И он ушел, хлопнув дверью.
Хольт вышел из барака. Спустился в траншею. Под ногами трещал лед. Грязь затвердела. В конце хода он увидел Петера Визе: завернувшись в сырое одеяло и натянув сверху плащ-палатку, он сидел, откинув голову к стенке окопа. Хольт молча сел рядом. В животе у него бурчало от голода.
— Вот возьму сейчас и сожру НЗ.
— Лейтенант запретил, — сказал Визе. Но Хольт уже принялся жевать.
— И тебе бы надо поесть, а то на мертвеца стал похож, — сказал он и сразу об этом пожалел. Визе улыбнулся немного грустно.
— Я часто думаю об одной книге, — сказал он, — Виктора Гюго… »Человек подвластен тирану… — говорит в ней бывший член конвента, — и тиран этот — невежество».
— Потому ты так и старался в школе? — спросил Хольт. Визе немного подвинулся и поплотнее натянул плащ-палатку.
— По правде говоря — потому, что очень многое на свете меня возмущало… и я надеялся… что можно… »Человек должен быть подвластен одному лишь Знанию!..» — «И Совести!» — поправляют его. И тут член конвента говорит: «Это одно и то же!» Понимаешь, он считает, что Знание и Совесть — одно и то же!
— Ну, тогда мы — люди, лишенные всякой совести, — серьезно сказал Хольт, и у него почему-то сжалось сердце. Но ведь… — А Кнак! — воскликнул он вдруг. — Тот всегда предостерегал нас: не переоценивайте науку. Офранцузитесь! Нордическому человеку свойственно соотноситься с бесконечным…
Визе сказал:
— Да… но… Я знаю, куда приводит отрицание меры… Во всяком случае — в музыке. В музыке это ведет к Вагнеру. Ведет, можно сказать, в Ничто. Да, да, в Ничто.
— Потому-то у германцев все и кончается гибелью, — сказал Хольт. — Еще в «Песне о Нибелунгах» говорится, что радость завершается горем… — Хольт не верил тому, что говорил. Он думал: все фальшь и ложь!
Вот если представить себе: война кончилась, мы выжили — придется все начинать с самого начала, переучиваться, искать, расспрашивать…
— Брось ты, Петер, философствовать! Теперь главное — твердость! — Хольт натянул на себя одеяло и попытался уснуть. И снова он подумал: топчешься в темноте… с завязанными глазами!..
На следующее утро Венерт с Беком уехали в тыл, чтобы добиться наконец подвоза довольствия. За старшего он оставил Вольцова. Движение на шоссе все усиливалось.
— Пойду прилягу на часок, — сказал Вольцов.
Хольт стоял с Феттером у заграждения. Он курил, бездумно глядя на восток, где шоссе терялось в утренней дымке. Феттер спросил:
— Видишь? Вон там, вдали?
Теперь увидел и Хольт: словно огромный серый червь, извиваясь, медленно полз по шоссе. Порой ветер доносил оттуда слабые хлопки.
— Похоже на щелканье кнута, — сказал Феттер.
— Похоже на пистолетные выстрелы, — сказал Хольт. Часовые у заграждения застыли на своих местах.
— Колонна какая-то! Чудно! А как медленно движется!..
Подкатил автомобиль, в нем толстый штатский и три женщины. Хольт проверил документы. Занятие — руководитель предприятия.
— Скажите, — спросил он, — вы только что обогнали колонну…
— Мы не видели, ничего не видели… — закричала одна из женщин. Толстый мужчина за рулем дал газ.
Серая процессия приблизилась, теперь уже можно было различить отдельные группы. Каждые две-три минуты воздух рассекал револьверный выстрел. У заграждения сменились часовые. Вместе с новой сменой на пост заступил и Петер Визе. Под тяжелой каской — бледное от бессонной ночи лицо; карабин, который он и всегда-то с трудом таскал, висит косо, и это придает всей фигуре жалкий вид.
— Не выспался? — спросил Хольт.
Но от Визе никто никогда не слышал жалоб. Хольт опять посмотрел на восток. Серая колонна медленно подползла, стала проходить через заграждение… Впереди эсэсовцы с автоматами, за голенищами ручные гранаты, слева и справа от колонны тоже эсэсовцы — на животе открытая кобура, лица тупые, равнодушные, настороженные… Медленно движется длинная серая процессия: живые скелеты, на которых болтается полосатая лагерная одежда… обтянутые кожей черепа на иссохшей шее… голые, досиня обмороженные ноги в деревянных башмаках… Шествие призраков и тем не менее — реальность!.. Они тащатся, смертельно измученные, согнувшись, волокут за веревки тяжело груженные повозки, спотыкаются, поддерживают друг друга… и в воздухе дрожит стон, веет смертью и тленом…
— Это… это концлагерь! — прошептал Феттер возбужденно. — Каторжники, всякие недочеловеки, коммунисты!
Один из живых скелетов пошатнулся и упал. Он лежал ничком в жидкой дорожной грязи. На полосатой куртке Хольт заметил перевернутый красный треугольник… Идущие сзади топчутся, потом беспомощно переступают через товарища. Эсэсовец остановился и ткнул его сапогом — не сильно, нет, а лишь проверки ради. Человек в полосатой куртке с трудом приподнял голову, подтянул под себя ногу и так и остался лежать. Лицо эсэсовца было все так же равнодушно. Руны поблескивали на петлицах. Он наклонился, схватил упавшего за руку, без труда оттащил его на обочину и столкнул в канаву. Достал пистолет. Выстрел.
