– Барни… ты пришел… – проговорил Прагер свистящим голосом, едва шевеля губами, словно боялся, как бы у него на лице не растрескалась маска.
– Как ты, Макс?
– Х-хорошо… Вот только малость поджарился на солнышке. А ты неплохо выглядишь… Я… боялся… за тебя… и твою жену. Но вид у тебя прекрасный.
– Мы в полном порядке. Врачи нам почти ничего не говорят, но, думаю, когда симптомы пройдут, мы поправимся окончательно.
– Черт возьми… я рад… – тихо проговорил он. – Ты даже не знаешь, как часто я думал о вас… почему все так плохо… представлял себе, как вы, наверно, ненавидите меня.
– Не говори ерунду.
Но слова застряли у него в горле.
Прагер посмотрел на него задумчиво и, вздохнув, вздрогнул.
– Не думал я, что так наслежу. – Его голос зазвучал громче, и Барни показалось, что он, превозмогая боль, пытается все высказать как можно быстрее. – Не думал. Уж ты мне поверь. Простите меня… оба… пожалуйста. Не держи на меня зла, Барни…
– Ну да, мы так и думали, все вышло случайно. Чего уж тут прощать. В этом никто не виноват. Черт, Гэрсон сказал, что в морской пехоте тебе дали бы медаль за то, что ты сделал. И потом, разве я сам не наследил? Мы с Гэрсоном и его командой объездили всю округу и проверяли людей, которых я нечаянно заразил. Винить тут некого. И прощать не за что.
Прагер молча взглянул на Барни: глаза его лучились теплом. Не поворачивая головы, он отвел взгляд в сторону и уставился в потолок, словно не смея больше смотреть Барни в лицо. Он хранил молчание и только хрипло дышал.
– Врешь!
Барни не стал возражать. По выражению его лица и по услышанным словам Прагер понял, что тот все еще считает его виноватым. Старик был слишком близок к смерти, чтобы поверить в обратное.
– Прости, Макс. Хотелось бы соврать. Даже не знаю почему.
Барни хотелось, чтобы Прагер понял, через что ему пришлось пройти. Бред какой-то. Ему хотелось, чтобы Прагер простил его за то, что невозможно простить.
Но Прагер на него уже не смотрел.
– Я приду еще, – сказал Барни. – Тебе что-нибудь нужно?
Прагер ничего не ответил и все глядел в сторону, как будто Барни уже ушел. Барни задержался на мгновение, потом встал и стал ждать, когда Прагер обратит на него внимание.
– Пока, Макс! Я совсем запутался. Дай срок, и, может, я сам во всем разберусь.
Никакого внимания.
Барни, спотыкаясь на ходу, вышел из палаты, его лицо полыхало от замешательства и злости. По какому праву старик заставил его почувствовать себя виноватым? И почему он вдруг превратился в виновного? Ну и черт с ним! Прощение – это вам не вращающаяся туда-сюда поливальная установка на лужайке. Хорошо рассуждать о христианском милосердии, да только прощение, облеченное в одни лишь слова, отдает нехорошим душком, если оно не исполнено искренности. И он не мог заставить себя проникнуться сочувствием к Прагеру только потому, что тот был при смерти. Ему бы этого очень хотелось, но, черт возьми, он чувствовал, как у него напряглись мышцы, и вполне осознанно старался держать ладони открытыми, чтобы они ненароком не сжались в кулаки. Будь Прагер его родным отцом, подумал Барни, он дал бы ему в морду, даже лежачему, потому что, когда ты не можешь постичь умом причину, породившую у тебя чувство вины, ты прибегаешь к физическим средствам, к тому же, в конце концов, он сам страдал ничуть не меньше Прагера.
По пути вниз лифт опять остановился на третьем этаже, в кабину зашел сияющий малый и предложил Барни сигару.
– Мальчик! – радостно проговорил он. – Восемь фунтов, две унции[24].
– Сочувствую, – бросил Барни, не обращая внимания на сигару, и со всей силы надавил на кнопку первого этажа, где помещался вестибюль.
Малый таращился на него с раскрытым ртом и сигарой в руке, застывшей в предлагающем жесте, и отозвался, лишь когда дверь лифта открылась в вестибюль:
– А что вдруг так?
Но Барни был уже на выходе – в проеме вращающейся двери.
Когда Карен стало лучше, Радиационный контроль отрядил к ней команду из трех человек. Старшим среди них был Джош Чемберлен, коренастый, средних лет мужчина с тяжелой одышкой, как будто дело, которое ему поручили, и впрямь было ему в тягость. Она так и не разглядела его глаза за линзами очков, а он держался спокойно и с чувством собственного достоинства, когда они приступили к своей «охоте на мусор»[25].
Его помощники были моложе. Стэн, тот, что повыше (с колючим взглядом и настороженной ухмылкой), до войны играл в баскетбольной команде при колледже. А дегазатором, по его словам, он заделался еще в армии, потому как только так мог выбиться в люди. Марти был голубоглазый красавчик, впрочем, без тени смазливости; то и дело смеряя ее взглядом, он всякий раз искал встречи с ее глазами, и она тоже нет-нет да и посматривала на него, довольная тем, что еще способна привлечь к себе внимание молодого парня.
