, низко поклонившись, сказал:
— Я буду верно служить вам, сударь, так… Ибо я истинный француз и ненавижу англичан… Вот, сударь!
— Ты знаешь бирманский язык?
— Так же хорошо, как и французский, скажу без хвастовства.
— Прекрасно. Завтра мы установим тебе жалованье и содержание.
— Полностью доверяюсь вам, сударь, и добавлю, что для меня большая честь служить французам из Европы… так, сударь, именно так.
— Что до этого парнишки, — сказал Фрике, — то это новобранец нашей экспедиции, потому что я решил его усыновить…
— Как? Еще одного? — спросил Андре с доброй улыбкой.
— Черт возьми! Это всего лишь третий! А кроме того, Его Величество, то бишь мой бывший негритенок, стал теперь крепким мужчиной, а мой китайчонок Виктор вот-вот добьется титула мандарина…[51] Да вы же знаете, господин Андре, что мне на роду написано стать наседкой и пестовать приемных цыплят. Я был так несчастен, пока не встретился с вамп, что теперь, когда вижу сироту, у меня сердце разрывается.
— У него нет родителей? — спросил Андре.
— Его мать стала последней жертвой Людоеда.
— Дорогой Фрике, мне нет нужды говорить, что ты хорошо поступил. Я рад прибавлению к нашему семейству.
— Вы не представляете, какой он умный, какой славный… Я научу его болтать по-французски, вот будет радость для него и для меня. И при этом молодчина, смельчак, каких нечасто встретишь! Сам предложил себя в приманку для тигра и даже бровью не повел.
— Ах да! Я не успел поздравить тебя с удачной охотой. Ты прекрасно дебютируешь на Азиатском континенте, так что позволь мне выразить свое восхищение.
— Черт возьми! Я старался как мог усвоить ваши уроки, чтобы стать наконец охотником. Теперь дело сделано: я полюбил охоту! Но я не почиваю на лаврах: раз уж мы приехали сюда охотиться, я присмотрел для нас еще одну дичь.
— Решительно, ты балуешь меня, мой дорогой егермейстер[52].
— Итак, в двух словах. Я расспросил переводчика Сами, чем здесь можно поживиться, и он рассказал мне, что тут в неимоверных количествах водится восхитительный вересковый петух. А мне не удалось раздобыть мяса, кроме поросят. Я предпочел бы верескового петуха. А вы?
— Вполне с тобой согласен в оценке этого изумительного представителя семейства куриных, но должен заметить, что вересковый петух, как правило, прячется в колючих кустарниках, куда невозможно пробраться даже небольшой собаке.
— Знаю, господин Андре.
— А известно ли тебе, что птица чрезвычайно пуглива и срывается при первом же выстреле?
— Да, мне об этом сказали, но вряд ли это испортит нам охоту.
— Хорошо, коли так, но каким образом мы к ним подберемся?
— Сами, от которого я получил исчерпывающие сведения, обещал все устроить. «Будьте покойны, — сказал он мне, украшая свою речь благозвучным «сударь», как, кроме него, никто не умеет произнести, — я знаю одного старика, который проведет вас к нужному месту через колючие заросли. С его помощью вы добудете столько птицы, сколько пожелаете. Есть у него такой зверек, который прекрасно выслеживает верескового тетерева, а еще лучше — петуха…» — «Тетерева или петуха, — отвечал я, — не имеет значения. Перед вертелом все равны. Но как быть с этими ужасными зарослями?» — «И об этом не беспокойтесь, — молвил мой индус, — мы расчистим проход, для этого у нас есть дах». И я взял с собой старика с его зверьком. Видите эту старую развалину? Сидит и жует бетель[53] с важностью бронзового Будды[54], а на ремне через плечо у него висит плетеная корзинка. Пусть будет при нас, а?
— Черт возьми! Если только он может нам помочь… Я чувствую, что мы добьемся успеха, хотя еще не представляю каким образом.
— Эй, Сами!
— Сударь!
— Дай старику поесть и позаботься о нем.
— Да, сударь, не беспокойтесь ни о чем. Он будет спать на груде листьев, рядом со мной, на берегу. А сам я сейчас разожгу костер, чтобы приготовить ужин; огонь будет гореть всю ночь.
— Чего хотят эти люди? — спросил Андре.
— Вернуться в деревню.
— В самом деле, пора. Вот, раздай им деньги и поблагодари.
Через пять минут никого из бирманцев не осталось на берегу, но еще долго слышались удивленные и радостные возгласы людей, благодаривших европейцев за то, что те избавили их от ужасного зверя и в придачу одарили деньгами.
На следующее утро оба друга приготовились к загадочной охоте на верескового петуха, выпив предварительно крепчайшего горячего кофе с галетами — настоящий матросский завтрак, который, если добавить к нему стакан можжевелового отвара, способен наилучшим образом предохранить от ужасной лесной лихорадки.
Старик, заметно повеселевший после нескольких глотков вина, объяснил Сами план действий, а тот передал его Андре и Фрике.
