Ночь прошла без приключений: костер потух, но звери держались на почтительном отдалении, отгоняемые запахом тигровой шкуры.
Парижанин проснулся до рассвета. С поляны ему была видна часть горизонта. В самый момент появления солнца он быстро сориентировался.
Река Ян, на которой находилась шлюпка, течет с севера на юг. Значит, ему следует идти с востока на запад.
Но Фрике понимал, что успокаиваться рано. Его ждали еще большие, чем вчера, трудности.
Если бы предстоящий путь пролегал по открытой местности, юноша без труда выбрал бы нужное направление. Компас заменило бы солнце. Но вокруг стоял тековый лес, через листву которого свет не проникает.
— Попробую идти все время по прямой линии, — решил молодой человек. — Это почти бесполезная попытка, я все равно сверну вскоре влево. Километра не успею пройти, как уже сделаю дугу. Но постараюсь забирать вправо. Во всяком случае, по дороге может встретиться какой-нибудь ручей, впадающий в Ян.
План был очень хорош. Если в самом деле попадется такой приток, путники будут спасены. Им останется только идти по течению, разводя по ночам костры и делая выстрелы, которые по воде разносятся дальше и громче, чем в лесу.
Разумеется, шлюпка поспешит на помощь.
Да, ходить берегами тропических рек непросто — влажная почва густо зарастает тростником и травой. Но Фрике не был человеком, избегающим трудностей. Убедившись, что мальчик еще полон сил, он смело покинул поляну и углубился в лес.
Шли неторопливо, стараясь беречь физическую энергию. Минуло часа полтора. Полагая, что преодолено как раз такое же расстояние, как и накануне, когда преследовали калао, француз остановился.
К несчастью, он все же не ведал, в каком направлении продвигается. Может быть, идет не к шлюпке, а от нее?
— Наверное, господин Андре нас ищет. По всей вероятности, он бродит по лесу, дав необходимые наставления слугам, оставшимся в шлюпке. Звук наших выстрелов им знаком. Может быть, мне ответят.
Юноша сделал два сигнальных выстрела. Выждал некоторое время.
В ответ — ничего. Даже эхо не прокатилось: плотные лиственные своды приглушили звук.
— Дело дрянь, — помрачнел парижанин. — Мы сбились с дороги. Куда теперь? Если бы хоть на минуту проглянуло солнце или встретилась маленькая полянка! Назад, что ли, идти? Или налево повернуть? А может, направо? Остается одно — двигаться вперед, наудачу. Вдруг встретится какой-нибудь проток. В дождливое время года они не редкость, теперь же — почти все пересохли. Дела прескверные. Но была не была! Куда-нибудь да выйду!
Размышляя, парижанин пытался беседовать и с Ясой. Разговор затруднялся взаимным незнанием языков. Но мальчик настойчиво выспрашивал у своего любимца французские названия всевозможных предметов и повторял их. Фрике в свою очередь выяснял у Ясы бирманские слова, но, нужно сознаться, запоминал их куда хуже. С непривычки друзья ломали себе языки и смеялись. Так, обучая друг друга, они разменяли еще полтора часа.
— Итак, мы идем вот уже три часа, — констатировал молодой человек.
— Этому проклятому лесу нет конца. Ни полянки, ни ручейка, ни горки, только мох под ногами и бесконечные колонны стволов. Кроны непроницаемы для солнца. Если нам сегодня так же «повезло», как и вчера, то мы удалились от исходного пункта еще километров на двадцать. Повторим-ка на всякий случай наш сигнал, хотя, боюсь, только даром истратим патроны.
Прозвучал первый выстрел — и опять безмолвный лес никак не отреагировал. Только на этот раз «сигнал» сопровождало многократное и очень громкое эхо.
— Эхо! — отметил охотник. — Значит, ландшафт меняется. Тут где-нибудь должны быть гора, ручей или река… А! Начался подъем, и довольно крутой. Горы — это хорошо. С высокого места далеко видно, и в этом наше спасение.
На земле отпечатались многочисленные крупные следы. Валялись сломанные молодые деревья, на многих старых стволах была содрана кора.
Фрике, присмотревшись, пояснил:
— Тут только что прошло большое стадо слонов. Вмятины совсем свежие. Жаль, что нельзя поохотиться: парочка бивней — отличный трофей!
ГЛАВА 10
Вот уже целый год Белый Слон бирманского императора болел.
Мрачный, печальный, раздражительный, он почти ничего не ел и, видимо, приближался к смерти. А между тем это было трижды священное животное, и в продолжение восьмидесяти лет оно олицетворяло три вида власти: религиозную, военную и гражданскую. Окружающие старались всячески развеселить слона, но тщетно.
К привилегиям, которыми слон пользовался на правах принца крови, прибавились неисчерпаемые богатства. Он превратился в самого состоятельного вельможу в государстве. Воона — его министра в случае изобличения в административных и финансовых злоупотреблениях отдавали на собственный верховный суд его степенства. Схем-Мхенг, или Государь-Слон, презрительно нюхал его концом хобота, бросал на землю и наступал на голову своей чудовищной ногой. Голова оказывалась раздавленной, как яичная скорлупа.