И в тот же миг в воздухе повис тонкий пронзительный крик. Петер Визе уронил карабин и, по-детски подняв кулаки, кинулся на эсэсовца. Сильный удар отшвырнул его, но Визе удержался на ногах и снова наскочил на охранника, молотя его слабенькими своими кулаками. Фуражка с рунами и черепом над козырьком покатилась в грязь… С силой отчаяния Визе вцепился в эсэсовца. Тот ударил его пистолетом в лицо, оттолкнул, выстрелил.
Петер Визе лежал посреди шоссе; люди в полосатом, робко ступая, спешили мимо. Хольт нагнулся, повернул Визе на спину и заглянул ему в лицо, изуродованное ударом пистолета. Пуля попала в шею.
— Петер! — прошептал он. — Друг!.. Визе!
Несколько эсэсовцев вернулись по шоссе к заграждению.
— Вот, обершарфюрер, он лежит на том же самом месте…
Хольт не обернулся. Эсэсовцы исчезли за поворотом в лесу. Серое шествие уже миновало заграждение.
Вольцов выругался. Закурил.
— Визе всегда был сумасшедшим. Какое ему дело до этих каторжников?
Феттер добавил:
— Все от учености!
Солдаты подобрали убитых заключенных и снесли в одно место. Семь трупов. Вернулся лейтенант Венерт и, уединившись с Вольцовом, выслушал его рапорт. Тем временем солдаты вырыли большую могилу. Никто не пожалел Визе. Венерт приказал:
— Закопать его вместе с преступниками! ,
Хольт подошел к яме. До чего же гнусно, что я стою и спокойно смотрю, как они его зарывают. Я должен был бы лежать рядом и еще несколько эсэсовцев вместе со мной. Это был бы выход.
Он подумал: а теперь у меня не осталось никакого выхода.
— Закапывай! — приказал Вольцов. Хольт спросил:
— Что сталось с нашими идеалами, Гильберт? Ведь мы хотели бороться за справедливость! Ты сам когда-то избил Мейснера до полусмерти, потому что тебя возмутила несправедливость.
— Ребячество! — ответил Вольцов. — Глупые мальчишки!
— А теперь? Теперь мы кто?
— Солдаты.
— Солдаты… — повторил Хольт.
— Хватит болтать! — воскликнул Вольцов. — Возьми себя в руки! Этот недотепа со всеми своими потрохами того не стоит, чтобы из-за него такой парень, как ты, скисал!
Такой парень, как я! — подумал Хольт.
Ком земли упал Визе на голову, следующая лопатка земли погребла изуродованное детское лицо. Прощай, Петер! Не поминай лихом!
Хольт отошел.
Он думал: из всех нас единственный герой — Визе! Бьешь во танкам, бросаешься в рукопашную — с отчаяния. В тихий городок у реки мне нельзя больше показываться. Как взгляну я в глаза родителям Петера? Ведь я все видел и молчал! Как покажусь Гундель? Я же знаю, что ее отец такой же, как эти люди в полосатых куртках. А я и пальцем не шевельнул, стоял и смотрел. Теперь нет у меня больше выбора!
Найти воображаемую точку, впиться в нее глазами… и… вперед, шагом марш!
12
Подразделение фольксштурма сменило учебный взвод, заняло окопы, выставило караульных у противотанкового заграждения. Свой взвод Венерт переправил по железной дороге в район Лейпцига, где стояла расквартированная в нескольких деревнях штабная рота. Здесь должны были продолжить обучение, но Венерт облюбовал себе квартиру в соседней деревне, во взводе не показывался, и солдаты целыми днями слонялись без дела. Унтер-офицер Бек с утра до ночи торчал в трактире и раскладывал пасьянсы. Бразды правления захватил Вольцов.
— Два-три дня безделья — и взвод будет небоеспособен! — возмущался он. — Сволочи, они уже списывают расписание поездов, думают, как бы поскорей домой добраться.
Со времени смерти Визе Хольт словно погас, ничем не интересовался, безвольно плыл по течению. Он умышленно не слушал известий. А газеты в деревню не доходили. На пасху Вольцов побывал в роте. Вернувшись, он отвел Хольта в сторону.
— Нас посылают в бой. И пора!
Он собрал взвод. «Даю вам час на сборы!» Бек скривил лицо, будто глотнул уксусу.
В трактире Вольцов подсел к Хольту.
— Бургкерт здесь. Русские стоят на Одере и Нейсе. Американцы прорвали фронт в нескольких местах. Рурская область окружена. Танковые дозоры подходят к Фульде и Везеру. Упоминают Оснабрюк, Марбург, Гисен… Да, пора нам ударить как следует!
Хольт молчал.
На дворе дожидались два грузовика. Венерт остался в соседней деревне с ротой.
— Хотел бы я знать, почему он не с нами? — ворчал Вольцов.
Они ехали на запад. Ночью добрались до уединенного загородного ресторана в лесу. Здесь все было забито солдатами. Ходили самые невероятные слухи.
— Говорят, танков нагнали видимо-невидимо, — рассказывал Феттер. — Переходим в контрнаступление, да еще какое!
Вольцов уткнулся в карту. .
— Вот Кассель. А мы, значит, несколько южнее. Река, которую мы только что переезжали, была Фульда! — Он поднял голову.
И правда, всюду стояли уже заправленные горючим, готовые к бою танки. Танк III с 50-миллиметровой пушкой и несколько перевооруженных машин с 75-миллиметровыми короткоствольными пушками.