– Вот и началось, – буркнул он и подался в сторону.
Однако остальные не шелохнулись.
– Барни, пожалуйста, забери меня отсюда. Родить я могу и в машине. Многие женщины рожали в машинах по дороге в больницу. Может, и я смогу.
Но, сказав это, она вдруг почувствовала сильную слабость и поняла: недоношенный ребенок не выживет.
На какой-то миг ей показалось, что Барни собирается выстрелить, но не тут-то было. Он опустил ружье и выкрикнул:
– Ладно, стрелять в вас я не стану. Вам это было бы только на руку. Но так просто вы все равно не отделаетесь.
Барни развернул дробовик и ткнул им в Карен, приставив его прямо к ее животу, сбоку.
– Сейчас мы проходим мимо вас, а если кто попробует нас остановить, он же сам и спустит курок. И убьет ее вместе с ребенком, раз уж вам приспичило. Хотите, так кончайте со всем разом, прямо сейчас.
То была отчаянная игра. Карен знала: он никогда этого не сделает. Однако же его палец лежал на спусковом крючке – и дробовик мог выстрелить в любое мгновение. Но ему пришлось блефовать.
– Иди! – велел ей он, подталкивая двустволкой. – Только очень медленно.
– Не пускай их! – гаркнул Петерсон.
– Останови их!
– Не могу. Если схвачу его, ружье выстрелит, – сказал Верн.
– Он не посмеет.
– У него же не все дома.
– Палец у меня на спусковом крючке, – проговорил Барни, – и тот, кто навалится на меня, станет убийцей. А теперь в сторону, уроды! Дорогу!
Карен приблизилась к ним, и они расступились. Одна из медсестер открыла дверь, и Карен с Барни прошли в вестибюль. Врачи и стажеры, наблюдавшие за происходящим, кинулись готовить палату. Барни с Карен подошли к регистратуре, и Барни сказал медсестре:
– Доктора Лероя, срочно! Промежуток между схватками примерно минут десять.
Напряжение последних пяти минут не замедлило сказаться. Карен вдруг почувствовала, что ноги ее больше не слушаются. Кто-то из стажеров подхватил ее, и, прежде чем потерять сознание, она успела разглядеть лицо доктора Лероя.
Барни размышлял, а смог бы он и в самом деле ее убить, если бы его попытались удержать. Нет, конечно же, он не был уверен на все сто, что€ стал бы делать. Пожалуй, он нацелил бы дробовик на толпу или, может, на себя, а может, вообще опустил бы руки. Но, когда они с Карен двинулись к той лестнице, он ни на миг не сомневался, что сможет отнять у нее жизнь: ведь, не дай они им дорогу, зачем было бы жить? Ей жить. Ему. И бедному комочку внутри нее… Нет, точного ответа он не знал.
Для Карен нашли отдельную палату, чтобы не нервировать других рожениц в родильном отделении, и Барни, оставшись с нею, слышал ее страдальческие крики, хотя лица ее практически не видел: оно было скрыто под белым навесом, похожим на ходивший ходуном бельевой мешок, поскольку она из последних сил цеплялась за него, а не за перильца койки. В нем отдавался каждый ее вскрик, каждый спазм, каждое подергивание тела, и ему становилось не по себе всякий раз, когда он думал, что в этом была и его вина. А ведь сначала он хотел ребенка больше, чем она.
Барни промокнул ей лоб полотенцем и постарался ее успокоить. Сейчас Карен боялась больше, чем когда-либо, потому что думала о смерти – своей и ребенка. А Барни уверял, что она не умрет.
– Теперь-то ты хочешь ребенка? – хрипло прошептала она.
– Да, – сказал он, не зная точно, правда это или нет.
– И ты полюбишь его, каким бы он ни был? Даже если с ним будет что-то не так?
– Да. Я полюблю его и буду заботиться о вас обоих. Я буду лечиться. Я поправлюсь. И у нас все наладится.
Снова схватки – Карен схватила его за руку с такой силой, что едва не сломала ему кость. Она дернулась всем телом вперед, скрючившись, точно рыба на крючке, а затем откинулась на спину, точно отступающая волна. И потянулась к нему, как бы прося, чтобы он смочил ей губы влажной тряпкой.
В палату вошли доктор Лерой и перепуганная медсестра. Она задернула полог – и Барни остался ждать у дверей, откуда ему было видно лишь движение теней за пологом. Через несколько секунд двое стажеров подкатили носилки-каталку. Они помогли Карен перелечь на них с кровати для рожениц и покатили ее мимо Барни. Простыня прикрывала ее по шею, и Барни подумал: если она умрет, ее накроют с головой, когда привезут обратно, и она будет такой же плоской и стройной, как прежде.
Барни прождал часа два в «комнате для отцов», стараясь не думать ни о прошлом, ни о будущем, стараясь сосредоточиться на ожидании, стараясь представить себе, каково ей там, в родовой палате. Он даже представил ее мертвой – но тотчас вычеркнул этот образ из головы.
Наконец к нему вышел доктор Лерой в своем неизменном бледно-зеленом халате и шапочке и тяжело опустился в кресло.
– Она будет жить, – проговорил он. – А вот ребенок мертв. – Помолчав немного, он прикурил сигарету и в раздумье затянулся. – Может, оно и к лучшему. Сформировался он не полностью – с мутациями. И умер, по-видимому, на днях.