Джош Чемберлен намеревался побывать в супермаркете «Фуд-Райт» после закрытия. Они зашли в магазин после того, как его покинул последний покупатель, – при виде людей в белых комбинезонах с капюшонами управляющий и кассирши бросили свои подсчеты и стали таращиться на них во все глаза. Чемберлен объяснил, в чем дело, – управляющий воззрился на него с глупым видом.
– Что вы сказали? Радиоактивное – чего?..
– Не суть важно, – ответил Чемберлен. – Мы быстренько здесь все проверим и уйдем.
– Вообще-то говоря, я не имею права…
– Послушайте, если мы сейчас здесь не проведем проверку, придется звонить шерифу и требовать, чтобы он закрыл магазин. На карантин. Хотите?
– Нет, конечно, нет. Надеюсь… мы сами договоримся. – Он нервно усмехнулся. – Пока я не увидел миссис Старк, думал, что ваши молодцы собираются ограбить магазин. Эта экипировка…
Чемберлен кивнул.
– Что ж, бывает. Мы тут долго не задержимся.
Стэн с Марти, начав осмотр с противоположных концов магазина, сошлись в центре. Все было чисто, пока дозиметр у Стэна не защелкал возле одной из касс. Марти достал ватную палочку и провел ею между кнопками кассового аппарата. Кассирши, наблюдавшие за происходящим, всполошились не на шутку.
– Спокойно, девушки! – сказал Чемберлен. – Крохотная крапинка вроде этой большой угрозы не представляет. Одна из вас, должно быть, подцепила ее с банки или коробки, и, когда выбивала чек, та отцепилась и упала между кнопками аппарата. Но ничего страшного. Кто-нибудь из вас заметил у себя на пальцах ожоги? В общем, мы не знаем, как давно эта крапинка сюда попала, и если кто из вас обнаружил у себя ожоги или если кого будет тошнить в течение ближайших двух недель, свяжитесь с кем-нибудь из Службы радиационной безопасности в Центре. Там сообразят, как с вами быть.
Карен заметила на лицах девушек негодование. Ей хотелось им объяснить, что она такая же невинная свидетельница, как и они, но по их возмущенным лицам она поняла, что лучше придержать язык.
В химчистках Элджина, в магазине женского платья Хекшера, в соседнем «Кофейном уголке», равно как в других местах, которые они проверили за несколько следующих дней, ничего подозрительного обнаружено не было. Однако в салоне красоты «У Мартино» они все же наткнулись на радиоактивный след – им было помечено кресло, в котором Карен сидела, когда делала себе укладку.
Мистер Мартино и его сотрудницы пришли в ужас и не успокоились, пока Джош не объяснил им все так же, как сделал это в супермаркете. Взгляды, которыми они обдали Карен, были исполнены отвращения и злости, и это ее напугало.
Мистер Мартино, утирая себе лицо, запричитал:
– Моя дочь… она же беременна… она приходила сюда делать прическу и сидела в том же кресле, после миссис Старк. А вдруг она тоже заразилась?
– Мы пошлем кого-нибудь к ней домой, если дадите адрес, – заверил его Чемберлен. – Хотя маловероятно, чтобы…
– Боже мой! Боже мой! Что она наделала? Вдруг с моим внуком или внучкой что-нибудь случится? – Он воззрился на Карен. – Если с ними что-нибудь случится, я…
– Думайте, что говорите! – рявкнул Чемберлен. – Вы не вправе обвинять ни миссис Старк, ни вашу дочь, если и она заразила кого-нибудь. Вы должны сказать спасибо миссис Старк за то, что она соблаговолила пойти с нами и проверить все эти заведения. Не многие соглашались нам помочь.
Но мистер Мартино и слышать ничего не хотел: он весь кипел от ненависти.
– Не смейте сюда больше приходить. Распространяйте вашу чертову заразу подальше отсюда.
Карен чувствовала, что вот-вот расплачется. У нее на глаза уже наворачивались слезы, но показывать слабость перед ним ей не хотелось. Она отвернулась и выбежала из салона.
По дороге домой Карен чувствовала себя глубоко подавленной и никак не отвечала на заверения Чемберлена, что ничего опасного ни в супермаркете, ни у Марино обнаружено не было и что, даже если кто-то и вступил в короткий контакт с радиоактивностью, ему это будет стоить самое большее ожога, который в конце концов заживет. Но она думала о другом. Не сегодня-завтра им вздумается проведать актеров из труппы летнего театра. Они там, конечно, репетируют «Гедду Габлер» без нее, но ведь она была на самых первых репетициях и многие к ней прикасались – в особенности Дейл, когда пробовал заигрывать с нею за кулисами.
В тот вечер он набрался, зажал ее в углу, обхватил руками и попытался поцеловать. Он лапал ее, запустил руку ей под платье, полез под бюстгальтер, но она изловчилась и оттолкнула его. И вот, вспомнив, что следы радиоактивной пыли обнаружились у нее на груди, она подумала, что, если он подцепил от нее заразу и передал ее кому-нибудь еще – к примеру, своей жене или какой-нибудь другой женщине, к которой прикасался, и при мысли об этом ей сделалось не по себе.
Чемберлен сказал, что собирается проверить всех членов труппы и побывать у них дома, а потом провести дезактивацию в зрительном зале Муниципального колледжа, прежде чем там начнется следующая по расписанию репетиция. Он довольно неуклюже пытался убедить ее быть с ним начистоту.