Охотникам предстояло разделиться на две группы и идти гуськом параллельно на расстоянии семи-восьми шагов. Одну группу возглавит старик, другую — переводчик. Они станут расчищать дорогу.
Следом двинутся в одной группе Андре, а в другой Фрике, вооруженные охотничьими ружьями 16-го калибра знаменитой фирмы Хаммерлес, а замыкать каждую группу будут черные слуги с карабинами крупного калибра — на тот случай, если встретится опасный зверь.
У индуса и старого бирманца оружия не было, за исключением туземной сабли, именуемой «дах».
Эта сабля, или скорее тесак, толстый и тяжелый, используется, как мачете[55] мексиканцев или секач южноамериканцев, для самых разных дел: им рубят дрова, растирают табачные листья, режут мясо, раскалывают тростниковые стебли и стволы бамбука, сдирают кору с пальмового дерева, расчищают дорогу в джунглях, обрубая лианы и ветки деревьев.
У этого тесака очень длинная рукоять, за которую можно взяться обеими руками, но зато нет гарды[56]. Подобно южноамериканскому секачу, клинок вкладывается между двумя кусками дерева, которые связываются веревкой или заковываются железным кольцом.
Ножны делаются также из дерева, выдолбленного внутри: две половинки, как и рукоять, закрепляются веревками или кольцом.
Таково это примитивное оружие, которое служит и рабочим инструментом, и боевым клинком.
У людей, принадлежащих к средним и высшим классам, дах совершенно такой же, только рукоять и ножны богато украшены. Дерево или буйволиный рог заменяются рогом носорога или слоновой костью, кольца делаются из золота или серебра и инкрустируются драгоценными камнями. Ножны обтягиваются кожей, прошитой золотой или серебряной нитью.
Наконец, это подлинно национальное оружие является и знаком отличия: когда император хочет отметить кого-нибудь из своих вельмож или еще более приблизить к своей особе, он жалует ему дах, на ножнах которого крепится золотой или серебряный листок.
В этом случае оруженосец несет дах, шествуя перед сановником, удостоенным высочайшей милости.
Всадники кладут его поперек седла или же носят на ремне за спиной. Пешие прячут в складках юбок, или несут в руках, или вскидывают на плечо, не вынимая из ножен.
Без даха ни один бирманец, будь он богат или беден, не сделает и шагу.
Андре и Фрике боялись, что их проводники поднимут адский шум, обрубая этими тяжелыми тесаками небольшие ветки, но, к их удивлению, индус и бирманец с необыкновенной скоростью и совершенно бесшумно расчищали дорогу в колючих кустарниках.
Они двигались вперед в полной тишине, но вот в лесу послышался звонкий крик, внезапно резко оборвавшийся.
Старый бирманец, обернувшись к Андре, идущему за ним по пятам, выдохнул какое-то слово; француз угадал, что оно означало.
Этот призыв, звучный, как труба, и есть крик верескового тетерева.
Они прошли еще полсотни метров, и вновь раздался крик — настолько близко, что охотник стал напряженно всматриваться, считая, что птица рядом, всего в нескольких шагах.
Но, как ни старался он соблюдать все меры предосторожности, под его сапогом внезапно хрустнула ветка.
Безмятежного спокойствия леса как не бывало. Из кустов раздались прерывистое шипение и хрипы, тревожный крик, затем хлопанье крыльев, задевающих о ветви.
Андре увидел, как над джунглями взмыла вверх огромная, похожая на фазана птица. С поразительным хладнокровием выждав момент, когда птица начала камнем падать вниз, Бреван вскинул ружье и выстрелил влет.
Подбитая птица, кувыркаясь, тяжело опустилась на землю.
Старый бирманец, утративший на миг свой привычный бесстрастный вид, вытаращил глаза, с почтением взирая на человека, так ловко уложившего верескового тетерева.
А негр тут же вручил карабин хозяину и, как змея, юркнул в заросли. Через пять минут он с торжеством возвратился, держа за шею великолепную птицу с оперением серебристо-черного цвета с вкраплениями зеленого и синего, весом не менее пяти килограммов.
— Здо́рово, господин Андре, — радостно закричал Фрике, — прямо в десятку!
— Что же ты не последовал моему примеру, ведь выстрел поднял всю стаю этих чудесных созданий?
— Ваша правда… У меня глаза разбежались, в какую целиться. А потом… шум крыльев, промелькнули, и все. Черт возьми! Мне надо еще многому научиться, чтобы стать таким стрелком, как вы.
— Поверь мне, Фрике, за этим дело не станет. Но кажется, нам надо идти за стариком, который подает какие-то знаки, и черт меня возьми, если я хоть что-нибудь в них понимаю. Ну-ка, Сами, — сказал он переводчику, как раз подошедшему вместе с Фрике, — спроси у него, что он хочет.
— Он говорит, сударь, что ваш выстрел вспугнул всех тетеревов.
— Знаю, черт возьми!
— Но зато остались тетерки.
— Вот как! И где же они?
— Ничего не могу об этом сказать, сударь, но его зверушка нам покажет. Посмотрите…