– Ну, как знаешь, вольному воля. – Инквизитор хмыкнул и уселся на то место, где сидел я. – Но учти, Вась. Ты растешь как некромант, и потому мы за тобой все равно будем присматривать. Мало ли, вдруг сумеем сделать тебе предложение, от которого ты не откажешься. И не забудь про своих лисиц, увидимся на суде.
– Сколько хоть эти хапнули? – поинтересовался я напоследок.
– Около двенадцати миллионов. Золотом. – Ответил зашедший околоточный надзиратель. – Василий, насчет твоей самодеятельности. Хотя благодаря ей уцелело два заложника, которые успели сбежать из пикапа до начала обстрела, и остался в живых один из одержимых, больше так не делай. Оставь эти дела профессионалам, договорились? Хочешь играть в такие игры – поступай в полицию, в инквизицию. Нет – служи дальше бортстрелком. У вас своя работа, у нас своя.
– Не буду обещать, господин майор. – Я придержал дверь, пропуская в магазин Сару. – В таких случаях сдержаться очень сложно. Тем более что полиция не может охранять каждого. Спасение утопающих чаще всего дело рук самих утопающих. До свидания.
– Пока, Вась, – ответила сонная девушка, падая на стул. – Какое же длинное дежурство.
Ну да, что-то Сара засиделась. Может, подменяла кого-то? Впрочем, не мое это дело, Сара не моя девушка, так что меня это никоим образом не касается. А жаль.
Пройдя мимо банка, я покачал головой. Давно в нашем городе такой заварухи не было. Очень давно, минимум лет двадцать. Не помню я ничего такого. И дело не в том, что полиция хорошо работает, а в том, что город не маленький, и по нашим законам резидентам города нет ограничений на ношение оружия. Хоть с пулеметом на турели разъезжай, твое право. Правда, если накосячишь – вполне можно и с мастером угрюмых дел познакомиться, то есть с палачом. У нас смертная казнь через расстрел, сажают на специальное креслице, на макушку опускают приспособление, и точнехонько в затылок из малокалиберной винтовки – бац! И – масленица.
Другое дело, что заслужить смертную казнь тяжеловато. Надо совершить именно умышленное убийство с отягощающими, вроде сегодняшнего ограбления. И то, для одержимых смертной казни не будет. Поражение в правах и постоянный надзор со стороны инквизиции или, в самом крайнем случае, пожизненное заключение в бедламе. Ну, в дурдоме, это если вдруг крышу снесет. Довольно часто бывает, кстати. В среднем у восемнадцати процентов «излеченных» от одержимости. И «лечат» от такой заразы такие, как я, некроманты. Чаше всего «лечим» там, где поймаем, ибо одержимые сильнее и быстрее обычного человека, и вязать их, чтобы доставить в больницу, очень опасно. Да и практически всегда они вооружены. Как сказать, чаще не «лечим», а упокаиваем и носителя, и неупокоя. Некроманты тоже жить хотят, так что лишний раз мы не рискуем.
14 июня 2241 года, понедельник
Ростов-на-Синей
Василий Ромашкин
– Сара, ты чего так поздно идешь? Садись в машину, сейчас гроза начнется, промокнешь! – Я остановился возле идущей по тротуару девушки, которую узнал в быстрой вспышке молнии. – Скорее давай!
– Спасибо, Вась. – Девчонка легко запрыгнула в высокую машину и с удовольствием бросила на заднее сиденье тяжелую сумку. – Учусь понемногу, вот и задержалась. Подбросишь до дома, а?
– Да, конечно. – Включая передачу, я с удовольствием поглядел на красивые ноги девушки. – Только прямо к вам не подъехать, там перекопали.
– Ну да, авария с водопроводом, – кивнула Сара, усаживаясь поудобнее и поправляя короткое платье. – Представляешь, лозоходец шесть свищей нашел, вот пол-улицы и перекопали.
– Хорошо, что сейчас, а не зимой. Коммунальщики и такое запросто учудить могут. У них зима всегда приходит неожиданно, – засмеялся я, сворачивая на соседнюю улицу.
Снова сверкнул серьезный разряд, и секунд через двадцать шарахнуло громом. А еще через минуту ливанул дождик. Хороший такой, прямо-таки стеной.
– Ого, лупит. Вась, знаешь, если можно, подвези меня к амбару, хорошо? А то смоет меня или сдует. Ай! – И Сара взвизгнула от заброшенных в окно ветром капель.
– Хорошо, – кивнул я, выруливая и подъезжая поближе к стенке высокого амбара. Вообще-то с этой стороны пустырь, потом овраг, и только метров через восемьсот снова начинаются огороды соседнего микрорайона. Взял с заднего сиденья дождевик и провел Сару в амбар. Поглядев на заливаемый водой пустырь, усмехнулся. – Ты меня боишься с главного входа к дому подпустить?
– Вася, глупый. Ты что, обиделся? – Сара проскочила у меня под рукой и закрыла дверной проем. – Глупый! Очень глупый! Но красивый. – И погладила ладонью мою щеку. А потом, что-то решив про себя, шагнула ко мне, отбросила сумку с учебниками в сторону, обняла и нежно поцеловала.
Через какое-то время сказала:
– Вась, нет, не здесь. Стой, я же не сказала «нет, не будет». Лезь за мной сюда, на сеновал! – Сара по лестнице забралась наверх, где в прессованных тюках хранилось сено. – Иди сюда, ко мне!