Делал это слон с рассеянно-скотским видом. Он ничего не понимал в министерских переменах, все эти тонкости были для него недоступны.
Прежде ему принадлежал только один драйвинг-гаук — кинжал, применяемый слоновожатыми вместо кнута — весь из золота с драгоценными камнями и с украшенной рубинами и сапфирами хрустальной ручкой. Теперь щедрый император поднес ему другой, пожалуй, еще более роскошный.
На пурпурной шаре, сверкающей рубинами и алмазами дивной красоты, обновили материю. Его величество сам августейшими руками прикрепил к ней алмазную эгретку. Каждый день на Схем-Мхенга надевали парадный мундир. На его голове, как у знатных вельмож и у самого императора, красовалась дощечка, на которой значились титулы слона, между глазами сверкал полумесяц из драгоценных камней, в ушах болтались огромные золотые серьги. Исхудавшее тело покрывал роскошный пурпурный чепракnote 33, вышитый золотом и шелками и сверкавший жемчугом и драгоценными камнями. Любимые вожатые держали над Схем-Мхенгом четыре золотых зонтика. Для того чтобы он мог всегда любоваться своим великолепием, за яслями, где слон питался, установили зеркало, выписанное за большую цену из Парижа.
Наконец, эти знаменитые золотые ясли были всегда наполнены свежей сладкой травой, вкусными почками, сочными плодами, которые император, по безумной восточной расточительности, приказывал осыпать драгоценными камнями.
Но ничто не помогало. Обвисшее громадное тело Схем-Мхенга тряслось на толстых ногах. Хобот бессильно болтался между клыками, а неприятный, подчас жестокий взгляд в красноватой, как у альбиноса, орбите оставался тусклым и неподвижным.
Слон был ко всему равнодушен. Лишь изредка притрагивался к лакомствам, которыми его наперебой угощали слуги, сторожа, чиновники и даже сам государь.
Все предвещало близкий конец. Каждый понимал, что Схем-Мхенг умирает.
Смерть Белого Слона, если ему не подыскан преемник, считается в Бирме предвестием великих бед. На самодержца и его семью должны в этом случае обрушиться всевозможные несчастья. Империя подвергнется мору, землетрясению, наводнению, голоду. Поэтому всюду были разосланы указы разыскивать смену Схем-Мхенгу. Тому, кто найдет или хотя бы только укажет местонахождение преемника, предназначалась огромная награда.
Однако что такое белый слон? Можно ли его назвать безусловно белым? Одни говорят «да». Другие делают при этом оговорки.
Достопочтенный отец Сан-Джермано в своем «Описании Бирманской империи» рассказывает о белом слоне, найденном в 1806 году. К величайшей радости властителя, тот слон заменил другого, умершего незадолго.
Сан-Джермано утверждает, что слон был именно белый. Говорят, что это тот самый слон, о котором теперь так волновалось все государство.
Британский инженер-капитан Юль видел белого слона в 1850 году. Капитану он показался нездоровым. Он отметил, что шкура животного как бы сплошь покрыта теми белыми пятнами, что бывают на ушах и хоботе обыкновенных слонов.
Француз Анкетиль, историк Бирмы, считает, что белый слон — вовсе не альбинос, а просто чесоточный или даже прокаженный.
И цвет его вовсе не белый, а грязно-серый. На коже — много трещин, пятен, бугров. На хоботе, на сочленениях заметны скиррозные пустулыnote 34, из припухлостей вытекает серозная жидкость. Характером такой слон нисколько не напоминает своих серых собратьев, которые добродушны, терпеливы и покорны. Он вял и в то же самое время болезненно-раздражителен. Ростом — очень велик, голова огромна, походка нетвердая, взгляд пугливый, глаза тусклые и всегда красные. Подходить к нему надобно с опаской. Своих вожатых и сторожей он убивает и калечит десятками. Не может быть, чтобы обыкновенное животное зазнавалось, понимая исключительность своего положения. «Слон просто болен», — считает Анкетиль.
Как бы там ни было, будь Белый Слон кем угодно — альбиносом, белым, серым, больным — в Сиаме и Бирме его почитают как священное животное, божество.
Откуда, однако, возникло это поклонение толстокожему гиганту?
Буддистов на земном шаре насчитывается около трехсот пятидесяти миллионов, не меньше. Они проживают на больших малайских островах, Яве, Суматре, Борнео, в Тибете, Монголии, Пегу, Лаосе, Непале, Бутане, Ассаме, на Цейлоне, в Индии, Манипуре, Бирме, Сиаме, на полуострове Малакке, в Камбодже, Кохинхине и особенно в громадном Китае.
Буддизм произошел от браминской религии; это, так сказать, реформированный, видоизмененный браминизмnote 35, делящийся на множество сект, весьма терпимых друг к другу.
Все секты одинаково признают Верховного Будду, вечносущего, олицетворяющего безусловный Разум и непрестанно ведущего человечество к совершенству. С этой целью Будда время от времени, в неопределенные сроки, воплощается в мудрецов, являющихся к людям с тем, чтобы непосредственно учить их добру.