были совершенно пусты. Возможно, император повелел своим подданным в знак траура сидеть по домам.
Вскоре три всадника оказались у стены, окружающей королевскую резиденцию. Прямо перед началом проспекта они увидели наглухо запертые ворота. Это были настоящие крепостные ворота: высокие и прочные, они были сделаны из тектоны, обитой железом.
В десяти шагах от ворот неподвижно стоял часовой с ружьем, в медной каске, затянутый в красный мундир — явное подражание английской военной форме, — но при этом в юбке и босой, что выглядело невероятно комично.
Через посредство Сами Бреван попросил пропустить их в императорскую резиденцию.
— Спросите офицера, — ответил, отходя на шаг в сторону, часовой.
Справа от ворот располагалось караульное помещение, у дверей которого пятеро солдат в таком же обмундировании, но вооруженные только саблями чудовищных размеров, сидя на корточках в пыли, играли в кости.
Увидев иностранца, в дверях показался офицер. Пинками построив игроков в ряд, он направился к Андре. Офицер, в отличие от своих босоногих подчиненных, был обут в кожаные сапоги.
— Что вам угодно, пра? — вежливо спросил он на довольно сносном английском.
— Я хочу поговорить с императором, — холодно ответил Андре.
— Сейчас это невозможно, пра…
— Тогда с его министром.
— Это также невозможно… Двор в глубоком трауре… Все дела приостановлены, пока убийца Схен-Мхенга не искупит кровью свое преступление. Это произойдет послезавтра.
— Вот как! — Андре невольно вздрогнул. — Тем более мне необходимо поговорить с императором или министром.
— Эти ворота могут открыться только по прямому приказу императора и только после заслуженной казни чужеземца. Мне отрубят голову, если я дам вам пройти… Но даже если бы я захотел открыть, не смог бы этого сделать: ворота заперты изнутри, ключи находятся во дворце… Не нужно настаивать, пра! Приходите послезавтра.
— Что ж, хорошо, — кивнул Андре, поворачивая лошадь.
Через пятнадцать минут, держа в руках часы, он, в сопровождении обоих спутников, стоял у дома китайского торговца.
— Ну как, ваша милость, — спросил тот, — довольны вы моими лошадьми?
— Более чем доволен, — ответил Андре, — а потому прошу дать мне тридцать других как можно скорее.
— Сию секунду, ваша милость… только достану седла и уздечки.
— Договорились. Действуйте, а уж за мною дело не станет.
Через пять минут Андре был на яхте.
Еще через две минуты капитан скомандовал: «Готовься к бою!», боцман пронзительно засвистел в свисток, передавая приказы матросам.
Каждый боец получил револьвер, саблю, автоматический карабин и сто двадцать патронов. Канониры встали у пушки, со шлюпа сняли пулемет и поместили так, чтобы держать под обстрелом аллею, ведущую из пригорода в город.
Все это заняло не больше пятнадцати минут.
Из сорока четырех человек, находившихся на борту, Андре отобрал тридцать, которым предстояло совершить вместе с ним налет на королевскую резиденцию. На яхте остались только капитан, семь матросов-канониров, механики, кочегар, два кока и юнга.
Все прочие, выстроившись на берегу, с нетерпением ожидали сигнала к выступлению.
— Динамитные шашки! — приказал Андре.
Два канонира, очень огорченные тем, что остаются на яхте, тогда как товарищи выступают в поход, поспешно бросились в арсенальную каюту и осторожно вынесли четыре шашки, которые Андре отдал четырем бойцам, объяснив, что нужно с ними делать. Затем, зарядив карабины и револьверы, все быстрым шагом двинулись к дому китайца. Напоследок Андре, обменявшись парой слов с капитаном, сверил его часы со своими.
Китайский торговец превзошел самого себя. Он поднял на ноги всех своих служащих и соседей, которым заплатил не скупясь: дружно принявшись за работу, они отловили, взнуздали и заседлали тридцать лошадей, привязанных теперь к перилам веранды.
Андре вытащил из дорожной сумки круглый футляр, разломил его надвое и высыпал в подставленные ладони сияющего китайца новенькие золотые монеты.
Выбрав лошадей по вкусу, бойцы вскочили в седла: рекруты капитана — с той легкостью, которая отличает авантюристов, все испытавших в жизни, а матросы — с проворством морских волков, привыкших лазить по реям.
Добравшись до первой линии крепостных стен, Андре оставил у ворот шесть человек, чтобы обезопасить тылы, — теперь его бойцы полностью контролировали вход.