И не успел я взлететь под крышу амбара, как меня обняли за шею две сильные руки, а нежные губы в перерывах между поцелуями зашептали:
– Васька, я от тебя давно таю. Но держалась до сегодняшнего. Погоди, сама сниму, порвешь. Ох, любимый! – Девчонка выгнулась в моих руках.
Если честно, у меня от происходящего реально снесло крышу.
Потом было время, наполненное любовью и нежностью, и в конце концов мы, обессилевши, рухнули на мой плащ, который я сообразил прихватить и бросить поверх душистого сена. Надо признать, этот кусок брезента здорово нас выручил, по крайней мере, спас от жестких сухих былинок девичье тело.
– Меня расплющили, вылюбили, подняли до седьмого неба и заставили делать много разных интересных вещей. – Сара лежала, прильнув к моему боку, и щекотала мне грудь травинкой. – И я себя от этого ощущаю ужасно счастливой. Интересные дела. И что ты дальше собираешься делать, Вась? Ну, после того как соблазнил еврейку?
– Насчет еврейки не знаю, а вот девчонке, в которую я влюбился, прямо сейчас готов сделать предложение руки и сердца. Ну, и всего прочего прилагающегося. – Я приподнялся и поцеловал Сару. Поглядел в сияющие глаза и поцеловал еще раз, потом еще.
Но Сара прервала домогательства, хотя и с большой неохотой.
– Вась, ты знаешь, такие предложения на сеновале не делают. Не потому что я не готова принять их, нет. Но у меня есть отец и мать, надо подготовить их к этому. – Девчонка неопределенно хмыкнула, постучав пальцами по моей груди. – И, кстати, что ты собираешься делать с табуном девушек, с которыми кувыркался на сеновалах до этого, а?
– Ты знаешь, а они как-то сами рассосались. – Я покосился на безмятежно лежащую рядом со мной потрясающе красивую девушку. – Если честно, то последние несколько дней я только о тебе и думал.
По крыше все еще барабанил дождь, где-то далеко гремели раскаты уходящей грозы.
Я ведь на самом деле пару последних месяцев держался сам по себе. Даже прошлая зазноба, Галка, красивая блондинка, живущая неподалеку, и та каким-то хитрым образом от меня отрулила.
– Я ведь бортстрелок, Сара. Меня порой месяцами не бывает. Ты вот сама подумай, готова ли ждать меня? – Я внимательно поглядел на девушку, с усмешкой изучающую меня.
– Вась, а я менталистка, ты забыл? И мне с тобой очень хорошо. Очень. Я хоть и стараюсь не лезть в головы людям, но я еще и эмпатка. А с тобой хорошо. Нет такого хаоса, как в головах большинства парней. Ты здорово экранируешься, а те мысли, которые до меня доносятся, меня не раздражают. А чаще – радуют. Ты мыслишь светло, что для некроманта удивительно. И, кстати! – Сара стукнула меня кулачком по плечу. Больно, между прочим. – Если бы ты не повелся на новогоднем празднике на ту крашеную мымру, мы могли бы и пораньше начать встречаться.
– Какой Новый год? – Я удивленно поглядел на смущенно отодвинувшуюся девушку. – Это что, шесть лет назад? Еще до моей службы в армии? Ты меня из-за того случая простить не могла?
– Ну, я хоть и не некромантка, но память у меня хорошая. – Сара, скрывая смущение, начала одеваться. – Вась, мне домой надо, а то мама заволнуется. Поздно все-таки, и дождь уже заканчивается. Давай ты мне завтра позвонишь на работу, и поговорим. Только ближе к обеду, а лучше сразу в двенадцать. Папа не любит, когда кто-то на работе разговаривает по телефону.
Мы оделись, что после довольно торопливого раздевания было сложно. Нет, Саре-то попроще с одеждой, платье да туфельки, а белье она даже не искала. Впрочем, с ее великолепной грудью и бюстгальтер носить не обязательно. Сказала, что остальное потом найдет. А мне пришлось под ее смешки полазить впотьмах по сеновалу.
– У тебя когда отпуск заканчивается, Вась? – уже в дверях амбара спросила девушка.
– Через пять дней, в субботу. В воскресенье на службу. – Я поглядел в темно-карие глаза, в которых отражались далекие грозовые всполохи. – Скорее всего, сразу в рейс, разве нормативы заставят пересдавать. Но это сутки максимум. – До свидания, красавица.
– До свидания!
Меня обняли и поцеловали, после чего за мной закрылась тяжелая дверь амбара, я забрался в свой «додж», бросил тяжелый дождевик на заднее сиденье (надо в следующий раз найти место получше, малоприятно в самый интересный момент получить занозу в задницу, что на этом сеновале вполне вероятно) и потихоньку, стараясь не буксовать, выехал по раскисшей грунтовке на нормальную дорогу.
19 июня 2241 года, суббота
Ростов-на-Синей, аэродром
Василий Ромашкин
Показав пропуск охраннику, я поднял сумку с вещами и прошел сквозь турникет.
– Привет, Вась. – Сзади меня толкнул в плечо техник с «Корсиканца», относительно небольшого дирижбомбеля, всего семьдесят метров длиной. – В рейс?
– Да, – кивнул я, с удовольствием оглядывая наш городской аэродром. Соскучился уже, хотя принципиально во время отпуска сюда не заходил, отдыхал, так сказать.
Здоровенное поле, тщательно выровненное, засеянное коротко постриженной травой. Две взлетки, одна грунтовка, одна дорога, застеленная стальными решетками, плюс очень медленно строящаяся бетонка.