– Но ведь еще недавно она чувствовала, как он шевелится.
– Ей только казалось. Он умер некоторое время назад, да и в любом случае вряд ли смог бы выжить. Через несколько минут ее вывезут из родильной палаты. Она будет глубоко спать. Я дал ей успокоительного. Она и так натерпелась.
Барни ждал в коридоре, когда ее подвезли к нему на каталке и оставили рядом.
– Как ты? – спросил он.
– Прекрасно. Доктор Лерой уже сказал тебе про ребенка?
Он кивнул, нагнулся и поцеловал ее в щеку.
Она закрыла глаза и через мгновение, как ему показалось, уснула, но потом снова размежевала веки.
– Я люблю тебя, Барни.
– И я тебя.
– Что же теперь с нами будет?
– Все образуется, и мы начнем новую жизнь.
– Мне хотелось ребенка.
Барни на миг задумался.
– Даже если не удастся усыновить кого-нибудь обычным путем, мы можем стать приемными родителями. Возьмем себе детей и будем заботиться о них, как о своих собственных. Они будут нам неродными, ну и пусть. Мы возьмем кого-нибудь из отказников – такого, который больше никому не нужен.
– Нам не дадут, Барни. Здесь – точно.
– Мы уедем отсюда и возьмем другие имена. Я хочу, чтобы меня звали, как раньше. Я уже думал об этом. Как тебе понравится – миссис Бронислав Шутарек?
Карен улыбнулась.
– Прекрасная мысль.
Прежде чем каталку увезли, Карен приподнялась на локте и сонно проговорила:
– Такого, который больше никому не нужен. Сироту войны, убогого, искалеченного… Одинокого, несчастного… Наш был бы такой же.
Барни кивнул и погладил ее по руке.
– Прекрасная мысль.
Карен улыбнулась, откинулась на каталку, и ее увезли прочь.
Барни вернулся в комнату, где сидел доктор Лерой.
– Я хочу поглядеть на ребенка, – сказал он.
– Не стоит – зрелище не из приятных.
– Мне нужно его увидеть.
Доктор Лерой пожал плечами и жестом пригласил Барни следовать за ним в родовую палату. Барни с трудом различал предметы, но он напрягся и сощурился, силясь сфокусировать зрение. Медсестра в запачканном кровью халате уже убралась в палате и собиралась вынести прикрытый тряпкой тазик. Удивленно взглянув на доктора Лероя, когда тот попросил ее снять тряпку, она поставила тазик обратно на стол и осторожно сняла тряпку.
Барни нагнулся ближе и принялся изучать маленький неподвижный комочек. У него не было ни рук, ни ног – только жалкие культяшки, едва проглядывавшие там, где должны были располагаться плечи и верхние части бедер. Глаза слеплены, голова опущена вниз, точно во сне. Из всех зародышей, которые он когда-либо лепил, ни один не походил на этот.
Он прикоснулся к склизкой культяшке, торчавшей вместо руки. Такое ему трудно было себе даже представить.
И, глядя на неживое существо в тазике, Барни почувствовал, как у него изнутри вырывается нечто похожее на волну, или спазм, или судорогу, – сухие позывы вдруг превратились в слезы, которые ручьями потекли по его щекам: он оплакивал своего единственного сына.
ПриложениеМировые аварии
В 1971 году, через три года после публикации «Прикосновения», одна американская компания продала Заиру восемь трехфутовых стальных цилиндров в рамках программы «Атом для мира». Восемь стержней обогащенного урана предназначались для опытного реактора в Киншасе, однако после падения правительства Мобуту они исчезли.
След пропавших стержней обнаружился в тысяча девятьсот девяносто седьмом году во Франции, откуда он привел в Италию. Затем стержни попали в руки мафии, и мафиози решили их сбыть. Итальянская полиция организовала в Риме секретную операцию, в ходе которой полицейский агент выступил в роли посредника. Известный только под прозвищем «учетчик», он выдавал себя за представителя «некоей арабской страны». Мафиози продали ему один из стержней.
Следователи установили, что в нем содержалось сорок граммов обогащенного урана-235 и сто пятьдесят граммов урана-138, и все это было запечатано в стальной цилиндр. В октябре 2001 года были арестованы тринадцать подозреваемых, и сицилианский суд приговорил их к коротким срокам тюремного заключения.
В ноябре 2001 года газета «Репубблика» сообщила, что полиция продолжает разыскивать недостающие восемь стержней. Как доложил капитан полиции, в Риме были установлены места с повышенными уровнями радиации. Но, как заметил все тот же капитан, «…такое впечатление, что они (урановые стержни) растворились в воздухе».
Пятого ноября 1974 года – спустя пять лет после публикации «Прикосновения» – высокую дозу облучения плутонием-239 получила Карен Силквуд, химик-технолог и активистка движения за ядерную безопасность.
Обследовав через два дня квартиру мисс Силквуд, специалисты обнаружили значительные уровни радиоактивности на сиденье унитаза, коврике и на полу в ванной комнате. А также на упаковках болонской колбасы, сыра и курицы в холодильнике. И кроме того, на наволочках и постельных простынях.